Рассказы Матвея Вьюгина - Константин Кислов

Абульхатбек в разговор пустился, так, о мелочах всяких. Начальник отвечает и сам кое-что спрашивает. Побеседовали немного, начальник и говорит ему: «Ну, раз я твой гость, то знай, что гостя по русским обычаям в доме долго нельзя задерживать, грешно. Мне пора домой». — «Пожалуйста, — отвечает Абульхатбек, — твоя домой надо — сделаем, все сделаем, мой начальник. Когда есть дело — зачем человека задерживать? Нехорошо!». Он хлопнул в ладоши — вошли двое, из его свиты, видно. Спросил их, накормили ли они коновода. Все, говорят, в лучшем виде сделали: и накормили и вином напоили. Потом Абульхатбек приказал отдать пограничникам оружие, лошадей и проводить их из селения. Вот какие веселые фокусы вытворял этот бандюга. Постоянное обиталище у него на той стороне было, а к нам он наскакивал, чтобы поразгуляться, кооперацию пограбить, население припугнуть. С пограничниками заигрывал и, должно быть, хотел показать, что настоящий хозяин границы — он…

Много вреда приносил Абульхатбек. Но не все коту масленица, приходит и великий пост. Так и с Абульхатбеком случилось.

Дело было весной, а по весне и наши скучные места неузнаваемо преображаются. Зелень кругом, и по всем косогорам маки цветут.

В это время и случилось какое-то повреждение на телефонной линии недалеко от землянки. Стрельбище тогда тут было, и землянку эту построили, чтобы мишени хранить от дождя, стрелковый инвентарь кое-какой, а когда нужно — показчику[3] укрываться. И полевой телефон туда ставили.

Выехал из комендатуры телефонист, Шариков по фамилии. Отыскал обрыв провода. Поставил у столба винтовку, подсумок снял для удобства. Надел на ноги когти и полез на столб. Сидит там у самых изоляторов, работает, и никакой другой думки в голове у него нету. Известное дело — нестроевой. Слышит, кто-то окликнул его. Поглядел Шариков вниз и чуть не сорвался со столба — внизу человек стоит. На одном боку у него кривая сабля, на другом — маузер. Слезай, говорит он связисту, разговор у меня важный есть. А сам как есть один — никаких сопровождающих, только лошадь его недалеко от столба траву щиплет. Слез Шариков и спрашивает: «В чем дело?!» А парень он был хотя и не шибко образованный, но смекалистый, а главное, спокойный. Ну, бандит пригрозил плеткой для острастки: не смей, мол, какой-нибудь отчаянный трюк выкинуть. И говорит ему, вроде как бы представляется: «Абульхатбек я. Слыхал, такой человек есть на свете?»

— Ну и что из того, что ты Абульхатбек,— отвечает Шариков,— какое мое дело? Я монтер, свою работу справляю, не мешаю никому. — А сам думает, как бы из этого трудного положения выйти: убьет ведь не за понюх табаку, и поминай, как звали. Ну и сделать-то Шарикову ничего нельзя: винтовка и подсумок с патронами у бандита! Вот уж не иначе, как маковым дурманом охмурило телефониста — оружие, растяпа, оставил. Абульхатбек усы покручивает, усмехается нахально, глазами сверлит Шарикова и говорит: «Моя хочет немножко с начальником отряда по этой железной проволока важный разговор держать. Давай, пожалуйста».

Наверно, никогда еще в своей жизни не доводилось бандиту по телефону разговаривать. Шарикову попервости даже смешным показалось. Подумал он, конечно, и отвечает: «А это, пожалуй, можно предоставить. Это мы в один момент сделаем. Только надо в блиндаж идти, в землянку, там аппарат стоит, машинка, — раза два крутнул рукой Шариков, — а здесь — одни провода, голая проволока. По ней хоть как кричи — все без толку, ни об чем не договоришься».

Спустились в землянку, Шариков аппарат вынул из ящика, подсоединил его к проводам. Абульхатбек глаз с телефониста не сводит. А Шариков делает свое дело серьезно, сноровисто, и на лице у него никакого лукавства. Крутнул ручку — аппарат звякнул. Шариков просит дежурного срочно соединить его с начальником отряда. Дежурный в расспрос: что да почему. А Шариков торопит: соединяй скорее, дело важное. Ну а когда начальник отозвался, Шариков доложил по всем правилам: «Товарищ начальник отряда, докладывает телефонист Шариков. Трубочку передаю известной вам личности».

Абульхатбек подул в трубку, как это делал Шариков, и говорит: «Начальник? А-а, салам, душа мой, салам. Как твоя здоровья чувствует? Как дети игрушка играют? Как мамашка? А, слышишь начальник, Абульхатбек с тобой беседа ведет. Якши, да? Хорошо?..»

Начальник отряда, наверно, остолбенел от такого неслыханного нахальства. И опять же, как не остолбенеть? В руки заклятого бандита дал телефонную трубку его боец. Чего только на ум не взбредет? Может, уже и комендатуру со всеми ее заставами Абульхатбек захватил и людей всех порешил. А бандит радешенек и глупую речь свою продолжает: «Начальник, зачем так мало патронов даешь своим аскерам? Всего тридцать штук! С таким запасом только на кабана можно ходить, джейрана можно немножко стрелять; на Абульхатбека нельзя… Мало такой запас, совсем мало».

И так заинтересовался Абульхатбек разговором с начальником — шибко, должно быть, понравилось, — что и не заметил, как выскочил из землянки Шариков, захлопнул дверь и припер ее камнем. Темно сделалось в землянке, как в глухом погребе. Вот тут бандит и понял, что попал в капкан. Сперва он хотел уговорить Шарикова. Так, мол, и так, нехорошо поступаешь, не по уговору. А Шариков хотя и откликается, а сам все камни к двери подкатывает, покрупнее выбирает. Оружия-то никакого нет у него.

Видит Абульхатбек, что плохо его дело, не уговорить ему пограничника. Деньги стал предлагать Шарикову, золото. Возьми, говорит, все, что у меня есть, а этого не только тебе, всем твоим внукам на всю жизнь с избытком хватит. Шариков отвечает ему: «Советские пограничники не продаются. А теперь звони по телефону — он в сеть включен. Можешь еще раз с начальником поговорить, если охота. Можешь на меня пожаловаться ему, а можешь до самого наркома дозвониться либо до председателя ЦИК — интересно ведь с такими большими начальниками своими мнениями обменяться, посоветоваться о чем-нибудь…»

Абульхатбек стрельбу открыл из землянки: пули так и колотят в дверь, только щепки с треском отлетают, каменная крошка летит во все стороны. Шарикова с головы до ног осыпает. «Пускай! — кричит бандит. — Не удержишь меня здесь. Сам собачий смерть помирать будешь. Пускай!» А Шариков все камни к двери подкидывает, доски, какие у землянки валялись, — все покидал, настоящую баррикаду соорудил. Но вот в ногу что-то больно кольнуло. Поглядел: кровь штанину смочила. Плохо. «Неужели, — думает, — выскользнет, змея подколодная? Нельзя этого допустить». И опять за камнями пополз. «Патронов у него много, моих только почти три десятка, да у него, наверное, с сотню наберется. Всю дверь изрешетил, проклятый… Промашку я дал, что подсумок снял, когда на столб полез». А бандит так и садит в дверь, но она пока держится, стоит. Только Шарикову дурно делается, потому что еще одна пуля прилетела, в бок ударила, и дышать стало тяжело. «Сколько хватит силы, буду камни таскать, дверь укреплять, — рассуждает телефонист. — Главное, начальнику доложил, он знает… А теперь стой на своем, Шариков, держи этого волка крепче…»