Русалочка с Черешневой улицы - Кейт Андерсенн

Перечитала ещё и ещё раз, срываясь с шёпота на вполголоса, переносясь сердцем, сражаясь со штормом, скучая по очагу, ощущая такую знакомую безысходность. Она мечтала. Она уехала. Получите — распишитесь.

Если б она тогда знала, что такое дом… Повела бы себя иначе?..

Всхлипнула слишком громко, наверное. Устыдилась. Перестала дышать, покосилась на Эрика. Он лежал и смотрел на нее. Давно?..

— Я… фотки принесла, — моргнула Дашка, поспешно вытирая щеки.

Кивнула на стол, вскочила, чтобы уйти, все еще сжимая пальцами измученный листок. Солнцев поймал ее за руку.

— Постой… Решка…

Даша закусила губу и огляделась вокруг. У Лизы комната была узкой и минималистской, взор ни за что не зацепился. Заметила неосознанно прихваченный трофей в собственных пальцах. Отложила на стол, словно извиняясь, что случайно заглянула в чужую душу и увидела там то же, что каждый день прячет в своей.

— Аня на работе… Мы одни. Неудобно это как-то. Я пойду.

— Почему мы так стремимся оставить дом, а потом не можем забыть его?

Она перевела взгляд на Солнцева — он так отчаянно ждал ответа, словно от него зависела жизнь. Как знакомо. Она тоже вот так когда-то… ждала ответов. До сих пор ждала… Пусть и знала, что нужно отвечать. Даша, вздохнув, опустилась обратно на стул и осторожно высвободила руку.

— Это твой первый переезд, да?

— Можно… — усмехнулся Эрик грустно, — и так сказать.

— Для меня… это было больно. Очень.

Свечка легко мерцала на их лицах отблесками в темноте и тишине вечера. И лишь отголосками семья со второго этажа шумно делила что-то за ужином.

— Тогда почему ты уехала?

Даша поджала губы. Тогда она не видела иного пути. Да и сейчас не поступила бы иначе. Пожала плечами делано безразлично:

— Чтобы начать собственную жизнь, конечно.

— И ты не жалеешь?

Коварный вопрос. После случилась война, и дома не стало. Мама с папой тулятся в чужом краю, тщетно пытаясь построить жизнь из пепла. И она ничего не может для них теперь сделать — сама такая.

— Ну, Эрик… вопрос не в том. Так было правильно — я знаю. И это важнее.

— Значит, жалеешь.

Эрик поводил пальцем по узорам диванной подушки. Как маленький, честное слово!

— Слушай, Солнцев… Ты мне в душу не лезь, ладно? Да, я жалею, много о чем, но не изменила бы решения, даже если бы предоставилась возможность. Потому что так было правильно. А то, что жизнь… кривая, надо принимать как факт. Так ведут себя взрослые люди. Всё.

Даша отвернулась. Надо вот так сердце вывернуть, а. Одним стихом. Довольно незамысловатым, между прочим.

— Я и не лез. Ты сама рассказала.

Эрик перевернулся на спину и заложил руки за голову. Вот же гусь — как всегда, сухим из воды вышел. А ведь плакал почему-то…

— Тяжёлый день был у пожарного? — ради приличия поинтересовалась Даша.

Солнцев пожал плечами.

— Все нормально, я ещё пока не пожарный — бумажная волокита… Просто я не из этого мира, Дашка. И тоскую по своему.

Даша встрепенулась. В том и заключалась ее идея русалочки.

— Ты чувствуешь то же самое?!. И я… Но, знаешь, потом я нашла ответ: считать себя иным удобно. Ты можешь сбросить свои проблемы и депрессию просто на факт, что ты иной. И бороться не надо, — Решка пожала плечами азартно. — А соль не в том — надо просто идти и жить. С другими Homo Sapiens у меня гораздо больше общего, чем руки и уши врастопырку… Хотя они у меня и не врастопырку, но ты понял, да?

Эрик вдруг коротко расхохотался. Резко сел и взъерошил ей волосы, уже серьезный.

— Знаю, русалочка.

Даша насупилась и поднялась.

— Не знаю, что тебя так рассмешило, Регенерация. Фотки на паспорт на столе.

— Спасибо, — уже в спину промолвил ей Эрик.

— Ильич решил, что ты мой кавалер, потому сделал тебе бесплатно, не благодари, — проворчала Даша.

— Я не об этом. Хотя — тоже спасибо. Я благодарил за сейчас.

Даша обернулась. В убогом свете свечи он сидел такой таинственный и несчастный, такой… вот именно, из другого мира. Сердце Решки Стрельцовой характерно сжалось.

— Ты… сильно не скучай за прошлым. Жизнь… она такая… вперед идет, и нам стоит шагать… Даже когда хочется лечь и умереть… Вот станешь классным пожарным, будет, чем гордиться, когда домой поедешь! — выпалила она и убежала к себе.

Решка до ночи шепотом мучала гитару, а Эрик сидел под дверью ее комнаты, привалившись к притолоке, и ловил в каждом звуке искорки умиротворения, оседающие во взволнованном сердце.

* * *

Рабочая неделя подхватила своим водоворотом: никто не помнит, когда в город прокралось утро и когда упала ночь, когда снег стаял, и когда — выпал, а когда схватился на реке лёд, политы ли базилик и мята, последний завтрак был сегодня или вчера, куда подевались последние свежие носки и где же он, конспект по истории литературы последней трети 20-х годов прошлого века.

На лекции, посвящённой легендарной букве Ё, Нюрку Берестову застукали за передачей записки — “Квартирник в субботу?”. Борис Сигизмундович вознегодовал от души и на нее, и на Решку — ежу было понятно, что записка адресовалась Стрельцовой.

— И ты, Дарьюшка, — покачал головой Борис Сигизмундович в превеликой досаде.

Зато вся группа узнала про квартирник на Черешневой и намылилась мозолить глаза и топтать паркеты в их трёшке — принц стал для них легендой с лёгкой руки Берестовой.

Михал Ильич барахлил всю неделю, и Решка возвращалась домой уставшая и злая, запиралась в комнате и улетала в книги самиздата. Там не нужно было анализировать фонетику каждого буквосочетания, добираться до скрытого смысла (который и сам автор не всегда вкладывал — она по себе знала, балуясь изредка магреализмом и мечтая издать книгу), переводить на латынь или делать фразеологический разбор. А просто наслаждаться другим миром, а еще красотой слов самих по себе — без истории и географии.

Она надеялась однажды тоже оказаться среди них — коммерческих талантливых авторов.

Эрик, выбравший себе вполне логичную фамилию “Солнцев”, был занят созданием личности и трудоустройством.

Хирург из неотложки — Самсон Данилович — неожиданно подсобил на медкомиссии — заявился собственной персоной и рассказал историю о невероятной регенерации. “Моральную картину героя” он тоже нарисовал едва ли не идеальную, в свидетели призвав “Лидочку”, дядю Васю с ласточкиным гипсом на костылях и Тихонову Марию Семёновну — пожилую учительницу, которая была очевидцем аварии и вызвала скорую.

Героем Эрика Солнцева и записали.

Единственным вопросом для комиссии оставалась амнезия.

— И что,