Пограничное состояние (сборник) - Павел Мартынов

— …девять, десять…

И так весь день, а если «повезет» — то и ночь.

Вечером — «экскурсии» по городу, как правило, вместе с нашей авиацией («люфтваффе», «чаечки»). То есть с наиболее славными и «продвинутыми» представителями этой трудной и почетной профессии. Но об этой когорте — отдельная песня. После «экскурсий» в голове только один вопрос — как же наши вертолеты летают по утрам и не падают?

Но однажды утром завертелось! Духи расстреляли наших саперов на Мормоле. Положили пять мальчишек, суки. Били в упор, метров с пяти. И ушли безнаказанно. Только командир саперов, прапор, чудом спасся, шельма.

В опергруппе — как в улье.

— Лейтенант, ты не крутись под ногами. Ты вот чего. Ты давай дуй в армейский госпиталь. Там прапор, командир саперов, вроде бы в себе, в сознании. Ты сходи, возьми с него письменное объяснение. Давай дуй, тут без тебя народу — не продохнуть. А через час прилетит начальник округа со свитой — будет полный абзац! Так что давай, родной, тебе час времени на все про все.

Прапор мог сидеть и говорить. Но писать он не мог. У него была дырка в правой руке, еще две в ноге и глубокая борозда от осколка гранаты на башке. Израненный и недоскальпированный, еще в болевом шоке, он сидел и блаженно улыбался.

— Я — живой!

— Нормально, брат. Тебя как звать?

— Саня…

— Значит, так, Саня. Давай напишем на бумажке, как все произошло. Надо. Приказ начальника опергруппы.

Улыбка сползла с его лица. Соседи по палате угрожающе сдвинулись в тесный круг.

— Лейтенант, ты охренел? Его к Герою надо представлять, а ты с бумажками! А вот этим костылем в ухо?

— Братцы, спокойно. Давайте будем думать. Я по приказу в рамках дознания должен отобрать объяснение. Если этого не сделаю я, завтра здесь будет следователь военной прокуратуры. Кому от этого лучше? Пусть он расскажет, я запишу, и делов-то, а?

Саня стал рассказывать. А я написал свой первый рассказ о войне. Можно сказать, под псевдонимом.

«Шли на подъем, на пятнашку, рано утром. Оставался предпоследний язык серпантина, самый длинный. Техника у нас, сам знаешь, полное дерьмо.

Старший сказал:

— Саня, давай со своими вверх до конца этого отрезка. Как проверишь — сверху дай отмашку. Мы тогда с разгона втянем остальную колонну. По-другому никак. Пятерка совсем не тянет. Встанем где-нибудь посередине — амба. Раздолбают как котят. Ну, с богом!

И мы с парнями пошли. Привычно пошли. Работаем. Мы эту дорогу уже как свои пять пальцев выучили. Через день здесь ползаем.

Идем. Носы в землю. Сегодня без собачки. Обдристалась бедная, вот и не стали брать. Я — третий. Вот и поворот почти…

Вспышка. Взрывы. Выстрелы. Ору: „Огонь!“ Ничего не вижу — дым. Руки по инерции делают все, что им положено, — с подствольника — бац, переводчик огня вниз — очередь. Толчок, еще один. Боли не чувствую. Своих не вижу. Парни, ну что же вы? Огонь, огонь!!! Прилетела птичка, клюнула в яичко… Бум-бум, в голове разорвались тысячи искорок. Проваливаясь в черноту, успеваю увидеть два распластанных тела своих бойцов. Амба…

Открываю глаза. Сколько прошло времени? Вечность. Это потом мне скажут, что весь бой длился несколько секунд.

Где автомат? Вот он, родной! Тяну руку. Черт, чьи-то ноги. Наши? Поднимаю голову. Чучело бородатое, в меня целит, падел! И-эх! Спасибо, папа, что отвел меня в третьем классе в секцию акробатики. Видел бы меня тренер — сальто назад из положения лежа! Ой, куда это я лечу… Дальше — не помню. Очнулся на руках у наших».

Очевидцы потом говорили, что после сальто Сашка пролетел метров восемь с обрыва. А духи просто не успели с ним закончить. Повезло.

В совместно «отшлифованной» бумаге все было сухо и скучно. Военная прокуратура будет удовлетворена. Сашке налили водки, и он пил ее как воду. И было такое чувство, что окажись она сухой — он бы ее грыз. Грыз и плакал:

— Ребята, простите, простите, ребята… Я — живой…

Судьба

Вот ты говоришь, мой собрат, что Бога нет? Готов согласиться. Я и сам так долгое время думал. Да по-другому и быть не могло — школа-то у нас с тобой одна! Материя — первична, а «битие», так сказать, определяет сознание. Генсек — и царь, и бог на земле советской, а Политбюро — совет апостолов. И колебаться — только с линией партии! Шаг влево, шаг вправо — попытка к бегству. Прыжок — попытка улететь. Расстрел на месте.

Это сейчас я крещеный и в церковь хожу. И все равно сильно подозреваю, что Бога нет.

Но все-таки есть, мой сородич, Нечто, лежащее за пределами материальной теории мира.

Это Нечто заставляет человека пригибать голову за секунду до выстрела. Это Нечто не дает ему сесть в вертолет, который сгорает, едва оторвавшись от взлетки.

Ты скажешь, что это интуиция? Нет, дорогой мой русскоговорящий друг. Это больше чем интуиция.

Я знавал людей с очень обостренным чувством «жопы», которые, пройдя огонь и воду, умудрялись тонуть на полуметровой глубине и абсолютно трезвые.

Я видел, как у машины отваливалось колесо на серпантине и она только чудом удерживалась за сантиметр от обрыва.

Ты слышал про одного нашего доктора, который дважды «падал с неба» (один раз в вертолете, второй — в самолете) и оставался живым? И когда уже после второго падения ему нужно было лететь в мангруппу, он, несмотря на все насмешки и подколки старших товарищей (неглупых и чутких), остался (ноги отнялись перед посадкой на борт!) и пошел с колонной. А вертолет, на котором он должен был лететь, разбился и сгорел дотла. И никто не выжил.

Ты можешь назвать это чудом. Я называю это Судьбой…

Мишка, дежурный офицер, двигался обходом по базе своей родной мотоманевренной группы (ММГ). Двигался — это громко сказано. Скорее переползал от тени к тени. Мишке оставался месяц до замены. Начальство не гоняло его на операции, и он теперь до отлета в Союз был «вечным» дежурным.

Мишка, шестидесятикилограммовый старший лейтенант, как старый кот, обходя сто раз меченную территорию, точно знал, что будет за каждым поворотом. Он знал все бойцовские «нычки» и «схроны». Его невозможно было удивить. Он устало и привычно мечтал о ведре «фанты», каждый раз с тоской провожая взглядом уходящие курсом на Союз вертушки и большебрюхие Илы.

«Сейчас двадцать три шага до сортира, разгон ненакурившихся цириков, заодно пару-тройку снарядим на отсос „мумия“ в очке, и — в дежурку, баиньки…»

— Не понял?! — остановился он.

За сортиром на старом урюке без признаков жизни висел боец со связанными за спиной руками. Как на дыбе. Молча так висел, покачивался на вечернем ветерке. У Мишки неприятно засосало под ложечкой.

«Волки позорные, ну надо же, удружили, не хватало еще „холодного“ на дежурстве перед заменой! А может, живой, гад?»

— Эй, алло, ты живой?

Тело открыло глаза.

«Фу, маманя, пронесло».

— Давно висишь, гамадрил?

В ответ тишина.

— Глазки строим? Нормально, Ну и как тебя, родной, угораздило?

Кряхтенье, сопенье, шипенье, и наконец тихо, но твердо:

— Наказан… это, товарищ старший лейтенант.

— Так-так, наказан, говоришь? Нормально, уже смешно. Ну и кем это, интересно?

— Судьбой…

Бойца сняли с дерева, как созревшую грушу, определили в санчасть. Мишка нормально заменился.

А через месяц боец этот за завтраком очень сильно поторопился. Настолько сильно, что опрокинул в себя целую кружку с кофейным напитком «Арктика». И через сорок минут скончался от отека легких.

Потом была грозная телеграмма из округа («В войсках округа продолжает иметь место!..»), запрещающая выдавать бойцам кофейный напиток «Арктика».

И дикий вопль начмана: «А если бы он, елки-метелки, мясом подавился?!!»

Только я вот с тех пор так понимаю — на Бога, есть он или нет его, надейся, а от Судьбы не уйдешь.

Жара

Жара… А ты знаешь, что такое жара? Жара, духота, зной, пекло?.. Нет? Аты спроси пустыню.

Жара — это когда ты в течение всей ночи пытаешься спать в лужах собственного пота, но на самом деле ты спишь только последние полчаса до восхода солнца: это то самое время, когда чуть-чуть остывает земля.

Жара — это когда днем ты реально осязаешь, как капля за каплей из тебя неподвижного выплавляется последнее сало.

Жара — это когда ты можешь убить фельдшера, который, честно выполняя свой служебный долг, пытается кинуть в водовозку пантацид[15], а уже через сутки этой водой будет страшно даже умываться, не то чтобы пить.

Жара — это… жара. Представь, что ты живешь, жрешь, спишь, работаешь изо дня в день — в общем, честно служишь любимой Родине, защищая ее интересы во всем мире. И все это происходит в духовке или в хорошо натопленной парной. Это, брат, и есть жара…

И служат здесь, брат, русские чудо-богатыри (метр с кепкой, вес пера, но вы-нос-ли-вы-еее…), не только стойко и мужественно перенося тяготы и лишения, но и привнося в здешние места незабываемый национальный колорит и «легкий, непринужденный» юмор.