Сломанная роза - Кирилл Казанцев

— Серьезная заявочка, серьезная… — похотливо урчал зэк, воюя с застежкой на штанах. — Давай, крошка, дрожи, обожаю, когда вы такие подвижные… Ты не бойся, тебе понравится, Полосатый — тот еще шмарогон…

— Ну, все, отстань от нее! — прорычал Вадим и шагнул вперед, чтобы схватить зэка за шиворот.

Он готов был многое стерпеть, сам недалеко ушел от этой публики, но оставались еще какие-то запреты. Вадим не ожидал от Полосатого такого проворства — зэк возмущенно что-то проговорил, прыгнул на руки и стремительно выбросил назад пятку. Она ударила Вадима по животу — не сказать что больно, но сильно, — его отнесло к печке, он чуть не вылил на себя кипящую кастрюлю со щами. Покатился, спасаясь, когда она запрыгала за ним по полу, расплескивая бурлящее варево. А Полосатый вскочил со спущенными штанами, развернулся в прыжке, выхватив заточку из сапога.

— Плата, мать твою, не лезь! Не хочешь на х… идти, так уйди хоть куда-нибудь! Кот, держи этого кренделя, чего он лезет!!! — он плевался слюной, глаза горели.

Послышался трескучий грохот, про старика забыли, а зря. Он стоял, привалившись к косяку, на одной ноге, дряблая физиономия была белее яичной скорлупы. Он упирал в живот приклад двуствольного ружья, из которого мгновением назад выпалил дуплетом. Свинцовая дробь хлестнула Полосатого по нижней части живота, по паховой области, он так идеально подставился! Лишили орудия незаконного промысла! Зэк повалился, как подкошенный, взревел благим матом, начал извиваться, как змея, насаженная на копье. Захохотал старик демоническим смехом. Истошно голосила женщина, судорожно возвращая на место сарафан. Взревел рассвирепевший Кот, набросился на старика, а тот обреченно дожидался смерти, смеялся в перекошенную рожу зэка. А вот теперь Вадим успел — метнулся, оттащил от старика разбушевавшегося «старшого». Зашипел в искореженную рожу:

— Кот, ведь ты не кретин, проснись… Хочешь схлестнуться? Давай — по-честному, пока не замочим друг дружку. Ты хоть и крут, а придется попотеть, обещаю. Заметь, я тебя не пристрелил, хотя была возможность. Думай башкой, усмири свою дурацкую гордыню… Старик защищает дочь — ты бы не стал защищать свою дочь, когда ее насилует вонючий зэк? Очнись, Кот, оставь в покое этих людей, Полосатый получил по заслугам. Берем жратву, одежду и валим отсюда!

Кот отчасти был разумным существом — насколько допустимо уголовнику с его стажем. Он багровел от бешенства, но старика не трогал. Тот расслабился, с благодарностью смотрел на Вадима. Женщина забилась в угол, обняла колени. А Полосатый был не в лучшем состоянии. Дробь была, как видно, на медведя, разворотила все хозяйство, распорола живот. Кровь хлестала как из ведра, у которого отвалилось донышко. Он пытался привстать, зажимал рану на животе, пучил глаза и страстно хотел что-то вымолвить. Наконец удалось — и непонятно, зачем старался: слово оказалось банальным, нецензурным, характеризующим крайнюю степень досады и разочарования. После этого Полосатый расслабился, успокоился, выпученные глаза затянулись поволокой — с такими ранами долго не живут…

— Старик, исчезни, — зашипел Вадим, подхватывая с пола двустволку. Он двинулся к женщине, не решился подходить слишком близко, та, видимо, решила, что хрен редьки не слаще, — забормотал миролюбиво: — Все, барышня, успокойся, ничего вам с отцом не будет. Прости, набезобразничали мы тут, напачкали, уберете после нас, хорошо? Пошевелись — пулей собери покушать в дорожку и одежонки нагреби — ненужной какой-нибудь, мужской, шкуры нам менять нужно. И не трясись ты, ради бога, всем страшно, нам тоже страшно.

Вадим ненавидел себя в эту минуту. Но что-то не давало разрядить в Кота магазин, избавив землю от еще одного опасного типа. Они убегали с какими-то мешками, бросив Полосатого в луже крови, оставив в покое потрясенных обитателей избушки. За околицей была тропа, она тянулась в скалы мимо чахлых кустов. По тропе и вбежали в лес, снова стали прорываться на запад. Кот пыхтел: Вадим оказался прав, время провели впустую, потеряли человека и обзавелись дополнительными неприятностями. Можно не сомневаться, что эти люди сообщат о беглых зэках куда надо — у них же на лбу написано, кто они! Но когда? Что для этого нужно? Достать из-под подушки сотовый телефон и позвонить оператору экстренной службы? Но есть ли в этой местности сотовая связь, завалялся ли мобильник под подушкой? Или нужно бежать в соседнюю деревню за тридевять земель, где имеется стационарный телефон, чтобы сделать один важный звонок?

Запыхавшись, они сделали минутную остановку, вытряхивали из мешков залатанные, засаленные штаны, мятые кофты, пахнущие нафталином штормовки. Торопливо переоблачались, а свою одежду зарыли под сырой мох. Туда же прятали «лишние» автоматы, рассовывали по карманам боеприпасы. Вадим первым привел себя в порядок, вскинул «АК» на плечо и зашагал в лес.

— Не боишься, что пристрелю? — прозвучал в спину угрюмый голос.

В горле пересохло, но он не дернулся. Медленно повернулся, решив не стряхивать автомат с плеча. Кот стоял, расставив ноги, держал «АК» обеими руками, опустив ствол в землю. Но вскинуть недолго, палец уже поглаживал спусковой крючок. Он смотрел исподлобья, тяжело, предвзято. Кот смертельно устал. И не таким уж бесчувственным он оказался: потеря трех товарищей не оставила его равнодушным, он переживал — глубоко в душе, возможно, сам об этом не догадываясь. Оставшись в одиночестве, он растерялся. Трещали планы, он был один во враждебном мире и уже не чувствовал себя истиной в последней инстанции. Но Кот об этом не признался бы даже под пытками.

— Не боюсь, — сказал Вадим. — Отбоялся за столько-то лет. Хочешь стрелять — флаг тебе в руки. Но какой тебе с этого понт? Спорим, не выстрелишь, Кот? Ты, конечно, крут, могуч и все такое, авторитетный уголовник, бывалый бандит, человеческую жизнь в грош не ставишь. Но что-то мне подсказывает, что имеется в тебе некий кодекс, не платишь ты пакостью за добро…

«И вообще ты мужик довольно странный», — хотел добавить Вадим, но передумал.

— Пошли, Кот, чего резину тянешь? — сказал он миролюбиво.

— Да иду, мать твою… — проворчал уголовник, пряча глаза и забрасывая автомат за плечо…

Их ничто не тормозило, никто не ныл, не плакался. Не было нужды вести «дорожные» разговоры. Они шагали по каким-то козьим тропкам между скал, погружались в тайгу, обогнули крупное село с белой маковкой церкви на пригорке. Временами прорывался дождик, но не злобствовал, как прошлой ночью. Примет цивилизации становилось больше. По опушкам тянулись какие-то фермы, воздвиглась над холмом геофизическая вышка. Снова скалы, подпирающие черничный бор, они крутили петли по лабиринтам. А только вышли из каменного мракобесия, как обнаружили еще одну грунтовую дорогу, и по ней ездили машины. Попятились обратно, усевшись за булыжником размером со здоровую стиральную машину, стали осматриваться. Дорога пользовалась популярностью. За несколько минут в обоих направлениях проследовали долговязая фура, несколько грязных легковушек «сельскохозяйственного» вида и один приличный джип, волокущий прицеп с коробками.

— Тачку надо брать, — выдал в пространство умную мысль Кот. — Деньжата нужны, прикид получше нынешнего. Не знаю, как ты, Плата, а я двину лапти на юг. Не отсиживаться — выбираться надо в люди, а на севере, я так понимаю, полный голяк. Или у тебя особые виды? Разбегаемся?

— Успеем разбежаться, — подумав, сказал Вадим. — Согласен, пора обзаводиться транспортом, в ногах правды нет. Но только без трупов, Кот.

— Гуманист ты, Плата, — ухмыльнулся Кот. — Чалишься за убийство «двух или более лиц», а сам такой неисправимый гуманист… Ладно, без трупов так без трупов.

От скал до дороги было метров семьдесят. Перед проезжей частью громоздилась вереница камней. Вид у зэков был не такой уже страшный, как вчера. Приличные штормовки, штаны, с сапог оттерли грязь, кепки, надвинутые на уши, прикрывали безобразия на головах. Щетина смотрелась нормально — чай, не по Большому Кремлевскому дворцу гуляли. Осмотрелись — никого. Сунули автоматы под верхнюю одежду и, воровато озираясь, припустили к дороге.

— Спрячься за камень и не отсвечивай, — бросил Вадим, когда они миновали вереницу булыжников, их словно специально расставили вдоль дороги, чтобы было где отсидеться. — Сам проголосую. У меня хоть рожа не такая страшная…

Кот не возражал, скрючился за камнем. Вадим остановился на обочине, сунул руки в карманы. Приходилось торчать штыком — с автоматом под одеждой особо не посутулишься. Из-за скалы на севере показалась очередная громоздкая фура, неторопливо пыхтела, объезжая ухабы. Водитель проигнорировал поднятую руку, надменно глянул на «автостопщика» со своей верхотуры. В обратном направлении проследовал юркий внедорожник, гремящий, как колесница. Вадим не успел среагировать. Вынул тысячную купюру из полиэтиленового пакета, поместил ее между пальцев, чтобы водители не ошиблись. Люди говорили, что с инфляцией в стране все в порядке, и за десять лет магическое очарование данной купюры резко уменьшилось. Но все равно она представлялась не таким уж бледным денежным знаком, чтобы не остановить машину. Из-за северной скалы выбрался потрепанный «народный» универсал со значком «Тойоты» на капоте, устремился навстречу. В салоне сидел один водитель — то, что надо. Вадим невольно покосился на камень за спиной и поднял руку с денежным знаком.