Когда мое сердце станет одним из Тысячи - Аманда Дж Стайгер

к маленькому металлическому язычку ширинки и расстегиваю ее на пару сантиметров. Он лежит в полной неподвижности. Я расстегиваю молнию еще чуть-чуть, он закрывает глаза. Пот поблескивает у него на лбу.

Начало положено, но я не знаю, что будет дальше. Я не знаю, как это должно случиться.

Когда я начинаю говорить, голос немного дрожит, несмотря на все попытки держаться уверенно.

— Я никогда не занималась этим раньше, поэтому скажи мне, если я делаю что-то не так.

Его глаза разом открываются.

— Что?

Я сразу понимаю, что сделала ошибку, и прикусываю язык.

— Что ты только что сказала?

— Ничего. — Я начинаю расстегивать его ширинку, но он хватает меня за запястье. Я отдергиваюсь.

Он отпускает меня, моментально садится и смотрит в упор.

— Ты девственница?

— Это не имеет значения.

— Пожалуйста, просто ответь мне.

Не знаю, что произойдет, если скажу ему правду, но врать я не умею. У меня никогда не получалось хорошо врать. Поэтому я просто молчу.

Он закрывает лицо руками.

— Боже мой, — шепчет он.

Я жду несколько секунд, но он больше ничего не произносит. Грудную клетку неприятно сдавливает.

— Ты хочешь продолжить, — спрашиваю я.

Он медленно опускает руки.

— Прости, я не могу. Я думал… в смысле, в парке, когда ты спросила меня, хочу ли я… Я подумал, что ты уже занималась этим.

В груди больше нет напряжения, она пустая, онемевшая.

Мне как будто стало легче. Этот мир мне хорошо знаком и понятен, мир, в котором двери человеческих связей для меня закрыты. По какой причине — не имеет значения. Самое главное — все кончено, я отворачиваюсь.

Он произносит мое имя, но я не смотрю на него. Я поднимаю лифчик и надеваю.

Он встает и зовет меня:

— Подожди, ты что делае?..

Я отхожу.

— Все в порядке. Я пойду.

Я поднимаю свою рубашку. Все тело внезапно кажется жестким, и двигаться больно, но я все равно надеваю рубашку. В голове странно звенит. Нужно выбраться из номера. Нужно добраться домой, забраться в ванну и завернуться в одеяло.

Он снова произносит мое имя, громче, но его голос кажется приглушенным, словно доносится сквозь метры воды.

Я направляюсь к двери. Он преграждает мне путь. Его расстегнутые брюки начинают спадать с узких бедер, он наспех застегивает молнию.

— Послушай меня, пожалуйста! Если бы я только знал, что это твой первый раз…

— Я не понимаю, какое это имеет значение.

— Большое! Что я за человек, ты думаешь?! Ты что, думаешь, я действительно стал бы… — Он замолкает и краснеет. — Может, мне стоило тебе сказать.

— Что сказать.

Он сжимает челюсти. Краска еще больше заливает его лицо.

— Я тоже никогда раньше этого не делал.

Я смотрю на него в упор. Отчего-то мне никогда не приходило в голову, что он может оказаться таким же неопытным, как я. Прежде всего, он старше меня. И даже если он интроверт, точно не аутист, речь его звучит очень просто, очень складно. И тут я не знаю, что мне думать или делать. Я даже на секунду не задумывалась, что для него может значить этот опыт. Или лучше сказать, я думала, что он воспользуется этой возможностью, предполагая, что я не кажусь ему чересчур отталкивающей.

— Ты девственник, — произношу я, хотя это и так уже ясно.

Он отводит взгляд.

— Знаю, это нелепо.

Я всматриваюсь в его выражение лица, надеясь что-то понять.

— Почему.

— Почему у меня не было секса или?..

— Нет, почему тебе кажется это нелепым. Тебе всего девятнадцать.

Он вздыхает.

— Ну, знаешь, как это бывает. Парни не могут быть девственниками. Мы должны лишиться девственности, едва достигнув пубертата, а если этого не произошло, с нами что-то не так.

— Это же абсурд, — говорю я. — С тобой же очевидно все так. Ты нормальный.

Он смеется. Но смех звучит странно — пусто и монотонно.

— Нормальный, говоришь? — низким голосом произносит он, словно бы обращаясь к самому себе.

— Ну да, разве не так.

Он не отвечает на вопрос и пытается положить руку мне на плечо. Я вздрагиваю, и он отводит руку. Я скрещиваю руки на груди и начинаю изучать узор на ковре. Какое-то время мы оба не двигаемся.

— Посиди со мной, — просит он. — Пожалуйста?

Я тяну косичку.

— Только осторожнее — я про прикосновения.

— Хорошо.

Мы сидим рядом на краю кровати. Мои руки плотно прижаты к коленям, так что кожа вокруг ногтей белая от давления. Я не знаю, что делать дальше. Все пошло наперекосяк, а запасного плана у меня не было, кроме того, чтобы отправиться домой. Это территория неизвестности.

— Можешь сделать мне одолжение? — тихо спрашивает он.

Я пытаюсь проглотить слюну, рот совсем пересох.

— Какое?

— Знаю, что звучит странно, но посмотри на меня внимательно. Что ты видишь?

Я смотрю. Волосы у него немного всклокочены, и воротник рубашки перекошен, но в остальном он выглядит ровно так же, как и вечером. Мы сидим очень близко, так близко, что я могу рассмотреть крохотные рябоватые узоры на его радужных оболочках, похожие на мраморные прожилки.

Зрительный контакт очень интимный, кажется, словно мы руками залезли друг другу в нутро, нащупывая нежные, кровавые места, но я заставляю себя не отводить взгляд.

— Я вижу тебя, — говорю я. — Я вижу Стэнли Финкела.

Он отводит глаза. Я чувствую, что это не тот ответ, которого он ждал, но не знаю, что еще сказать.

Когда мы уезжаем из мотеля, на часах почти полночь. Я подвожу его обратно на стоянку, где припаркована его машина, и останавливаюсь рядом с ней. Мотор на холостом ходу. Бледно-зеленый свет от приборной панели омывает его лицо.

— Я хочу увидеть тебя еще раз, — говорит он.

Я понимаю, что он говорит не о чате в интернете. Мои руки крепко сжимают руль.

— Я не могу.

— Никогда?

Я закрываю глаза.

— Поверь, лучше будет, если мы просто продолжим общаться в Сети.

— Я не понимаю. Если я что-то не так сказал или сделал…

— Это не из-за тебя.

— Ну тогда почему? — шепчет он.

Я понимаю, что он не отстанет. Даже если мы будем общаться в чате, это не будет как раньше. Все это было ошибкой.

— Слушай, — продолжает он, — я понимаю, что ты смущаешься того, что ты — другая. Знаю, что поэтому ты сначала не хотела встречаться. Но меня это не смущает.

Мое дыхание снова сжимается, словно ограничиваясь крошечной полостью в груди. Внутри все горит и напрягается. В черепной коробке улавливаю странный скрежет, словно камни крошатся, я стискиваю зубы и с силой процеживаю сквозь них:

— Ты не