Долгая зима - Джон Кристофер

– Хотите помогу, командир? Я разбираюсь в двигателях – как-никак работал в гараже.

Пытаясь скрыть тревогу, Чисхолм ответил:

– Спасибо, мы справимся сами.

В толпе оказались по меньшей мере три женщины. Одна из них, здоровенная особа лет пятидесяти, радостно прокричала:

– Не подвезешь меня в город, паренек? С самого утра не могу дождаться автобуса.

Послышались смешки. Заулыбались и солдаты. Женщина приободрилась:

– Может, все-таки потеснитесь? Могу пристроиться у кого-нибудь на коленях. Цена автобусного билета – и я ваша со всеми потрохами. Смотрите не упустите такой возможности! Скоро меня уже не купишь!

Чисхолм смотрел прямо перед собой, не мигая. Остальные относились к этой болтовне всего лишь как к шутке – триумфу английского чувства юмора над нечеловеческими условиями существования. Однако атмосфера резко накалилась, когда крикунье стала вторить еще одна женщина – худая как смерть, седовласая, лет на пять – десять старше первой, с яростно горящими голубыми глазами:

– Возьмите меня с собой, мистер!

Ответа не последовало. Смех утих. Вторая женщина шагнула вперед и очутилась на расстоянии протянутой руки от машины.

– Потом я уйду, – не унималась она. – Я не прошу, чтобы меня там оставили. Там моя дочь. Она вот-вот родит.

Просто посмотреть, все ли у нее в порядке. И тут же назад.

Чисхолм все так же хранил молчание.

– Обещаю, что уйду и не причиню вам хлопот, – умоляла женщина.

По толпе пронесся шумок. Раздался мужской голос:

– Разве вы не можете ее захватить?

Женщина подошла еще ближе, остальные двинулись за ней следом.

– Назад, все назад! – прикрикнул Чисхолм. – Это военный патруль. Назад!

Тот же мужской голос укоризненно произнес:

– Когда я служил в армии, мы сражались за свой народ, а не против него. Что же это за армия, если она обрекает женщин и ребятишек на голодную смерть? Вам бы следовало брать их под защиту, а вы только и знаете, что кричать «назад!».

– Мы обязаны подчиняться приказам, – выдавил Чисхолм.

Видимо, он просто не мог оставить свои действия без оправданий, подумал Эндрю; однако именно этого ему не следовало делать. Толпа немедленно ответила яростным воплем и ринулась на машины. Чисхолм снова крикнул «назад!» – впустую. Стоило ему дать понять, что солдат – нечто большее, чем просто фигура в форме, как он уже вызывал меньше страха, меньше уважения. Толпа ожесточилась, в ней проснулась слепая надежда на победу.

Из задних рядов кто-то басовито выкрикнул:

– Отберите у них винтовки! Мы найдем им применение!

Если бы люди получили приказ открыть огонь, то на столь близком расстоянии это превратилось бы в форменный расстрел; кроме того, никто не мог бы поручиться, чем все кончится. На одного солдата пока приходилось по три горожанина, но из боковых улочек выходили все новые и новые люди. Если не открыть огонь, их судьба не вызывает сомнений… Замерев при этой мысли, Эндрю не расслышал новой команды, которую успел отдать Чисхолм:

– Маски надеть!

Слова эти были произнесены совсем другим тоном – тоном человека, уверенного в своих силах.

Лишь увидав, что солдаты поспешно натягивают противогазы, он завозился со своим, полученным перед отъездом из Пейла и болтавшимся у него на животе. Эндрю еще не успел толком разобраться, что с ним делать, когда раздалась следующая команда:

– Гранаты к бою!

Над белым снегом заклубился серый туман. Большинство людей, обступивших машины, бросились врассыпную, спотыкаясь и сбивая друг друга с ног. Некоторые замешкались, но очень скоро и они, отчаянно растирая кулаками глаза, вынуждены были отступить. Эндрю наконец совладал со своим противогазом, однако слезоточивый газ не пощадил и его. Сквозь слезы, застилающие глаза, он с трудом разглядел происходящее. Толпа рассеялась целиком; даже голубоглазая женщина, согнувшись в три погибели, торопилась покинуть поле боя.

Громким голосом, искаженным противогазом, Чисхолм спросил:

– Ну что, Сэнди, разобрался?

– Пока нет, сэр. Даже не знаю, что тут можно поделать.

Прошло еще минут десять, прежде чем мотор спасительно затарахтел. За это время никто и не подумал к ним приблизиться. Эндрю опасался, что в них станут швырять из окон всякую дрянь и оскорблять из-за угла, но страхи оказались напрасными. Он снял маску и поделился своими мыслями с Чисхолмом.

– Нам повезло, – бесстрастно отозвался капитан. – Повезло, что поломка случилась посреди широкой улицы, повезло, что в их числе не оказалось ни хитрецов, ни людей с инициативой. – Моторы обеих машин мирно заурчали, первый водитель начал разворачиваться. – Все равно, в следующий раз я угощу их газом побыстрее.

– Что теперь будет с этой женщиной? – задумчиво произнес Эндрю.

Прежде чем ответить, Чисхолм выдержал паузу.

– Мы знаем, что с ней будет. – Его голос звучал отстраненно, нарочито язвительно. – Вот только когда… Думаю, чем скорее, тем лучше.

После этого молчание не нарушалось до тех пор, пока машины не устремились в южном направлении. С каждой минутой они приближались к Пейлу. Проезжая мимо погасшего светофора, обросшего сосульками, Эндрю вспомнил, как ровно год назад застрял на этом перекрестке в фургоне Би-би-си: они тогда опаздывали в больницу, где им предстояло отснять ролик, и светофор долго держал их на Одном месте.

Обращаясь скорее к самому себе, он пробормотал:

– Интересно, что творится в «Варфоломее»?[13]

– Насколько я знаю, ничего, – откликнулся Чисхолм.

– Они тоже эвакуировались в Пейл?

– Это было невозможно. Большинство врачей и медсестер остались в больнице.

– Может быть…

– Заехать туда? Пришлось бы отклониться от маршрута. – Размышлял он недолго. – Хорошо, раз вам этого хочется.

Из нескольких окон больницы свисали флаги Красного Креста; сами окна напоминали издали пустые глазницы; в некоторых не осталось стекол. Однако при приближении патруля показались кое-какие признаки жизни: человеческие лица, поднятая в приветствии рука. Сквозь шум моторов до них доносились пронзительные крики, хотя слов было не разобрать. На месте входной двери зиял провал. На снегу валялись скорченные фигуры; некоторые из них определенно выпали – или были выброшены – из окон.

– Любопытно, скольким из них удалось вырваться на волю, – произнес Чисхолм. Его лицо побелело от ярости. – Проклятые болваны! Так и должно было произойти. И что хорошего?

Машины замерли. В наступившей тишине в уши прибывших ворвались крики – здесь были и глумливые приветствия, и мольбы о помощи. Общий гвалт перекрыл душераздирающий визг, в котором звучала агония. Он донесся не из здания больницы, а откуда-то с улицы.