Тень Микеланджело - Пол Кристофер

— Пока не знаю точно, — пробормотал Валентайн, не отрывая глаз от экрана. — Это интересно, но…

— Это не те свидетельства, с которыми можно обратиться в полицию.

— Мы ведь имеем все это только в электронном виде. Самого рисунка нет. Кстати, Дилэни ничего не говорил насчет того, нашли ли рисунок в кабинете Краули?

— Нет. Он все время спрашивал меня, где я видела рисунок в последний раз. А я все время отвечала, что Краули держал его в руке. — Девушка нахмурилась. — Похоже, Дилэни вообразил, будто я его стянула.

— Там наверняка должны быть камеры наблюдения.

— Есть. Не знаю только, зафиксирована ли на них я. Но если зафиксирована, это доказывает, что рисунка я не брала.

— А заодно доказывает, что ты его сфотографировала. И это может быть более чем достаточной причиной для визита в твою квартиру.

— Мне такая мысль тоже приходила в голову, но если вдуматься, то все становится еще более странным. Получается, что само существование этого рисунка, независимо от того, подлинник это или подделка, является свидетельством чего-то… чего-то такого, из-за чего стоит убивать.

— Вот-вот, — улыбнулся Валентайн. — Помнишь, что я говорил о хождении кругами? В конечном итоге ты приходишь к маленькой точке истины в центре водоворота. И мне кажется, ты только что это сделала.

— В чем же состоит истина?

— В том, что само существование этого рисунка является основанием для того, чтобы убивать.

— И какого рода эта истина?

— Опасная.

ГЛАВА 16

В три пятнадцать человек в сутане сошел с прибывшего из Рима самолета авиакомпании «Дельта», пропустил свой фибровый чемоданчик через контроль и предъявил строгому, облаченному в униформу сотруднику иммиграционной службы паспорт Ватикана. Согласно документу этого человека звали отец Рикардо Джентиле, и он являлся священником, о чем можно было догадаться по его виду. В действительности все сведения, содержащиеся в паспорте, были ложными, а сам паспорт, хоть и на подлинном бланке и с подлинными печатями, никогда официально не выдавался, не регистрировался и не числился в базе данных Ватиканской паспортной службы в Риме. Контролер иммиграционной службы бросил на клирика суровый взгляд, говоривший, что сей служащий стоит на первой линии обороны в войне против терроризма, вернул паспорт и кивком пропустил пассажира из Рима в Соединенные Штаты.

Отец Джентиле последовал за толпой наружу, на послеполуденный солнечный свет, взял такси и велел водителю-нигерийцу отвезти его в отель «Холидей-инн» аэропорта Кеннеди. Он не стал говорить с водителем на его родном анаангском языке, хотя и владел им совершенно свободно; менее всего он стремился произвести на кого-либо впечатление и обратить на себя внимание. Достаточно было и того, что облачение священника сразу выделяло его из толпы.

Поездка заняла всего несколько минут, и к трем сорока пяти отец Джентиле зарегистрировался в отеле на пересечении Ван-Вик-экспрессуэй и Белт-паркуэй. Номер его был невелик, очень просто обставлен и выдержан в фиолетовых тонах, а окно выходило на своего рода японский садик. Впрочем, все это не имело для него значения.

Заперев за собой дверь, священник опустил жалюзи и включил свет на письменном столе. Верхнего света в помещении не было: в последних своих путешествиях он уже обратил внимание на появившуюся в гостиницах тенденцию обходиться без потолочных светильников. Подойдя к встроенному шкафу, отец Джентиле открыл его, нашел повышенной прочности чемодан, оставленный там для него сегодня днем, и отпер его ключом, полученным накануне вечером в Риме.

Содержимое чемодана включало два костюма, несколько нераспакованных рубашек различных цветов фирмы «Эрроу», пару черных рубашек фирмы «Джемс Тэйлор и сын», туфли на толстых подошвах, добавлявшие два дюйма к его росту, а также автоматический десятимиллиметровый пистолет «Глок-21» с пятнадцатизарядным магазином в комплекте с плечевой кобурой «Патрик Джонакин». Сняв одежду священнослужителя, отец Джентиле облачился в цивильный наряд, дополнив его кобурой с пистолетом, а сутану аккуратно уложил в прочный чемодан, который снова закрыл на ключ.

Он залез в карман пиджака и достал два служебных удостоверения: одно — большое, в европейском духе, а другое — типично американское. Первое было на имя Пьетро Руффино, итальянского агента ТОВПИ — Тактического отряда по возвращению произведений искусства, являвшегося подразделением Международного разведывательного союза (МРС), всемирной организации, представлявшей интересы многих, от Ллойда и Британского музея до нескольких королевских фамилий, десятков крупных корпораций и, разумеется неофициально, нескольких правительств.

Второе удостоверение идентифицировало его как сотрудника Министерства внутренней безопасности по имени Лоуренс Гейнор Маклин. Оба комплекта документов были подлинными и могли пройти самую тщательную проверку. Отец Джентиле прекрасно знал, что, несмотря на бесчисленные официальные опровержения, кардинал-падроне Ватикана имел в своем распоряжении, возможно, древнейший из существующих разведывательных департаментов мира, организацию, начало которой было положено, когда в Рим явился святой Петр и первые христиане начертали мелом на стенах катакомб знак рыбы. Документы и «легенды» в комплекте с ними никогда не были проблемой. Джентиле остановил свой выбор на добром старине Ларри Маклине, поработал с минуту перед зеркалом ванной, чтобы убрать итальянский акцент и заменить его чем-то смутно напоминающим говорок Среднего Запада, а потом вышел из комнаты.

Он спустился в вестибюль, попросил вызвать такси, чтобы отвезти его в город, и спустя полчаса уже находился на Манхэттене и регистрировался у стойки Грамерси-Парк-отеля, сетуя клерку на то, что «Дельта» опять потеряла его багаж. Взяв номер на имя Лоуренса Маклина и расплатившись кредитной карточкой «Виза», эмитированной «Бэнк оф Америка», он поднялся к себе, провел некоторое время в ванной, отрабатывая перед зеркалом медленный, протяжный канзасский выговор, а потом покинул гостиницу и приступил к работе.

ГЛАВА 17

Магазин назывался просто «Марокко» и занимал крохотное помещение на Лафайет-стрит, в трех кварталах от пересечения с Гранд. Когда Финн и Валентайн вошли, зазвенел дверной колокольчик, и девушке показалось что этот звон и сделанный ею шаг мгновенно перенесли ее через полмира. Воздух внутри благоухал ароматами тмина и корицы, стены были увешаны коврами всех размеров и расцветок, а на столах громоздилась всякая всячина, от плетеных корзин до старинных мушкетов. Надзирал за всем этим богатством вальяжный толстяк с овальной сигаретой в зубах, в феске и белом полотняном костюме, придававшем ему такой вид, словно он только что вышел из кадра фильма «Касабланка». Финн, пожалуй, не удивилась бы, появись сейчас рядом с ним Хамфри Богарт и Ингрид Бергман. Валентайн поприветствовал хозяина на мусульманский манер, тот ответил тем же. Он с любопытством посмотрел на Финн, и Валентайн представил их друг другу:

— Финн Райан. Мой друг Гассан Лазри.

— Салаам, — сказала Финн, постаравшись изо всех сил.

Лазри улыбнулся.

— Правильнее было бы сказать «шалом», поскольку я, как говорят на другом языке моего народа, «джуиф марок». Но спасибо за старание. — Он еще раз улыбнулся. — Вообще-то я, как хорошо обученная собака, откликнусь на любой зов, особенно если он исходит от такой хорошенькой чекроун, как ты.

— Чекроун?

— Рыжеволосой. Говорят, что рыжие, помимо всего прочего, приносят удачу, а поскольку мое собственное имя не сулит мне ничего, кроме невезения…

Он пожал плечами.

— Лазри по-арабски означает «левша», — пояснил Валентайн.

— Боюсь, это не лучшее имя для выходца из Африки вроде меня, но, может быть, ты и вправду принесешь мне удачу.

Он жестом указал на пару искусно вырезанных стульев, а когда Валентайн и Финн сели, невероятно громко щелкнул пальцами, и откуда-то появился молодой человек в длинном белом одеянии и маленькой белой расшитой шапочке. Он устремил на Финн восхищенный взгляд широко раскрытых глаз и лишь потом повернулся к Лазри, который некоторое время тараторил по-арабски как пулемет. Потом молодой человек кивнул, бросил на Финн еще один взгляд и исчез.

— Это мой племянник Маджуб. Судя по всему, он безумно в тебя влюбился.

Финн почувствовала, что краснеет.

— У тебя нет причин для смущения. Ты очень красива, воистину великолепный образчик чекроун, с звездной россыпью веснушек и молочно-белой кожей, но боюсь, что Маджуб влюбился бы и в самку шимпанзе, явись она сюда. В таком уж он возрасте. Однако поверь мне, он совершенно безобиден.

Несколько минут спустя молодой человек вернулся с покрытым эмалью подносом, на котором стояли три маленькие чашечки, марокканский кофейник и тарелка с чем-то коричневым, клейким и очень маслянистым. Бросив последний взгляд на Финн, Маджуб вздохнул, ушел и больше не появлялся. Гассан налил кофе, положил ложкой в каждую чашку явно вредное для зубов количество сахара, а потом пустил по кругу блюдо с липкими коричневыми квадратиками.