Наш маленький Нью-Йорк - Лора Брантуэйт

Тем не менее рядом с красивой женщиной мужчине бывает тяжело придерживаться принятых решений — если это решение о том, что между ними никогда ничего не произойдет.

Еще в тот день, когда они въехали в квартиру, у Тома состоялся серьезный разговор с Мэттом.

Мэтт, несмотря на свою христианскую мораль, принялся развивать мысль о том, как Тому повезло: его соседка похожа на сказку, а маленькая квартирка — идеальное местечко для развития любовной истории. Хотя бы мимолетной…

Том спорил с пеной у рта. Том даже взял на себя смелость пристыдить Мэтта. Мэтта можно было понять: он был напрямую заинтересован в том, чтобы Том завел себе наконец постоянную девушку.

Но Том не хотел.

Он точно знал, как это будет: он добьется от Эмили… чего-нибудь: симпатии, доверия, секса, влюбленности. В зависимости от приложенных усилий. Может быть, даже сам увлечется ею. Но пройдет несколько недель, и тяга охладеет, ослабнет, выродится в неловкость и неприязнь, все хорошее закончится — и оставаться под одной крышей они уже не смогут. Конечно, он и не собирается годами жить в этой дыре, и свалит отсюда при первой возможности — но лучше сделать это по собственной воле и тогда, когда будет удобно, а не под влиянием обстоятельств.

К тому же Эмили по-настоящему хороший человек, а не просто красивая девушка, и причинять ей боль ему не хотелось.

Почему-то Том искренне верил, что без боли не обойтись.

Так всегда бывало у него с женщинами.

К тому же его крестная — в некотором смысле чудовищная женщина, потому как у нее напрочь отсутствовало понятие о границах чужой жизни, — долго промывала ему мозги на тему того, что «девочка пережила большую драму, и если ты, остолоп, посмеешь сделать ей больно»… В общем, грозила отлучением от церкви и прочими карами.

Отлучения от церкви Том не боялся, но вредить славному человеку — не хотел. Он изо всех сил старался относиться к Эмили, как к существу без пола — или, на худой конец, как к хорошей подруге.

А это было трудно.

Потому что красота, даже не выставленная напоказ, даже щедро приправленная скромностью, остается красотой. И его мужское сердце каждый раз ёкало, когда он видел Эмили, а взгляд помимо воли «приклеивался к ней».

Он делал все, чтобы она этого не замечала. Он позволял себе любоваться ею только тогда, когда она не могла этого видеть. Он запретил себе поворачивать голову ей вслед.

Она поначалу держалась с ним настороженно, как неприрученный зверек, потом, наверное, привыкла. Она перестала опускать голову, когда проходила через гостиную в свою комнату. Она не стеснялась уже готовить ужин, если он тоже в это время оказывался на кухне.

Она даже уже не краснела, когда он шутил на тему их странного соседства. И не напрягалась, когда он заговаривал с ней о какой-нибудь ерунде.

Том вел себя естественно, как ему казалось. То есть более естественно, конечно, было бы попытаться сблизиться с ней, но Том решил, что этого не будет, — значит, не будет.

А с влечением он легко справится. Или он не мужчина?

Тем более у него есть приоритетные задачи, которые нужно решить прямо сейчас. Или хотя бы чем скорее, тем лучше.

Потому что, честно говоря, чтобы почувствовать себя до конца мужчиной — мужчиной, заинтересованным в том, чтобы рядом с ним была женщина, — ему просто необходимо было найти работу, но все усилия на этом фронте, бесчисленные звонки и собеседования пока успехом не увенчались. Том чувствовал, что теряет форму, лоск и, что хуже всего, задор.

А в менеджерском деле без этого никуда.

Том начинал бояться, что в конце пути его и ждет это самое «никуда», пустое и мрачное.

8

Спустя еще неделю он почувствовал, что что-то не так.

Том уже успел привыкнуть к спокойному дружелюбию Эмили, и потому, когда заметил, что она вновь прячет глаза, по большей части молчит, а иногда даже игнорирует его вопросы, он сильно удивился.

И даже, можно сказать, расстроился. Он обнаружил, что добрые приятельские отношения с Эмили имеют для него определенную ценность.

В один из вечеров Эмили пришла с работы — и не поздоровалась с ним, лишь едва кивнула. Том последние часа полтора колдовал над салатом, которым, между прочим, собирался угостить и ее, не без корыстного умысла, правда: ему хотелось сделать что-то, чтобы разбить тот ледок, что затянул поверхность их отношений. Он подумал, что маленькая «приятность» вроде готового ужина вполне подойдет.

Перспектива того, что ему придется уничтожать произведение кулинарного искусства в унылом одиночестве, взбесила Тома до крайности. Он и не предполагал, что подобный пустяк может вызвать такую ярость. Кажется, стресс последнего месяца не пошел ему на пользу и надо подлечить нервишки… Потом, когда-нибудь потом! Он вытер руки полотенцем, свернул его в тугой ком и швырнул о стену. Легче не стало. Хуже, впрочем, тоже.

Том сделал круг по кухне. Другой. Он чувствовал себя как тот самый тигр в клетке, о котором все говорят. Какая-то часть сознания задавалась вопросом: а с чего его вообще так проняло? Ну девушка, ну не поздоровалась, ну бывает: может, у нее месячные или еще что… Другая — намного большая часть сознания — просто отказывалась работать.

Том, не снижая скорости, направился в комнату Эмили.

Естественно, она заперлась, да он и не думал врываться без стука. Три отчетливых удара в хлипкую деревянную дверь.

— Да?

— Эмили, с тобой все в порядке? — спросил Том. Он знал, что у него не получается говорить сколько-нибудь спокойным тоном, но ничего не хотел с собой поделать.

— Да, а что?

— Может, откроешь? Надо поговорить.

Пауза. Открывается дверь.

На ней была футболка нелюбимого Томом желтого цвета. На футболке красовался плюшевый медвежонок — какая инфантильность! Как не подходит эта инфантильность к жесткому, напряженному ее взгляду. В отличие от него Эмили сохраняла спокойствие с ледяным оттенком.

— Что такое? — спросила она.

— Это я хотел бы знать, «что такое»!

Она остолбенела: видимо, не ожидала такой бурной реакции.

— Не кричи на меня…

— Ну прости! — Том выдохнул, снова глубоко вдохнул.

Ему в глаза бросилась ее неподдельная, необычная красота, бросилась в глаза и ударила в голову. Он столько раз заглядывался на ее фигуру, что ему казалось, он знает ее до последней черточки, знает, как она выглядит даже под свободной одеждой. В его памяти хранилось точное знание того, как могут падать пряди волос на лицо Эмили, как высоко вздымается ее грудь, когда она нервничает, и как мягко — когда она спокойна.

Ему внезапно и остро захотелось ее поцеловать — несмотря на то что губы были сомкнуты жестко и упрямо.