BIOS - Роберт Уилсон

Хайсу никогда не был на Земле. Биологический барьер был чересчур высок; для такого визита потребовались бы бесчисленные прививки и модификации иммунной системы, не говоря уже о суровой дезинфекции всего тела по возвращении обратно в пояс Койпера. Но он был человеком, и его тело несло в себе миллиард лет эволюции. Он понимал удовольствие, которое испытывает Зоя. Тёплый дождь на человеческой коже: каково это ощущать? Хайс подумал, это совсем не то же самое, что принимать душ в санузле — судя по улыбке девушки, которую та не могла сдержать.

Она повернулась и, свободно покачивая руками, опасно приблизилась к лесистому периметру. Над её головой нависли петли зелёных, цвета морской воды, листьев ползучих деревьев. Во влажной тени Зою почти не было видно. Хайс озабоченно смотрел, как она наклоняется, чтобы сорвать ярко-оранжевый дождевик с поросшей мхом лесной подстилки. Гриб взметнул в воздух клубы спор.

Опасность была вопиюще очевидной. Одна-единственная из этих спор могла бы прикончить её за считанные часы. Целое облако их клубилось вокруг головы девушки, а она с детским восторгом смеялась через маску.

Хайс подошёл к ней со всей скоростью, которую был способен развить в скафандре.

— Зоя! Хватит. Ты перегрузишь камеру для дезинфекции.

— Оно живое, — изумлялась она вслух. — Всё! Я это чувствую! Оно такое же живое, как и мы!

— Вообще-то, Зоя, мне хочется, чтоб оно и дальше так было.

Она разулыбалась, и серебряные струи дождя собирались в лужицы у её ног.

Вокруг периметра Ямбуку они гуляли полчаса, после чего ему всё же удалось упросить Зою вернуться на станцию. К моменту, когда Хайс наконец выбрался из своего скафандра, девушка уже закончила принимать душ. Он присоединился к ней в помещении для карантина. Дезинфекция была тщательной до одури, по всем признакам работу их костюмов нельзя было назвать иначе, чем безукоризненной — но протокольные требования Ямбуку предписывали изолировать их на один день, в течение которого нанобактеры будут выискивать в них признаки заражения.

Две койки, настенный монитор и автомат для выдачи еды и напитков: вот что такое карантин. Зоя вытянулась на одной из коек. Здесь, в четырёх стенах, она несколько потускнела по сравнению с тем, какой была на открытом воздухе. Хайс составил краткий письменный отчёт для архивов ОСИ, после чего заказал кофе.

Зоя погрузилась в чтение журнала за последние шесть месяцев, который Элам Мейзер уже ему показала. Хайс вдруг понял, что пытается нарисовать в воображении Зою такой, как её нарисовала Элам: дитя из пробирки УиП, оставленное на два года в в каком-то варварском приюте для сирот, единственную выжившую из выводка таких же девочек.

В жизни с ним не случалось ничего столь драматичного, но он хорошо понимал эмоциональные последствия изгнания и одиночества. Он родился в клане Ред-Торн, среди самых упёртых республиканцев пояса Койпера. Из Ред-Торна вышло множество койперовских учёных, но Хайс стал единственным, кто принял участие в Проекте Исис; да и вообще, он был одним из очень немногих членов клана, принимающих хоть какое-то участие в спонсируемых Трестом проектах. Многие из членов Ред-Торна погибли в десятилетия Перемен, и мнение клана о Трестах, в общем, было почти эквивалентно мнению малиновки о змее, пожирающей её яйца.

Когда Хайс подписался на участие в проекте, от него отвернулись и клан, и семья. К тому времени он был сыт по горло экстремизмом клана Ред-Торн и не возражал бы против отлучения, если бы при этом не пришлось проститься и с матерью, которая вышла замуж за его отца в 26-м, после койперовского праздника потлач. Сама она была из клана Айс-Уокер, члены которого дышали к Трестам точно такой же ненавистью, но, якобы, ценили семейные узы превыше всего. Когда в доках мать повернулась к нему спиной, она дрожала от стыда. Хайс помнил кораллово-синий джемпер, который на ней был — возможно, самых спокойных тонов из её цветастого гардероба. Тогда Тэм понял, что может никогда её больше не увидеть, что эта унизительная сцена может оказаться их последней встречей.

Поставить после этого подпись на клятве верности Семье было для него ничуть не менее позорным, чем пройтись босиком по экскрементам.

Но это был единственный путь на Исис.

Насколько же тяжелее пришлось Зое, думал он, которую растили как машину, и с которой так жестоко обошлись, когда УиП выпала из фавора. Она тоже подписала клятву верности, подумал Хайс, но её клятва записана у неё в крови.

Зоя перелистнула последнюю страницу журнала. Хайс увидел, как она поджала губы.

— Плохие новости?

Она подняла голову.

— Что? А, нет! Вовсе нет. Хорошие! К нам летит Тео.

Аврион Теофилус. Её наставник, подумал Хайс. Отец. Куратор.

6

Для ранее втиснутого в рамки Земли океанолога, такого как Фриман Ли, морское дно Исис сочетало в себе знакомое и причудливое, в непредсказуемых пропорциях.

Знакомыми были застывшие потоки излившейся лавы и выходы действующих вулканов — «чёрные курильщики», выбрасывающие в морских глубинах потоки тепла и клубы экзотических минералов; возможно, всё это выглядело бы точно так же на любой другой похожей планете. Мощный прожектор управляемого им подводного беспилотника выхватывал радужное бактериальное покрывало, скрывающее под собой морское дно: термофильные одноклеточные в тысяче разных видов, почти такие же древние, как сама Исис. И эта картина была ему не в новинку, годы назад Фриман уже видел подобные в тихоокеанских глубинах.

Но вдали от этих ландшафтных меток дно океана Исис выглядело донельзя странно. Башнями, обелисками и структурами, напоминающими мечети, возвышались растения с высоким содержанием кальция. Среди них плавали или передвигались разнообразные позвоночные и беспозвоночные — попадались и крупные, но большинство были очень мелкими. В непривычном для них свете они искрили серебристым или светлыми пастельными оттенками.

Впрочем, сколь бы интересными эти создания ни были, Ли добрался сюда для того, чтобы взять образцы простейших одноклеточных. В этих, наиболее древних, формах жизни Исис мог содержаться ключ к ответу на серьёзные вопросы: каким образам развивалась жизнь на Исис и почему, за все эти нескончаемые эпохи перемен, эта жизнь не дала ничего, что хотя бы отдалённо можно было назвать разумом.

И за этим маячил ещё более серьёзный вопрос, который Ли частенько обмусоливал с планетологом Дитером Франклином со станции Ямбуку. Вопрос настолько важный и ставящий в тупик, что он стал казаться почти не имеющим ответа: одиноки ли мы?