Благими намерениями - Эмиль

Обнявшись и покачиваясь, рыцари удалились из корчмы, дуэтом напевая "Мама, а я рыцаря люблю". Рожа Лотте, опасливо высунувшаяся в проём тут же исчезла, раздался глухой удар, испуганный вопль и парный визжащий хохот. Панкурт сполз под лавку, ударившись головой об пол, и вернулся к сознанию.

- Что?! Где я?! А-а-а, - пьяно улыбнулся он. Во рту пересохло и ужасно хотелось пить. Кто-то подбежал к нему и услужливо помог подняться.

"Ну, вот по кружечке последней, теперь уж точно, и корчму искать другую поеду я" - путались мысли сыскаря, - "Только чего по мелочам размениваться!"

- Человек! Виночерпий! Бочку пива! Самую большую! Угощаются все! И первачом разбавь от души!

- Мещера, беги в дальний погреб, у нас кончаются запасы! - крикнул трактирщик. - Будет исполнено, милсдарь. И зовут меня Мутко, - обратился уже к Мольху с обидой в голосе.

Граф довольно улыбнулся, сорвал мешочек, прицелился и кинул его прямо в шинкаря, заставив того пригнуться за стойку. Плюхнулся обратно на лавку и глупо захихикал над собственной выходкой.

Через десять минут два дюжих кладовщика торжественно вкатили здоровенную бочку. Таппер и его помощница засуетились, сдвигая столы в центр, расставляя стулья. Общими усилиями подняли бочку на стол, вмещалось в неё около полутораста кувшинов пива. Мольх зааплодировал, одобрительно закричал:

- Кружки, черпаки, миски, всё берите и айда за стол!

Сыскарь схватил полупустую чарку с чьего-то стола, пригляделся одним глазом, выцедил оттуда захмелевшего таракана, крякнул и выпил. В чарке к его удвилению оказался первач. Мольх обиженно скривил губы, словно его обманули, и снова свалился под лавку.

"Пару минут вздремну и поеду искать другую корчму" - успел подумать он и отключился.

***

Сыскарь спал в алкогольных парах и не видел, как в корчме началась драка. Никто даже не мог сказать причину, по которой она затеялась. Скорее всего, как оно и бывает в таких случаях, причины не было вообще.

В один момент кто-то с кем-то подрался, - дело вполне житейское и никого не удивляющее. Но посетители, разгорячённые распитием алкоголя и песнями, словно ждали этого чудесного момента, когда кто-то начнёт махать руками. Из-за других столов со всех сторон стали подтягиваться посетители. Причём, некоторые вставали, а некоторые вылезали. Через пять минут зал напоминал поле брани: перевёрнутые столы, летящая во все стороны посуда, люди, сидящие на корточках и сжимающие руками отбитые головы. Крики, визг, проклятия раздавались отовсюду. Мольха в пылу битвы затолкали ещё глубже под стол, он лежал в позе младенца и булькал во сне что-то нечленораздельное. Вышибала пытался разнять дерущихся, но сам утонул в куче тел. Те, кто был не очень пьян, пытались урезонить более пьяных. Но в итоге общая ситуация становилась только хуже, так как и они начинали драться. По корчме бегала и верещала Мещера, облитая чем-то красным, вероятно, соусом. Шинкарь же предпочёл скрыться за прилавок и не высовываться. Как утихомирить драку, никто из обслуги не знал. Подумывали уже отрядить Лотте за стражей, но она бесплатно сюда она не сунется, а деньги считать в этой корчме умели хорошо.

Ситуация разрешилась просто. Сквозь грохот битвы раздался пронзительный звук труб. Клубок тел, выясняющих между собой отношения, словно вздрогнул и распался на отдельных людей. Наступила тишина, кто-то выпалил: "Трубадуры!". Люди, - кто ещё стоял, кто ползал на карачках, а кто и лежал, - шумно дышали и пытались прийти в себя.

- Кадрош приехал! Кадрош! - крикнул самый догадливый.

- Точно! Ура-а-а! - вразнобой ответили наиболее трезвые голоса, количество которых стремительно уменьшалось.

- А мы чуть не забыли! - донеслось из угла.

Наступил акт братания и взаимопомощи. Те, кто были не сильно пьяны и способны стоять на ногах, помогали более пострадавшим от пива и самогона. Спешно ставили перевёрнутые столы на место, собирали с пола посуду и остатки еды. Ещё минуту назад посетители были готовы проломить сопернику голову первым попавшимся предметом. Сейчас же они обнимались друг с другом и маленьким ручейком выходили на задний двор, куда уже приехал давать концерт Кадрош со своей свитой и охраной.

Младший сын князя, решительно не хотел заниматься государственными делами, а предпочитал "петь о народе и для народа", как он сам выражался. Уставший от дворцовых порядков, захотевший подлинной народной жизни, он стал отцу наперекор. Гинеус Второй поначалу рвал и метал, но позже махнул рукой и разрешил Кадрошу заниматься музыкой, справедливо рассудив отпустить его заниматься любимым делом, лишь бы не устраивал в княжеских покоях семейные дрязги.

Позже, оценив творческие таланты своего третьего сына и услышав об успехе его выступлений, Гинеус, хоть и ворча, но признал, что тот пользуется в народе некоей степенью популярности, но не настолько сильной, чтобы это вызывало какие-то опасения. Кроме того, если быть совсем точным, в трудовом народе Кадрош как раз популярностью и не пользовался, так как народ считал его праздным, но хоть и безобидным бездельником. А по-настоящему Кадроша любила чернь, быдло и последние отбросы общества, которые всегда были готовы ступить на скользкий путь нарушения закона. Для них он и пел.

Мольха наконец заметили, вытащили за ноги из-под стола, кое-как растолкали, отхлестав по щекам. Он с трудом разлепил глаза, завертел головой. Охая и кряхтя, стал оглядывать столпившихся людей. Бечевка, связывающая волосы в пучок, лопнула, и они рассыпались, покрывая плечи. Наконец, сыщик вспомнил, где он, хлопнул себя по лбу, поднялся с помощью стоящих рядом и обратился к трактирщику:

- Эй! Наливайко! Или как там тебя... Мне бы пива... - потрогал щёки руками. Лицо опухло. Мотнул головой влево, отмахивая чёлку со лба.

- Милсдарь, меня зовут Мутко. А пива пока нет, запасы кончились. Но первач еще остался... Не желаете?

- Закусить бы... Что имеется?

- Огурец солёный хотите?

- Хорошо. Дайте. Парочку!

Мольх похлопал себя по карманам, но не обнаружил ни толлера.

- Ох ты, твою гвардию, мою кавалькаду! Денег-то и нет... Куда ж я свой мешочек дел? Ты не видел?

- Нет, господин, не видел, - невинным голосом сказал Мутко, засуетившись, протирая кружки и столешницу, стараясь не смотреть Панкурту в глаза.

- Плохо, - замолк Мольх, - Слушай, как там тебя... Кабацкий... Лошадь купишь? Породистая, с попоной, послушная, из королевской конюшни. Не абы что. За полцены отдам. Сказка, а не лошадь! - Мольху хотелось унять ужасную головную боль, особенно сильную не утренним похмельем, а тогда, когда зысыпаешь и просыпаешься в самый разгар пьянки.

Корчмарь задумался, почесал макушку:

- Хорошо, за десять гривеней куплю, милсдарь. Больше нет, - хитро улыбнулся.