Кровавый пир - Андрей Зарин

Он проснулся от утреннего холодка и открыл глаза.

Его товарищи что‑то варили в котелке и тихо говорили промеж собою, и едва поднялся Василий, как они тотчас смолкли.

Василий встал, спустился к речке, умылся, жарко помолился Богу и, вернувшись к товарищам, сказал:

– Доброе утро, братцы! Помоги вам Бог!

– И тебе тоже! – ответили все разом.

Потом Кривой встал и, кланяясь ему в пояс, сказал:

– Не обессудь, милостивец, дозволь слово сказать!

– Что! – вздрогнув, спросил Василий. Ему показалось, что они сговаривались бросить его.

– Будь над нами старшим! – проговорил Кривой. – Мы тебя в каждом слове почитать будем, а ты веди нас к Степану Тимофеевичу!

– Не откажи на милости! – подтвердили все, вставая и окружая Василия. Василий покраснел от радости, глаза его вспыхнули и увлажнились слезами.

– Я ли откажусь от такой чести, братцы! – ответил он, кланяясь. – Верой и правдой сослужу вам. Придет беда, первый пойду!

– Мы‑то уж не оставим тебя. За тобой везде!

– А я вас не брошу! В радости ли, в горе! Во век не забуду вас! Вы мне что братья родные!..

– Мы смекали, – заговорил Дубовый, – может, ты хочешь у Лукоперовых усадьбу спалить. Так мы вернемся.

Обольстительный призрак мести мелькнул перед Васильем, но он сдержался.

– Нет, братцы! Теперь это негожее дело. У них челяди не семь человек. Пождите! – сказал он, тряхнув головою. – Со Степаном Тимофеевичем вернемся, тогда вы их мне только живыми оставьте!..

– Убережем, милостивец! – ответил с усмешкой кабальный, Егор Пасынков.

– А теперь похлебаем, что Бог послал, да и в путь! – сказал Кривой.

– Верно! – подтвердил Василий, и все жадно и торопливо стали хлебать сваренное толокно.

Потом поднялись и стали сбираться. Яков Кривой взял на плечо огромную дубину. Степан Дубовый топор и мешок с хлебом, а Ермил Горемычный, вооружившись вилами, взял под мышку бочонок с брагою.

– На один привал, – сказал он, – а там хоть брось!

Кострыга забрал котелок и поднял косу, прикрепленную лезвием вдоль палки, Тупорыл пошел с рогатиной, а Пасынков с гибким кистенем в руках, и вся эта ватага, покрестившись на восток, тронулась в дорогу.

– Нас‑то поначалу одиннадцать было, – сказал дорогою Кривой, – да, вишь, не поладили и подрались. Одного вот Дубовый ненароком убил, а четверо прочь пошли. Потому и надумали тебя за старшего!..

Они пошли с малыми роздыхами, больше днем, несмотря на жару, а ночью останавливаясь на роздых. По дороге к ним пристало еще несколько человек, и мало – помалу отряд Василия увеличился до тридцати человек.

– Ишь, – шутил Кривой, – нас теперь целая рать идет!

Василий с гордостью оглядывал своих воинов и думал: «Ништо! Такие с любым воеводою управятся!»

На пятый день своего пути им встретилась ватага нищих.

– Бог в помощь, добрые люди! – крикнул им вожак.

– Дай Боже благополучно! – ответил Василий.

– Вы куда, добрые молодцы?

Василий оглядел их и не побоялся ответить:

– К батюшке Степану Тимофеевичу! А вы откуда?

– А мы от него! Идем разносить вести добрые: слышь, Царицын взял, теперь на Астрахань пошел батюшка!

– Ну? Вот‑то добрая весть! – весело воскликнул Горемычный. – Что с воеводою сделали?

– Утопили! И приказных с ним, а дела все приказные на площади сожгли. Теперь там Ивашку Хохлова оставил батюшка, есаула свово!

– Важно, важно, – сказал Пасынков, – так их и надобно!

– А что, мы нагоним его?

– Поспешить надобно. Сказывано, под Астрахань ушел. Теперя вы в Царицыне не забражничайте. Тогда в самый раз!

– Мы не для пьянства идем! – строго ответил Василий. Нищие затянули песню и пошли своею дорогою.

Василий, уже не приваливаясь на ночь, повел своих молодцов к Царицыну. За час пути до города на них вдруг налетели казаки с диким криком.

– Нечай! Нечай! – кричали они.

– Стойте! – остановил их Василий. – Мы идем служить все Степану Тимофеевичу.

– Тогда милости просим! – заголосили казаки. – Нашего полку прибыло! Гайда до атамана!

– А кто атаман ваш?

– Ивашка Хохлов, ближний есаул батюшки. Ладный казак, ласковый до своих! – ответили казаки.

Василий пошел впереди своего отряда. Скоро они вошли в город, носивший на себе следы разорения. Некоторые дома были сожжены и разметаны, на некоторых дворах на воротах качались трупы, одетые в боярские кафтаны, с почерневшими уже от времени лицами. На соборной площади, куда привели Василия и его отряд, подле сожженного воеводского двора и приказной избы шло пьянство. Казаки и голытьба выбили дно у бочки и черпали из нее ковшом водку, крича:

– Здоровье батюшки Степана Тимофеевича!

Тут же, на обгорелом бревне, сидел и сам атаман Ивашка Хохлов.

На нем был кунтуш алого цвета, широчайшие шаровары синего и желтые сапоги из телячьей кожи. Длинный оседелец спускался с бритой головы и был заложен за ухо. Рыжие усы висели почти до груди, черные масленые глаза глядели тупо перед собою.

– Вот, пане атамане, новых молодцев привели! – сказал один казак, слезая с коня. – Хотят служить нашему батюшке!

– Добре! – кивнув головою, ответил Хохлов и уставился на Василия. – Кто будешь?

– Дворянский сын Ва…

– А коли дворянский сын, так повесить!..

– Постой! Не годится! – остановил атамана казак. – Коли он служить к нам пришел.

– А тогда не лайся! У нас все казаки. Нет дворян! Чего он? – обиделся Хохлов.

– Что правда, то правда, добрый молодец, – сказал вступившийся за него казак, – мы все равны. Ты, может, наших казацких обычаев не знаешь, так слушай! Ты в наш‑то монастырь, видно, с горя пришел, так у нас свой устав.

– Я буду служить вам верой и правдой! – твердо сказал Василий.

– Вот добре! – одобрил его Хохлов, кивая головою, а казак заговорил снова:

– Казачество это, братику, святая вещь! На земле стала неправда, грехов много, сильный слабого обижает. Ну, наш батька Степан Тимофеевич и вступился за всех. Кто за ним пойдет, тот и казак. Казак вольный человек, сам себе пан, бедному брат, никого над собой не знает. Так ты и помни. Хочешь быть казаком – будь. Не хочешь, мы не неволим! Вот что!

– Хочу! – ответил Василий.

– Тогда присягни на верность!

– Присягаю! – ответил Василий.

– Ну, и помни! Теперь поцелуемся, братику! – и он трижды поцеловался с Василием, а Хохлов сидел и только мотал головою.

– Ну вот! А вы слышали?

– Слышали! – ответил за всех Кривой.

– Присягаете тоже?

– Присягаем!

Лицо казака просветлело.

– Вот‑то добры молодцы! – сказал он. – Так пусть он будет над вами атаманом. Его во всем слухайте! А теперь выпьем.

Он достал ковш, зачерпнул водки и крикнул:

– За вольное казачество!

– За казачество! – подхватили гультяи.

– А теперь и вы выпейте! – сказал казак отряду Василья, и ковш заходил у них по рукам.

– Ты мой есаул будешь! – проговорил Василий Кривому. – Смотри, чтобы все налицо были.

– Откуда и куда? – спросил его казак. Василий объяснил.

– Так, так! Завтра в утро пойдете, его нагоните. Да что это у них и сабелек нету. Ты дай им.

– А откуда взять их?

– Грицько! – закричал казак. – Принеси сабелек охапку!..

На другой день Василий вышел из Царицына, ведя за собою отряд, и все были у него уже вооружены не чем попало, а саблями и пиками.

Часть третья

I

В мае 1670 года Стенька Разин явился со своею дружиною вновь на Волгу и уже захватил все ее низовье. Стрельцы, голытьба и крестьяне передавались ему без боя, и он шутя забирал города и посады. Едва вышел он с Дона на Волгу, как тотчас взял Царицын, а отдельный отряд его – Камышин. Прослышал Стенька, что сверху плывут царские стрельцы из Москвы на помощь астраханцам, и смело напал на них в семи верстах от Царицына. Смятенные внезапным нападением, стрельцы бросились в Царицын, а там встретили их пушками. Около пятисот стрельцов погибло в бою, а оставшиеся в живых перешли к Разину. Их голова, Иван Лопатин, офицеры, сотники, пятидесятники, даже десятники, после мучительных издевательств, были казнены.

Из Астрахани князь Семен Иванович Львов повел на Разина целую флотилию, да берегом послали Богданова и Ружинского с двумя конными полками, но воровские прелестники уже успели замешаться в войско и склонили стрельцов на сторону Разина. Без боя они под Черным Яром перешли к нему, и князь Львов вспомнил о шубе, взятой у Стеньки в подарок.

Все начальники были перебиты.

Ужас охватил Астрахань, а Стенька Разин уже подошел к ней и обложил ее со всех сторон, готовясь к приступу и пьянствуя на своем разукрашенном струге.

II

Едва отошел Василий со своим отрядом от Царицына, как уже сразу почувствовал могучее влияние Стеньки Разина. У всех встречных имя батюшки было на устах, постоянно встречались то казаки с длинными чубами в лохматых шапках с алыми верхами, то киргизы и башкиры с саадаками за плечами, на маленьких лохматых лошадках, то мужики в посконных портах, вооруженные вилами да рогатинами, и на лицах всех виднелась молодеческая удаль.