Харама - Рафаэль Ферлосио

— Ну и пусть попереживает, — возразил Маурисио. — Зачем суется куда не просят? Посмотрел бы я на него в Мадриде, что бы он там делал со своим гонором?!

— А я говорю вам, он неплохой человек. Если знать его и понимать его натуру, можно даже к нему привязаться. Ей-богу, я его ценю. Если ему не перечить, он парень что надо, не зловредный.

— Сегодня он просто сунулся куда не надо и получил по носу, — заключил мясник.

— Говорите что хотите, только сеньор Лусио тоже виноват: зачем было так его унижать, это уж слишком.

— Я хотел знать, до чего мы дойдем со всякими там поправочками да советами. Мне просто хотелось посмотреть, как ему понравится, если с ним обращаться так же, как он привык со всеми обходиться. Ну вот если ты сказал «пять лошадей», он сразу тебя поправит — «лошадиных сил», этот пацан научит тебя правильно говорить. Чего только не наслушаешься!

— Все равно, не надо вам было ему тыкать, сеньор Лусио. Это и задело его самолюбие.

— Не надо? Ведь я ему в отцы гожусь! Нас в его возрасте все звали на «ты». А теперь такие пошли времена, что раз-два — и уже персона. Скажите пожалуйста, служит в муниципалитете, ну и что такого? Поэтому он заслуживает уважения, да если бы не это, сроду бы к нему на «вы» никто бы и не обратился. Он вывел меня из себя, и я поступил с ним, как он того заслуживает, только и всего.

— Правильно, этим петушкам сразу ударяет в голову, едва они место за письменным столом займут. Не иначе. Ну-ка скажи, разве они, когда ты, на свое несчастье, идешь к ним с какой-нибудь бумагой или заявлением, не показывают тебе, что они-то и есть соль земли? Да какой от них прок? Только запутывают все еще больше. Разве они сеют или пашут? Обложились кучами бумаг и важничают. Тем и кормятся, что запутывают нашу жизнь и каждый день сочиняют все новые бумаги. А если бы не это, так что б с ними было? Оказались бы на улице и никому не были б нужны, по миру пошли бы, чтоб не околеть с голоду.

— Ну-ну, сеньор Маурисио, теперь уж вы из себя выходите, нападая на парнишку. Я же говорю вам, он не зловредный.

— Да ясно, что он не зловредный, — согласился мясник. — У него только гонора многовато для его возраста. Ну, сколько этому Аниано? Должно быть, года двадцать три — двадцать четыре, не больше…

Мужчина в белых туфлях слушал молча. Кармело рукавом счищал пыль со своей фуражки и наводил блеск на кокарду — знак местного муниципалитета. А Лусио сказал:

— Гонор — это такая вещь, с которой надо уметь обращаться. Если у тебя его мало — плохо, тебя задавят и будешь козлом отпущения. Если же много — еще хуже: тогда тебя самого будут мордой об стол. В жизни надо просто уметь постоять, за себя, не быть посмешищем для других, но и не ломать голову над тем, как ублажить свое тщеславие.

— Это вроде как тот чудак из магазина, — сказал Маурисио. — Вы же знаете, что с ним случилось. А все из-за гонора. А чем гордился, несчастный? Тем, что имя его было написано большими буквами на вывеске над дверью? Ну и гляди, что вышло. При всей-то гордости — разорился и стал посмешищем.

Тут вмешался мужчина в белых туфлях.

— А человек он был неплохой. С подчиненными обращался хорошо. Это теперь, когда прошло время, можно судить да рядить, какой он был, опять же по справедливости. Я сто раз брил его, и он, когда хотел, мог быть даже душевным. Интересно всегда разговаривал. Помню, каждый раз, как отпустит шутку или расскажет соленый анекдот, сразу же поднимает голову с подставки на кресле и поворачивает туда-сюда, чтобы посмотреть, как приняли остроту и все ли в зале смеются. Всегда он это делал, я точно помню.

— А вы с тех пор что-нибудь слышали о нем? — спросил Маурисио.

— Почти ничего. Кажется, они ушли в ту деревню, откуда была родом его жена, она называется… Ну, там, под Касересом, ну да, как же она называется?.. Навальмораль, вот как. Навальмораль-де-ла-Мата, Кажется, большое селение.

По реке плыл большой сук.

— Гляди-ка, точно живой, — сказал Фернандо, — шевелится, как крокодил.

Сук был недавно отломан, с зелеными листьями. Время от времени он застревал на песчаных отмелях, кружился и снова трогался в путь, плавно покачиваясь в красноватых струях. Все с интересом наблюдали за ним.

— Есть хочется, — сказала Алисия. — Не пора ли нам подумать о еде?

Несколько мальчишек, которые уже выходили из воды, увидев сук, снова вошли в реку, поймали его и вытащили на берег. Бегом поволокли его в рощу, словно мулы, которые волокут с арены тушу убитого быка. Тем временем все подошли к месту, где лежали вещи, навстречу им вышла Кармен. Сантос спросил:

— Все еще спит?

— Малость прочухался, недавно. Смеху-то! Такой обалделый, вы себе представить не можете. Совсем ничего не соображает.

Тито и Лусита уже подошли к Даниэлю. Тито потянулся, развел руки в стороны и выпятил грудь навстречу солнечным лучам.

— Послушайте, — сказал Мигель, когда все собрались. — Как мы организуем обед: принесем еду сюда или сами поднимемся?

Фернандо сказал:

— Наверно, наверху будет приятнее.

— Ни в коем случае, — воспротивилась Мели. — Тащиться наверх в такую дикую жару? Еще чего! И придет же в голову!

— Конечно, здесь. Какой дурак сейчас сдвинется с места? Нет уж, спасибо. И одеваться надо, и прочее разное.

— Я потому так сказал, что там, в саду, у нас был бы свой столик и стулья, а захотели бы — так и скатерть.

— Да ну, друг, ради этого не стоит трудиться. К чему, что за удовольствие есть вот так, тогда уж лучше дома. Зачем люди едут за город? Мы приехали сюда на пикник, так давайте есть, как на пикнике. Иначе не интересно. По-другому мы уже видели-перевидели.

— Конечно. Даже в пословице сказано: о вкусах не спорят.

— Да нет, ребята, здесь. Нечего и сомневаться. Что тут еще раздумывать.

— Ну, кто же пойдет за судками?

— Может, разыграем?

— Давайте как-нибудь поинтереснее, идет?

— Очень надо, — сказала Алисия. — Будете битый час разыгрывать, а мы за это время умрем без жратвы.

— Поинтереснее разыграть — азартнее.

— Ладно, обойдетесь и без азарта. Давайте как-нибудь, только побыстрей.

— Да будет вам, разыграем скорее, чем известка застывает, сами увидите. Давайте тянуть билетики. У кого есть карандаш? Ни у кого нет карандаша?

— Ну кому придет в голову брать с собой за город карандаш? Что тут с ним делать?

— Губная помада подойдет? — спросила Мели. — Если подойдет, я дам.

— Давай, сгодится.

— Ну-ка, передай мою сумочку.

— Держи.

Мели поймала сумочку на лету. Отыскивая в ней помаду, она приговаривала:

— Только вы ее не испортите, мне все это дорого обходится.

— Не беспокойся. Слушайте, теперь надо найти бумагу.

— На, возьми, — сказала Мели, передавая Мигелю губную помаду. — Только не нажимай сильно: чуть дотронешься — уже пишет.

— А вот тебе и бумага, гляди.

Тито подобрал с земли газету и оторвал с краю белую полоску. Мели вытащила из сумочки пачку «Бизона».

— Хочешь, Али?

— Давай.

— Слушайте, а ведь идти надо двоим, одному не справиться.

Мигель нарвал бумажки.

— Да, конечно, двоим.

— И Дани пусть участвует, — сказал Фернандо. — Считайте его тоже, и на него билетик. Какой бы он ни был, пусть и не думает улизнуть, это уж совсем свинство.

— Он-то сейчас на седьмом небе, бедняжка.

— Что ж, придется спустить его на землю.

— Ну вот: четыре билетика пустых и два — с крестом. Кто вытащит с крестом, тому одеваться и идти за едой, согласны?

— Согласны.

Мели и Алисия закурили, а Сантос поглядел на них и сказал, смеясь:

— Курящие девушки отбивают у меня всякий вкус к табаку.

— Что за дикость! Вы хотите, чтобы все было только для вас. И так вам все преимущества.

— Например?

Закончив сворачивать билетики, Фернандо крикнул девушкам:

— А ну, где у нас невинная рука? Быстренько! Требуется невинная рука, чтобы тянуть билетики!

Девушки переглядывались, смеясь.

— Невинной руки тут нет ни одной, а вы как думали?

— Ну тогда — кто из вас самая невинная? — спросил Себастьян.

Мели состроила лукавую мину и сказала:

— Лусита! Лусита у нас самая невинная!

— Правильно, Лусита! — со смехом подхватили девушки. — Пусть она тянет!

— Давай, Лусита, тебя выделили, — сказал Фернандо. — Тебе выпало тянуть билетики. Выходи сюда.

Лусита покраснела и спросила:

— А что надо делать?

— Сейчас мы тебе объясним, это очень просто. А ты, Мели, красотка, дай-ка мне еще одну вещь: эта шапочка, что на тебе, как нельзя лучше подойдет нам, чтобы в нее сложить билетики.

— Ну вот, все-то я должна вам дать! Ладно, бери.

Себас взял шапочку, сложил в нее бумажки и стал их перемешивать, приговаривая:

— Три части вермута, две — рома, несколько капель мяты, кубик льда, как следует смешать и сразу подавать. Тяни, Лусита, тяни, лапушка.