Среди рабочих - Семен Подъячев

— Лучше?

— Знамо, лучше… Здесь что? Жуть! Родят здесь девки-то все одно, как бабы, и ничего… так, словно, и надо… Поди-ка у нас!

— А у вас не родят?

— Что ты! Нешь можно? Да у нас засмеют, со свету сживут, проходу не будет… А здесь, у вас, бесстыжие… водку пьют… матерно ругаются, тьфу!.. Уж очень здесь народ отчаянный… Убьют за грош, истинный господь! Так и норовят украсть.

— А у вас будто не воруют!

— У нас?.. Очень у нас насчет этого строго… У нас раз в деревне баба одна украла у другой бабы шаль. У-у-у, что тут было… Муж ее бил, бил, бил, бил… Потом накинул ей на плечи шаль эту самую, да и повел по деревне… А народ-то за ними, а народ-то за ними… Ведет он ее, а сам вваливает, вваливает! Жуть… И за дело: не воруй!..

— Читал ты, Терешка, книжки какие-нибудь? — спросил я.

— Я-то? — переспросил он. — О, я охотник! Ах, читал я книжку. Хороша… Жуть!

— Какую?

— Про казака одного: Тарасом его звали, а по прозвищу Бульбин… Жуть! Истинный господь! Было у него, у этого самого Тараса, два сына… Андреем да Остапом звать… Так ты что, Павлыч, думаешь, — он своего сына Андрея убил… Истинный господь! Как его из пищали полыхнет, так и дух вон… Жуть!.. Уж оченно занятно!..

— За что же он его убил?

— А он измену сделал… Из-за девки тут из-за одной вышло… Из-за нее измену сделал. А какой казак-то, ишь, был, — красавец писаный, сила!.. А другого, Остапа-то, поляки в полон взяли, голову ему отрубили. Отец-го как горевал! На его глазах ему и голову-то рубили… Допрежь того мученью предали, жилы вытягивали… Терпел, терпел он… не смог терпеть, — как взвоет не своим голосом: «Тятька, тятька, ужли не слышишь?..» А он, Тарас-то, тут же стоял, в народе… «Слышу!» — баит… У-у-у, что тут пошло, жуть! Меня индо, истинный господь, слеза прошибла… Уж очень хорошо!.. А правда ли это, а?.. Кто же это за человек, кто таку книжку составил… а?.. Башковатый, должно, мужик, Павлыч! Не спишь?..

— Да нет!

— Что ты молчишь все… думаешь… Про што ты думаешь, а?.. — И, видя, что я не отвечаю, он завозился на месте и громко зашептал: «Богородица, дево, радуйся! Благодатная Мария»..

Я лежал навзничь, слушал его шептанье и глядел в открытые ворота… За воротами было тихо и темно… Вдруг отчаянно громкий крик: «Горим! Горим!» — нарушил тишину ночи.

— Пожар! — закричал я и, толкнув дядю Юфима, выбежал вместе с Терешкой за ворота.

— Скотный двор горит! — закричал Тереха, и мы побежали к месту пожара.

Горел пока не скотный двор, а огромный омет ржаной соломы, сваленный к скотному двору, к одной из его стен.

Сухая солома, треща и забирая все выше и выше, горела, вспыхивая, как порох… В какие-нибудь полчаса пылал весь омет и начал загораться скотный двор…

Все — и рабочие, и управляющий, и князь, и княгиня, — словом, все, кто мог двигаться и смотреть, — прибежали на пожар. Вскоре из соседнего села и деревень начали прибегать поодиночке и группами мужики, дети, бабы, мальчишки…

— Трубу, трубу! — закричал князь, бегая с палкой и с непокрытой головой около пожара. — Где труба?.. Чорт!..

Труба оказалась испорченной и не действовала.

— Выгоняйте скот!.. Скот выгоняйте! — кричал князь. — О, чо-о-о-орт!..

Из соседнего села привезли, наконец, общественную трубу и кое-как после довольно-таки долгих и бестолковых усилий наладили и начали «прыскать» из тонкой кишки тоненькой струйкой воду в расходившееся пламя…

Высокий и тонкий Сопля, вооружась концом этой «кишки», самоотверженно лез почти в самый огонь… Яркое пламя освещало его фигуру. Без фуражки, с вытаращенными глазами и бледным лицом он как-то необыкновенно отчетливо выделялся на ярко-огненном фоне.

Бабы и девки, подобрав юбки, бегали с ведрами за водой. Мы, рабочие, и прибежавшие мужики, бестолково суетились, ничего в сущности не делая и только крича.

— О-о-о! А-а-а! — стояло в воздухе, сливаясь с треском огня.

— Гони скот, скот гони! — кричал обезумевший, растрепанный, босой, в одном белье, управляющий.

Перепуганный скот, коровы и телята не шли со двора и их пришлось буквально вытаскивать силой.

Между тем загорелась, вспыхнула как-то сразу, со страшным треском, деревянная, из тонкой дранки крыша скотного двора и запылала, как свечка.

Половина коров и телят осталась на дворе. Их уже нельзя было вывести. Двор загорелся со всех сторон.

— Спасайте, — кричал управляющий, — черти!.. Ну, ну!… Убью… О-о-о!..

Но спасать уже было невозможно. Крыша вдруг рухнула. Туча искр взвилась к темносинему небу… Несколько голубей, мелькая и трепеща крылышками, ворвались откуда-то в этот столб и также внезапно исчезли.

Мало-по-малу стихая, охваченный со всех сторон, как огромный костер, горел теперь двор, далеко освещая окрестность.

— О, боже мой! О, боже мой! — всплескивая руками и, кажется, плача, маленький и жалкий, взывал управляющий, бегая вокруг пожара…

XXIX

Пламя стихало… Ветра не было, и опасность другим строениям не грозила.

Князь подозвал к себе управляющего и громко, так, чтобы все слышали, крикнул:

— Что это, а?.. Поджог?..

Управляющий как-то сжался в комочек и залепетал что-то.

— Что-о-о? — крикнул князь и прибавил: — Ду-ра-а-а-к!

— По-по-всему ве-ве-ро-ятию! — вымолвил перепуганный «сам».

— Что по всему вероятию? — снова крикнул князь. — Чо-о-о-рт!

— Поджог-с!

— Кто же?.. За что?..

Управляющий молчал. В это время стоявший неподалеку нарядчик, как-то изогнувшись, крадучись, точно охотник под тетерева, подошел к ним и обратился к князю:

— Ваш-ся, осмелюсь доложить… поджог-с это.

— Что-о-о? — закричал князь, тараща на него глаза.

— Кузнец это, ваш-ся, кузнец… боле некому…

— Какой кузнец?.. Что такое?..

— Ах, да! — радостно крикнул управляющий. — Я и забыл… Конечно, он!

— Да кто он? Объясни! — закричал князь и топнул ногой.

Управляющий объяснил, в чем дело.

— Что ж ты таких-то негодяев держишь? — опять закричал князь. — Чо-о-о-о-рт!.. За урядником послать, живо! Расследовать это дело! По-о-о-одлецы!..

Он повернулся и пошел было прочь, но сейчас же снова остановился:

— А сторож?.. Где был сторож?.. Позвать сюда ка-а-а-а-налью!..

— Сторож! Сторож! Сопля! — послышались услужливые голоса со всех сторон: — Иди, князь зовет!.. Оглох, что ли? Чо-о-о-рт! Тебе говорят!

Мокрый с головы до ног, с покрытым сажей лицом, без картуза, страшный, точно какой-нибудь сказочный злодей, приблизился Сопля к князю и остановился, приняв необыкновенно робкую и почтительную позу.

— Ты сторож? — подступая к нему, спросил князь.

— Я-с, ваш-ся! — прошептал перепуганный Сопля. — Так точно-с!..

— Ты… а-а-а! Что ж ты смотрел, скотина, а?… — И, говоря это, князь совсем близко пододвинулся к нему. — Что ты, смотрел? Я у тебя спрашиваю?..

— Ви-виноват-с!

Князь взмахнул палкой и хотел ударить, но не ударил, а как-то вдруг круто повернулся и пошел прочь.

— К чорту его! — крикнул он на ходу. — Чтоб духу не было!..

Сопля обернулся и, обведя всех нас испуганными, страшными, недоумевающими глазами, согнулся и, как побитая собака, пошел прочь по направлению к кухне.

— Подлец! Скотина! — крикнул ему вслед управляющий в добавил, обращаясь к нарядчику: — Сегодня же чтоб не было его… Слышишь?..

— Слушаю-с! — ответил нарядчик…

XXX

— На, вот, получай расчет! — выйдя из-за стола после обеда и помолившись, сказал нарядчик Сопле. — Уходи… Не велят, чтобы ты здеся находился.

— Куда ж я пойду? Собраться, чай, надо… То, се… уложиться… Жена, вон, тоже… Мало ли?.. Не мутовку облизать…

— Жене неча укладываться, — сказал нарядчик, — ее не гонят… жена здеся останется.

— Эка-ся ты, — воскликнул Сопля, — склизкий какой!.. Так я ее и оставлю… Оставил один такой!..

— Ну, как знаешь, — сказал нарядчик, — дело ваше… Муж да жена — одна сатана… А только, брат, нам без кухарки нельзя, и уйти ей покеда невозможно.

— Ей нельзя, а мне можно?

— Ты дело десятое… Тебе сказано, слышал: «Вон!» Ну, значит, ты и того, уходи, а то как бы греха не было.

Сопля помолчал, глядя на нас удивленными глазами, точно спрашивал: «братцы, что же это?» — и вдруг заплакал.

Он всхлипывал громче и громче. Наконец, завыл, как баба на кладбище, у которой только что зарыли сына, и, трясясь всем телом, начал что-то приговаривать.

Рабочие молчали и не глядели друг на друга.

Всем было как-то неловко, чего-то совестно и жалко…

— Я, я, — лепетал, захлебываясь от слез, Сопля, — верой и правдой… шесть годов… а!.. Николи, вот, крошки хозяйской не брал… Ста-а-арался! Заслужу, мол… заслужил: «вон!» Хуже собаки… Собаку, и ту… о-о-о!..

— Ну, реветь неча! — сказал нарядчик. — Не баба, небось… Сряжайся-ка, друг!

— Бог даст, другое место найдешь, — ласково и участливо сказал дядя Юфим, подойдя к Сопле. — Ты не робей, была бы шея, хомут найдется…