Ночь над прерией - Лизелотта Вельскопф-Генрих

— Вы можете сказать Айзеку Буту — пока не найден труп, не потеряна еще надежда, что его сын жив. Мы будем продолжать розыски. — Затем он приказал полицейским: — Снимите с Джо Кинга наручники. Приказ об аресте отменен. Надеюсь, Джо Кинг, не до следующего раза… Ты остаешься под подозрением, и если я тебя сейчас освобождаю… то не ради тебя и не ради Квини… но ради родителей Квини. Вы поженитесь?

— Да, — ответил Стоунхорн, — мы муж и жена.

Молодые люди покинули здание суда и направились по Агентур-стрит. Слухи уже успели распространиться, и люди, попадавшиеся навстречу, пристально смотрели им вслед.

Стоунхорн принял обычный для него равнодушно-независимый вид, чем как бы ограждал себя от недоверия и подозрений, которые он предполагал в окружающих. Квини непринужденно шла рядом, как будто это уже было для нее так привычно. Она не знала, куда он направляется, но она шла с ним, ни о чем не спрашивая.

— Они дали мне что-то вроде испытательного срока, прежде чем снова арестовать, — сказал Стоунхорн, когда убедился, что их никто не слышит. — Я им тоже даю время. Если оно пройдет для них бесполезно, у тебя не будет мужа, Тачина. Но тогда они узнают, что такое Джо Кинг.

— С чего же нам начать, Инеа-хе-юкан?

— Прежде всего мы пойдем туда, где я нашел цепочку. Я должен как следует осмотреть это место. Если бы Гарольд был бандит, я мог бы тебе совершенно точно сказать, где он — живой или мертвый. Но он обыкновенный человек, а привычки и затеи обыкновенных людей я слишком плохо себе представляю. Мне, с моей глупой башкой, надо сначала это хорошо обдумать. А потом… потом нам нужно найти жилье, мне нужно найти работу. И то и другое не так просто. Твой отец не примет нас, — это ясно.

— А твой?

— Он-то возьмет нас, да ты с ним не уживешься. — И Стоунхорн замолчал.

РАНЧЕРО

Смуглые пальчики Лауры с ярко накрашенными ногтями летали по клавишам. Она писала для суперинтендента; это был официальный документ, и в нем нельзя было допустить ни единой ошибки.

Вошел посетитель. Как он постучался, она не слыхала. Она увидела его, когда он остановился совсем рядом. Это был Джо Кинг.

— Я хотел бы поговорить с суперинтендентом, — сказал он так, как будто это самое обыкновенное дело, хотя даже вождь племени, которого теперь называют чейерменом13 или президентом, не может себе позволить запросто зайти к суперинтенденту — старшему инспектору и управляющему резервацией.

— По какому вопросу? — спросила Лаура.

— Об этом я скажу ему сам.

— Если речь идет о пособии, — пожалуйста, к мисс Карсон, по хозяйственным вопросам — к мистеру Хаверману… ну, школьные дела вас, конечно, не интересуют.

— Благодарю вас. Мне это известно. Я хочу поговорить с суперинтендентом.

— Суперинтендент принимает только по тем вопросам, которые подготовлены его ответственным референтом и заместителем мистером Шоу.

— Если вы предложите мне положение о суперинтенденте даже в письменном виде, я и тогда не откажусь от моей просьбы.

Лаура провела кончиком пальца по накрашенным губам. «Что за нахал! И как он себя держит!» Она привыкла, что индеец, которому указывали, куда нужно обратиться, молча исчезал. Но Джо Кинг, кажется, кое-чему поднаучился на своих уголовных процессах от адвокатов и судей.

Лаура еще некоторое время колебалась, потом взяла документ, с которым она собиралась направиться к своему начальнику, и вошла в комнату суперинтендента.

Он был один и только что ознакомился с циркулярным письмом, которое Управление резервации округа обычно получало от Центрального бюро по делам индейцев. Руководитель бюро выражал свое недовольство существующим положением дел. Он предлагал суперинтендентам улучшить отношения с индейцами, строить эти отношения на взаимном доверии, энергичнее и инициативнее вести борьбу с нищетой. Жизненный уровень индейцев, который сильно отстает от среднего уровня, необходимо поднять. Все прежние предрассудки следует отбросить во имя главного девиза: Help to help themselves14 — помогать индейцам — значит помогать себе. Читая письма, Питер Холи отлично представлял себе, что это и есть новая линия, которая проводится после второй мировой войны. Эту линию Верховный комиссар Центрального бюро по делам индейцев, недавно направивший Холи, вырвав его из привычного круга жизни, в эту одну из труднейших резерваций, собирается осуществлять быстро и решительно. Циркуляры свидетельствовали о полезных и добрых намерениях, но, когда от слов переходишь к делу, встречаются трудности.

Это было известно Питеру Холи, в жилах которого текло тридцать процентов индейской крови. Суперинтендент Холи уже двадцать лет состоял на службе. Движением, полным достоинства, он бережно отложил письмо в сторону. Затем взял из рук Лауры напечатанное и слово за словом, не пропуская ни единого слога, прочитал, нашел работу безупречной и порадовался в душе, что получил от своего предшественника прекрасную секретаршу. Он подписал бумаги.

Девушка не уходила, и он посмотрел на нее вопросительно.

— В приемной Джо Кинг. Он хочет поговорить с суперинтендентом лично. Я хотела направить его к вашему заместителю, но он настаивает на разговоре с вами, мистер Холи… или, — прибавила Лаура особенно резким голосом, — или он желает получить письменный отказ.

Седовласый суперинтендент слегка улыбнулся.

— Пусть войдет. («Итак, практический случай по существу последних циркуляров: доверие вместо прежних предрассудков». )

Когда Джо Кинг вошел, ему было предложено сесть.

— Прошу. С чем пришли?

Джо Кинг был смущен. Много лет он не встречал такой предупредительности, чаще он сталкивался с враждебным отношением людей. Услышав теперь слова суперинтендента, он потерял равновесие, как человек, приготовившийся к схватке и вдруг не встретивший сопротивления противника.

Лаура закрыла обитую клеенкой дверь и задумалась над неожиданным изменением поведения своего начальника. Этот Джо Кинг принят! Она злилась, что обычный порядок был нарушен. Она твердо решила отомстить и в ближайший же день подсунуть суперинтенденту какого-нибудь посетителя с пустяковой просьбой.

В комнате суперинтендента Джо Кинг начал разговор:

— Две недели назад я был у мистера Хавермана, и он нашел, что мои планы не имеют шансов на осуществление. Прежде чем отказаться от них, я решил поговорить с вами.

Суперинтендент легким движением руки выразил готовность слушать.

— Положение резервации тяжелое. — Стоунхорн говорил быстро, взволнованно, как говорил бы на его месте и всякий другой, долго вынашивающий свои мысли, чтобы не упустить единственной представившейся ему возможности высказать их. — У нас очень плохая земля, у нас много безработных, у нас много пьяниц, у нас очень мало воды, и она плохая, колодцев у нас тоже мало, и пользоваться грунтовыми водами мы не можем. Многие из нас скверно питаются и недоедают, много больных. Смертность, особенно среди детей, еще очень высока. Наши земли лежат в стороне от дорог, и это затрудняет развитие промышленности, да и предприниматели ваши не очень-то верят в индейцев-рабочих. Государство, гражданами и солдатами которого являемся мы, индейцы, ежегодно отдает миллионы, а может быть, и миллиарды, народам других континентов. Говорят, для того, чтобы помочь им в развитии хозяйства. А у нас на шее дорогостоящая администрация и деньги, которые мы получаем и которые нам всегда швыряют, как нищему подаяние, — это только цент по сравнению с долларом, уходящим за границу. Впрочем, и тем, что мы получаем, мы не можем сами распорядиться. Обсуждать ваши ошибки мы можем только за вашей спиной, потому что у нас нет возможности заставить вас выслушать наши требования. Мы лишены самостоятельности. А разве мы не люди?