Благими намерениями - Эмиль

Корчмарь задумался, почесал макушку:

- Хорошо, за десять гривеней куплю, милсдарь. Больше нет, - хитро улыбнулся.

"Нет у него... А зубы скалит... Сплошное обиралово!".

- Сорок! Эту лошадь сам Ровид объезжал!

- Милсдарь, двенадцать наскребу...

- Двадцать.

- Ладно, милсдарь, договорились. Лошадь против монет.

- Забирай хоть сейчас.

- Эй, Валуй! - крикнул корчмарь.

- Ну?

- Не "ну", а сходи-ка к коновязи, отвяжи лошадь и пристрой-ка к нам в конюшню. Господин продал её.

Вышибала обвёл мутным взглядом всех людей, молча развернулся и пошёл на выход.

- Вот монеты, милсдарь, - отсчитал девятнадцать кругляшей трактирный, - А как зовут лошадь?

- Конь! Мою лошадь зовут Конь. Стакан первача-то бесплатно поставь и огурчик. Два, - произнёс Мольх, - Не каждый день лошадей за такую цену покупаешь.

Мутко почесал подбородок и снова задумался:

- Хорошо, господин. Это можно, - развернулся и крикнул женщине, только закончившей мыть пол: - Мещера! Стакан первача и огурец господину Мольху!

- Два! Два огурца господину Мольху! - воскликнул сыскарь.

Через минуту прибежала помощница с подносом, на котором стоял стакан с мутной жидкостью и два скукоженных огурца на щербатой тарелочке. Улыбнувшись, она поставила поднос перед Мольхом. Тот, скользнув цепким взглядом по ещё колыхающимся и манящим холмикам, мотнул головой, взял стакан и залпом выпил.

- Будем здоровы! - обжигающая жидкость водопадом провалилась внутрь, обжигая пищевод. На глазах сыскаря выступили слёзы. Два огурца пошли вслед за первачом.

- Внимание! Начинается концерт! - крикнули с заднего двора.

Мольх мотнул головой, стараясь унять гул, и волнообразной походкой пошёл в зал, так и забыв деньги, вырученные за лошадь, на прилавке. Мутко прищурился, выжидая, что сыскарь вспомнит и вернётся обратно. Стукнувшись головой об столб, он грязно выругался, плюнул в невинное препятствие, погрозил кулаком, обогнул его и пошёл дальше. Когда сыщик скрылся в дальних дверях, корчмарь ловким движением сгрёб монеты и с безучастным видом стал протирать стойку.

На заднем дворе всё было скроено по классической схеме: помосты примерно в метр высотой, ступеньки для подъема, специально огороженный ряд для охраны. Хоть папаша Гинеус Второй и отпустил своего младшего сына "в народ", но жил он в княжеском замке и имел два десятка отборных стражников для охраны. Концерт, однако, задумывался, как домашнее, уютное мероприятие. Сцену даже оснастили реевельскими огнями.

Когда Мольх, покачиваясь и жалуясь на больную голову, вошёл в зал и плюхнулся на лавку, Кадрош в сопровождении конвоя в тяжёлых латах, уже взбирался на сцену, держа кифару наперевес. Для него на помосте был приготовлен стул и маленький столик с кувшином, на случай если у музыканта пересохнет горло. Люди рассаживались, разомлевшие, пьяные и побитые. На сколько хватало сил, сыскарь попытался разглядеть Кадроша, и отметил, что тот был одет в пурпурный камзол с золотым шитьём и узкие штаны из бархата. На плечах красовался плащ, отороченный каким-то дорогим мехом, куча цепочек, браслетов и колец. Волосы его были русые, лицо овальное, выступающее вперёд, со смешным птичьим носом. Каждая деталь его более чем вычурного наряда никак не сочеталась с остальными. И, тем не менее, складывалось впечатление, что всё это сделано специально, чтобы потешить, расположить чернь и представлять себя "в доску своим парнем", а не показывать ей, кто есть кто.

Мольху опять захотелось выпить. Во рту горело и жгло. Голова раскалывалась и трещала, как будто её разбили чем-то тяжёлым и она теперь представляет собой кучу осколков, которые держатся вместе только чудом. Похлопав по карманам, он пытался найти деньги, которые недавно получил. Не найдя их, он пошарил под лавкой, выругался и хотел уже было идти назад к стойке, как кто-то хлопнул его по плечу. Обернувшись, сыскарь увидел худощавого человека, протягивающего ему кувшин:

- Милсдарь желает угоститься самогонкой?

Не думая, Панкурт взял предложенную огненную воду и сделал большой глоток. Вытерев выступившие слёзы и занюхав рукавом пойло, он вернул угощение.

- Спасибо, друг... Ик... А ты... вы кто?

- Я... - осёкся, набирая воздух, - Да вот приехал посмотреть на этого ряженого клоуна!.. Тоже мне княжич. Поёт для последних бандитов и преступников. Тьфу! - выпалил, простреливая маленькими поросячьими глазками пространство вокруг.

Мольх замотал головой. Болеть она стала чуть меньше.

- А чего он поёт-то? - спросил своего странного собеседника сыщик.

- Сейчас услышите, - буркнул тот, как-то воровато оглядываясь по сторонам, - Вместо того, чтобы заниматься княжескими обязанностями, про уголовщину поёт!

Сыскарь снова замотал головой, потёр виски.

- Для народа он, видите ли, выступает, - снова заговорил подсевший, - Вот княжеское ли это дело петь для простолюдинов?

- Вроде... Ик... и не княжеское... А с чего он поёт тогда? - снова спросил Мольх, ещё раз отпивая из предложенной емкости, - Ик, у меня монеты пропали. Украли, наверное. Вроде были...

- Заняться ему нечем, вот и поёт. А монеты охрана Кадроша, наверное, и украла! - проворковал собеседник, - Они мастера на такие дела!

- Да ладно, а вы... Ик... Откуда знаете? - удивился Мольх.

- Видел, - возмущённо ответил попутчик, - И не раз уже. Да разве им скажешь что, кабанам этим? Порубят, и ещё сам виноват будешь! Считается, что этот клоун задарма выступает по корчмам, однако стража просто ворует деньги у слушателей! Да они сами из бывших душегубов! Все в прошлом - разбойники и убийцы, только он простил их и поставил себя охранять.

- Вот сволочь-то, а! Этот... Ик... Княжич, как я посмотрю! - Мольху начало казаться, что так всё и есть, как говорит ему его новый знакомый.

- Да, я бы за такое, да как же? Хоть по голове бы ему как дать! Вот послушайте, милсдарь, что он петь сейчас будет. Только послушайте.

Тем временем без длительных вступлений Кадрош поздоровался с залом протяжным "Здравствуйте", что было встречено громкими хлопками в ладоши, переходящими в бурную овацию, сел на стул, приладил на колени кифару, запиликал, топая в такт мысками, и запел низким грудным голосом:

Брадобрей, милсдарь Шалахо,

Подстриги меня под графа.

Подстриги меня под графа, дорогой!

Не бывал давно в столице,

Но ведь знаю, что девицы

Взор не обратят на парня с трудною судьбой!

Брадобрей, милсдарь Шалахо,

Знаю, плачет по мне плаха.

Знаю, плачет по мне плаха и топор!

Ты меня для антуража,