Американская пустыня - Персиваль Эверетт

– С тобой все в порядке? – спросила она. Голос ее звучал напряженно, едва не дрожал – при разговоре-то с покойным братом.

Вопрос был более чем обоснован, и в душе Тед вовсе не желал с ней ссориться.

– Все хорошо, спасибо за заботу.

– Так что происходит?

– Не знаю, – честно и, конечно же, никоим образом не исчерпывающе ответил Тед.

– Мой дом осаждают репортеры, – посетовала она.

– Извини. – Тед понятия не имел, что еще на это сказать. – А папа как? Он в курсе?

– Он вообще ничего не понимает, – ответила сестра. – Кстати, мне тут врач отличный анекдот рассказал. Знаешь, что самое лучшее в болезни Альцгеймера? Столько новых знакомств всякий день!.. Мило, правда?

– Послушай, я постараюсь вскорости к тебе выбраться. Хочу повидать папу и тебя тоже. Хорошо?

– Да.

Телефон зазвонил снова; на сей раз это оказалась Ханна, сестра Глории.

– Все пытаюсь до вас хоть как-то добраться. Телефон не прозванивался, я приехала сама, но ваш дом окружен, меня не пропустили. Какого черта там творится? Я видела вас в новостях. С вами все в порядке?

– Думаю, да. Во всяком случае, у Глории с детьми все о'кей. – Тед понимал, что Ханна, верно, ужасно тревожится. – А ты как?

– У меня рука сломана, – пожаловалась она.

– Мне страшно жаль.

– Сломала в толчее.

– Пойду позову Глорию.

Следующим позвонил какой-то мужчина с писклявым голосом и сообщил, что он из правительственных структур, но из какой именно организации – так и не уточнил, даже когда Тед стал настаивать.

– Просто скажите, где расположен ваш офис, – попросил Тед.

– Боюсь, сэр, это невозможно.

– Тогда зачем же вы звоните?

– Мы хотели бы с вами встретиться.

– Как я могу с вами встретиться, если вы не даете мне адреса?

– Я могу приехать к вам.

– Не можете.

– Лучше подумайте хорошенько.

Тед оглянулся на Глорию. Та стояла рядом на протяжении всего разговора, но понятия не имела, о чем идет речь.

– Какая-то правительственная шишка, – шепнул он ей.

– Мы отнимем у вас лишь несколько минут, не более, – настаивал мужчина с писклявым голосом.

Тед вновь оглянулся на Глорию, пожал плечами и повесил трубку.

– Отключу-ка я его снова, от греха подальше, – сказала Глория.

– К черту, – сказал Тед. – Мне надоело прятаться. Как у нас с едой?

– Не густо.

Тед посмотрел вверх, на лестницу, затем опять на жену.

– Давай-ка сюда детишек. Я отказываюсь быть пленником в собственном доме. Мы едем за покупками.

Выйдя сквозь кухонную дверь в гараж, Тед вдруг вспомнил то ужасное чувство, что испытал, когда они с женой только что купили этот дом – двухэтажный, в миссионерском духе, весь отделанный деревом монумент ценностям среднего класса. Некогда особняк был рассчитан на две семьи, но теперь стал единым святилищем в честь пятидесятых. В ту пору Тед всей душой дом ненавидел, но при этом ужасно гордился собой – раз потянул такую покупку. На каком-то уровне, однако, его тошнило даже от этой гордости. Тед боялся стать «одним из тех парней», что всегда живут в доме напротив, частью «американского образа жи-ни», простеньким, нуждающимся в смазке винтиком в машине. И стал тем, чем клялся не стать никогда – а стать было так просто; в этом-то и заключалось самое худшее. Сейчас, войдя в пыльный гараж, он окинул взглядом мини-фургон, без которого, как однажды выяснилось, жить совершенно невозможно; теперь это был символ наличия детей, хотя прежде людям такие символы не требовались.

Тед оглянулся на жену и спросил про «ланчию».

– Машина сильно пострадала?

– Не знаю. – Глория пожала плечами. – Ее куда-то отволокли. Я о ней и не вспоминала. Думаю, она разбита вдребезги.

– Ну, не важно, – сказал Тед, ничуть не кривя душой. Прежде он любил «ланчию» – как своего рода спасательный трос в прошлое, как ассоциацию с неким дурацким представлением о свободе. Сейчас он в такого рода сантиментах просто не нуждался.

Все забрались в фургончик, и Тед ткнул пальцем в переключатель, открывая дверь гаража. Ощущение было такое, словно из дока выходит космический корабль. Свет внешнего мира казался резким, но желанным; фургон медленно выкатился наружу.

Журналисты поспешно нацелили кинокамеры, защелкали тумблерами, но никто из них не был готов к такому тривиальному маневру Стритов, как просто-напросто отъезд. Прицепы телевизионщиков были разгружены – оборудование намертво застряло у дома. Стриты не без удовольствия наблюдали за их замешательством и полной беспомощностью. Тед направил машину через лужайку – к свободе. Дети ликовали; впервые за последние дни жизнь вроде бы налаживалась; привычный семейный выезд в супермаркет наверняка сблизит их еще более. Так размышлял про себя Тед, теребя высокий воротник свитера и чувствуя под пальцами скользкие стежки на шее. В этом тактильном подтверждении нынешней ситуации заключалось какое-то извращенное утешение, обоснование, которого ему, похоже, не хватало всю жизнь.

У супермаркета Стриты припарковались на автостоянке, заперли машину и, сомкнув ряды, двинули к дверям.

Тед завладел тележкой и разрешил Перри ее везти. Сперва они направились к секции овощей и фруктов; прочие покупатели обходили их за версту – и пялились во все глаза. Стриты не могли не ощущать себя в центре внимания: они жались друг к другу и не бежали к своим любимым продуктам и маркам как обычно. Они вместе изучили яблоки, бананы, виноград, салат-латук, горох, кабачки. Одна из продавщиц нырнула за гору дынь и медленно, опасливо подобралась ближе – полюбоваться на сенсацию.

На Эмили весь этот ажиотаж действовал не лучшим образом. Девочка дрожала всем телом; сначала, когда Глория попыталась взять ее за руку, она отдернулась, потом уступила. Тед и Перри на пару толкали перед собою тележку.

– Что будем делать? – спросила Глория.

– Да просто займемся тем, зачем пришли, – ответил Тед.

Стриты прошли из конца в конец по ряду с чаем и кофе; Эмили с Глорией, как могли, подыгрывали Теду. Тед поглядел через головы жены и дочери в конец длинного ряда: за окном, позади толпы зевак с дрожащими губами, на парковочную площадку стекались журналисты.

– Боже мой, – охнула Глория. У входа в магазин уже царил хаос – куча мала из человеческих тел, кинокамер и прожекторов. – Тед…

– Вижу. Ну-ка, все, играем отступление. Ускользнем через черный ход.

– Папа, мне страшно. – Эмили поглядела мимо отца, в конец прохода, затем подняла глаза кверху, на потолок.

Несмотря на нынешнее бедственное положение, тот факт, что Эмили вдруг назвала его папой, не прошел для Теда даром.

– Все будет хорошо, родная. Ну же, притворись, что мы просто-напросто заняты покупками. – Тед нагнулся и взял девочку за руку.

Семейство неспешно шествовало вдоль дальней стены магазина, мимо секции молочных продуктов, затем – мясных. Мясной отдел вызвал в душе Теда некоторый отклик. Он мысленно взял на заметку посмеяться над этим позже. Между прилавками с яйцами обнаружилась вращающаяся дверь с круглым, словно иллюминатор, окошком, и Тед проворно увлек жену и детей сквозь нее.

Склады супермаркета были освещены не так ярко, как торговый зал. Строго говоря, там царил явственный полумрак, что казался еще темнее благодаря бесконечным нагромождениям коричневых картонных коробок, ремнями пристегнутых к поддонам. Два грязных желтых вилочных погрузчика безмолвно притулились рядом, бок о бок, словно часовые. На складе не было ни души; вместо того, чтобы работать, все наверняка ушли к главному входу в надежде хоть краем глаза полюбоваться на покойничка.

– Сюда, – позвал Тед, гадая, где выход. Он прислушался, пытаясь уловить уличный шум, но в голове стоял такой гвалт – голоса, музыка, скрежет металла по металлу, метания туда-сюда, – что он был не в состоянии отличить автомобильный гудок от почесывания щетинистой бороды кинооператора.

Стриты осторожно пробирались между штабелями банок свинины с фасолью и горами сухого собачьего корма, когда голоса разом превратились в невнятные вопли, а в следующий миг послышались еще и крики его родных. Тед вдруг утратил способность видеть – на лицо ему упала какая-то ткань, а руки скрутили за спиной. Он почувствовал, как его коротко дернули за рубашку, понял, что это Перри, но вскорости руки сына куда-то исчезли. Тед находился в горизонтальном положении, голова покоилась в мешке – на сей раз не отдельно от шеи, и на том спасибо! – несколько человек тащили его куда-то, настоящие великаны, судя по рукам и силе. Тед извивался всем телом, вырывался, опасаясь за семью. Он слышал голосок Эмили, потом – Глории, потом – Перри; все они звали его, кричали: «Нет, нет!», и «Отдайте папу!», и «Отпустите его!» А затем Тед очутился снаружи, ощутив сквозь мешковину тепло солнечных лучей, почуял выхлопные газы проезжающих грузовиков, вонь гниющих отбросов из ближайшего «Дампстера».[xiv] Его швырнули на что-то твердое – аж голова подскочила. Тед от души надеялся, что не оторвется.