Последний демиург (СИ) - Хабарова Леока

Позабудь усталость, беды, страсти...

Тут со мною ты узнаешь рай,

И минуют все тебя несчастья…

Князь спал. Дышал ровно и тихо, без хрипов. Сон смягчил резкие черты, и Ладимир выглядел юным и умиротворённым. Вереск рассматривала его, словно видела впервые. Губы, которые так часто кривились в ухмылке, выглядели чувственными, особенно сейчас, когда рот чуть приоткрылся. Подбородок и щёки нуждались в бритве. Ресницы, пушистые, как у девушки, темнели на бледном, словно простынь, лице…

– Сладких снов, милорд, – прошептала Вереск и склонилась, чтобы поцеловать его в лоб.

И тут князь открыл глаза. Хищно уставился на неё, схватил за запястье, рывком притянул к себе и поцеловал. В губы. Жадно и горячо.

Глава восемнадцатая

Сияние свечей ослепляло. Кавалеры уверенно вели дам, повинуясь тягучему ритму менуэта. Пары грациозно скользили по блестящему, точно зеркало, паркету. Шаги, повороты, поклоны и снова шаги. Каждое движение выверено, изящно и точно. Вереск никто не замечал. Она стояла на верхних ступенях широкой лестницы, облокотившись о перила мраморной балюстрады, и наблюдала за танцующими. Сложные причёски, изысканные украшения, наряды потрясающей красоты, но…

Что-то не так. Не так, как дóлжно.

Вереск прищурилась, всматриваясь, и вдруг поняла... Она шумно втянула в себя воздух, и музыка тут же замерла, а гости разом вскинули головы, пытаясь разглядеть, кто нарушил гармонию вечера. Но они не могли увидеть Вереск, как не видели ничего вообще: у дам и кавалеров не было глаз.

У них не было лиц.

Вереск хотела закричать, но не смогла раскрыть рта. Дрожащими пальцами она коснулась лица и поняла, что губы пропали…

– А-ах! – она резко села на постели. Потная, взлохмаченная. Сердце колотилось где-то в горле. Простыни сбились в ком.

Сон. Это просто сон и ничего больше.

Вереск глубоко вздохнула и закрыла глаза.

Всего лишь сон…

Бояться снов глупо: кошмары тают под лучами рассвета и забываются в повседневной суете. Другое дело – реальность. Её не сотрёшь, не смоешь, не исправишь и, даже если удастся загнать воспоминание в самые дальние закоулки сознания, оно всё равно просочится, точно горный родник сквозь холодные камни, и будет снова и снова возвращать в прошлое.

И сердце будет ныть, отвергая доводы разума…

Тот поцелуй. Вереск не могла ни забыть его, ни понять. Она высвободилась из объятий Ладимира и убежала, зная, что раненый князь не сможет последовать за ней. С тех пор прошло четыре дня. Четыре мучительно долгих дня. Каждое утро Вереск ждала, что Ладимир вызовет её в свои покои, но этого так и не произошло…

Соус напоминал магму, бурлящую в жерле вулкана. Она помешивала вязкую субстанцию деревянной лопаткой и, будто заворожённая, смотрела на пузырьки.

– Захворали? – Милда возникла за спиной так неожиданно, что Вереск вздрогнула.

– Н-нет… нет, – отозвалась поспешно. – Всё в порядке.

– Что-то вы в последнее время вся из себя… чуднее и чуднее. – Служанка упёрла руки в бока.

– Ничуть, – возразила Вереск и вытерла ладони о передник, давным-давно утративший девственную белизну. – Соус готов. Где подносы, Милда? Пора подавать гостям напитки. Розовое вино для дам и бренди для кавалеров, всё верно?

– Да-да… – прокряхтела старушка и как-то подозрительно глянула на неё. – Всё так… Только негоже в таком виде на людях появляться. Вы вся зачуханная, хуже деревенской попрошайки. Ступайте-ка лучше переоденьтесь, а напитки господам отнесу я.

Вереск согласилась, хотя всё это показалось странным. День за днём Милда отказывалась заявляться в чертог, предпочитая толпе гостей удушливый жар кухни. Обязанность разносить напитки и закуски столь прочно закрепилась за Вереск, что предложение служанки мгновенно вызвало подозрения.

Старая лиса не хочет, чтобы меня видели в чертоге, – догадалась она, а вслух сказала:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Спасибо, Милда. Пойду, приведу себя в порядок.

Вереск выскользнула в коридор и, подобрав юбки, поспешила к большому чертогу, где веселились невесты-избранницы. Она хотела остаться незамеченной, но… ничего из этого не вышло: её перехватили у самой галереи, что вела в зал.

– Миледи Вереск! – Она не сразу сообразила, кто перед ней. Прехорошенькая юная леди с блестящими локонами цвета красного дерева выглядела встревоженной. – Мне надо поговорить с вами! Срочно! Я всюду искала вас, но…

Дара! О, боги! Это же Дара! Какая красивая… Такая красивая, что и не узнать.

Красивая, но напуганная…

– Что стряслось? – Усилием воли удалось сдержать нетерпение. Вереск изобразила улыбку. – Что случилось, милая?

– Наши гостьи… – начала девчушка, понизив голос. – Они…

Взрыв смеха заглушил её слова.

– Что с ними, дорогая? – Из чертога доносились голоса, музыка, звон бокалов. Вереск напрягла слух, чтобы расслышать тот единственный голос, который могла бы узнать из тысячи.

– Они… ну… они… – По-всему, Дара никак не могла найти нужных слов. – Они… С ними что-то не так.

– Не так? – Вереск нахмурилась, вспомнив свой сон. – Что именно?

– Порой… порой мне кажется, будто они не помнят вчерашнего дня.

Не помнят вчерашнего дня? Какая ерунда! Вот если бы у них не было лиц…

– Такое случается, Дара, – мягко сказала Вереск. – Жизнь знатных девиц безоблачна и благополучна, а потому скучна и однообразна. Все дни у них слились в один, только и всего.

– Ох, нет, – мотнула головой отроковица. – Я всё понимаю, но нет. Там другое. Много хуже! Ах, если бы я могла объяснить! Видите ли, однажды я…

Смех в чертоге стих, а разговоры смолкли. Музыканты заиграли менуэт. Зашуршали юбки. Вереск ясно представила, как гости разбились по парам, готовые танцевать. Но, видимо, не все горели желанием скользить по паркету: зал покинула пара. Красивая пара.

Лань и буйвол. Он – высокий и могучий, словно скала. И она – гибкая, точно лоза и яркая, как майская роза.

Ладимир и леди Арабелла.

Её улыбка отражалась в его глазах. Её рука лежала у него на локте.

Лантийская графиня бросила победный взгляд на Дару и обратилась к Вереск:

– Ах, милочка! Как вы кстати! – голос рыжеволосой красавицы был ядовито-сладким, точно сок болотного плюща. – Подайте в мои покои лёгкие закуски и вина. Вина побольше: нас мучает жажда, – Арабелла хихикнула.

– Да, миледи, – ответила Вереск бесцветным голосом, глядя в потемневшие глаза Ладимира. Ноздри князя раздувались, а на скулах ходили желваки. Одна его рука по-прежнему находилась в распоряжении юной лантийки, но вторая с хрустом сжалась в кулак. – Всё будет исполнено сию же минуту.

И, прежде чем Ладимир успел что-то сказать, Вереск бросилась прочь.

Глава девятнадцатая

Обида опалила сердце желчью. Слёзы жгли глаза, душили, катились по щекам, оставляя горячие следы.

Как же так? Как же? Как он мог? Зачем же он… О! – Вереск одёрнула себя. – К чему все эти вопросы? К чему? Всё понятно и ясно, словно белый день погожей весной. Ладимир может получить любую. Любую! И в любой момент. Берёт то, что пожелает и тогда, когда заблагорассудится. В ту ночь он хотел её. Сегодня вновь очарован Арабеллой. Что взбредёт в голову князя завтра – не знает никто.

Проклятье!

Проклятый поцелуй. Ах, каким сладким показался он ей тогда! Но Вереск забыла, что и яд бывает сладок…

Она миновала галерею, пронеслась мимо кухни, где Милда громогласно давала кому-то указания, взлетела по лестнице и очутилась в коридоре. До комнаты оставалось всего ничего: один поворот.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Всего один поворот.

Он настиг её у самой двери. Преградил путь, уперев руку в косяк.

– Пустите! – Вереск вложила в голос всю резкость и холодность, на какую способна. – Пустите немедленно!