Ты, я и другие - Финнуала Кирни

Убираю блокнот обратно в сумку, и пальцы задевают фотографии. Я продолжаю:

— Еще я подумывала о номере четыре. — Снова достаю снимок, сделанный во время отпуска. — Вот, вставлю в рамку и повешу дома, вместе с остальными семейными фото. Там только один снимок Саймона, пусть будет еще. — Прикусываю щеку. — Я намерена взять молоток и гвозди и сделать все сама. Без посторонней помощи.

— Если бы ты была первоклашкой, я бы нарисовала тебе в тетрадке три золотые звезды, — говорит Каролина, улыбаясь.

— Всего три?

— Это максимальное количество. Сто процентов…

— Тогда ладно. — Я усмехаюсь. — Три золотые звезды, да? Бабушке это понравится.

Только что я обнаружила старое письмо от Адама.

Еще рукописное. Датировано началом две тысячи четвертого.

Тогда был плохой период — ну, предыдущий по счету плохой период, когда Адам не удержался и провел ночь с какой-то женщиной. Я, как ни мучилась, не попросила его уйти. Ведь это случилось всего лишь раз, а у меня росла дочь, которая любила его почти так же сильно, как я.

Последняя строчка письма, накорябанного ужасным почерком. Я будто слышу его голос: «Спасибо, дорогая Бет, за то, что любишь меня настолько, чтобы за меня бороться». Сегодня для меня эти слова как удар под дых.

Я действительно любила его настолько сильно.

И успокаивала себя тем, что за все годы, прожитые нами вместе, это была единственная малюсенькая ошибка. Я игнорировала шепоток сомнений, который звучал в моей голове. Никогда не задавала вопросов, наивно веря, что наша — какая есть — семья стоит того, чтобы бороться. Теперь, почти десятилетие спустя, для этого не осталось ни одной причины. Да и будь у меня сейчас такая причина, с кем бы я стала биться? С Эммой? Это для Адама она женщина из плоти и крови, а для меня — только имя.

Складываю письмо по старым сгибам и засовываю обратно в ящик.

Что бы произошло, интересно, не выгони я его в этот раз? Как кончился бы его роман с Эммой — просто тихо увял? Из любопытства я открываю «Гугл» и нахожу тот ресторан, где она трудится, — если верить моей лучшей подруге Карен, работает официанткой.

Я уже искала ее в «Фейсбуке», хотела выяснить, как она выглядит, но ее страница открывалась только для друзей. Вероятность попасть к ней в друзья равняется шансу обнаружить в аду сугроб. Но теперь, спасибо Карен и ее интернет-умениям, я открываю раздел «Про нас» на сайте ресторана «Грушевое дерево ». И обнаруживаю двух совладельцев, Эйба Колвина и Эмму Глянц.

— Глянц? — говорю я. — Ее фамилия Глянц?

Смотрю на фото. Она миленькая. Блондинка, но настолько яркая, что похожа на крашеную. Выглядит вполне довольной жизнью, и они с Эйбом держатся за руки.

Закрываю ноутбук, мне грустно. Да, я решила больше не бороться за мужа, но какого черта он не борется за меня?! Горькая правда заключается в том, что Адам — будет в его жизни мисс Глянц или нет — просто не любит меня настолько сильно.

Мы с Карен шинкуем овощи. Она приехала из Лондона с ночевкой. Привезла шампанское и пижамы с милыми детскими рисуночками нам обеим.

Настояла, чтобы я напялила свою прямо на кухне. Осмотрела изображенного на моей пижаме Шалтая-Болтая и, фыркнув, заявила: мол, вся королевская конница и вся королевская рать, которые так и не смогли собрать бедолагу, — просто дерьмо. Уж она-то знает, как собирать развалившееся на кусочки. Развалившуюся на кусочки меня.

На ее айфоне, подключенном через док-станцию Адама, сейчас звучит «Я буду жить». Сноровисто кромсая ножом красный перец, Карен словно исполняет причудливый танец. «Уходи! Уходи! Я выживу!

» — изображают ее руки. Я смеюсь первый раз за черт знает сколько времени.

Хорошо!

Откладываю нож и подстраиваюсь к ее движениям.

Мы танцуем, пока Глория Гейнор не доводит до изнеможения и себя, и нас. Я обнимаю Карен и говорю, что люблю ее. Она крепко сжимает меня и шепчет:

— Ты так больше…

Внезапно у входа звонят.

— Можно просто не обращать внимания. — Она прикручивает звук айфона, словно это может заставить незваного визитера уйти.

— Должно быть, это Сильвия. — Я смотрю на электронные часы на плите. — Десятый час, кто еще?— Или Адам. — Карен направляется в прихожую.

— Черт! — Я тянусь к телефону и включаю музыку на полную катушку. Если там действительно Адам, пусть Глория попоет еще. Жду, пока она не завопит во весь голос, затем делаю знак Карен: можешь открывать.

При виде фигуры в дверном проеме я снова ругаюсь, еще громче. Мужчина с рюкзаком за плечами расплывается в широкой улыбке и раскрывает объятия.

— Лиззи! — кричит он. — Вы дома! А я уж боялся, что после такой дороги мне придется целовать дверь!

Он единственный называет меня «Лиззи», когда остальные сокращают до «Бет». От него терпко и свежо пахнет мускусом. Я отступаю и закидываю голову, чтобы лучше рассмотреть. Он загорел; волосы выцвели за год, проведенный на солнце. Дотянувшись, дергаю светлую прядку:

— Оброс-то как! Но тебе идет.

— Что это с тобой? — Похоже, моя излишне бурная реакция слегка его удивляет. — Все в порядке?

Я неуверенно киваю. Глория надрывается: нужно приложить все силы, чтобы прямо сейчас не развалиться на куски. Внутренняя диверсантка Аза Зель у меня в голове оживает и твердит, что со мной уже никогда не будет все в порядке, что я распадусь на мелкие частички, здесь и сейчас.

Карен тихонько кашляет, напоминая о своем присутствии.

— Ой, прости. — Я беру ее за локоть и подтягиваю поближе. — Карен, ты ведь помнишь Бена, брата Адама?

Бен пожимает протянутую руку моей подруги, Карен улыбается.

— Рада снова видеть вас, Бен. Сто лет прошло.

— Да уж. — Он ухмыляется и скидывает рюкзак на пол. — Я сначала поехал к себе на квартиру, думал, перехвачу Адама там, а потом напрошусь, чтобы он подбросил меня сюда, повидаться со всеми. Видимо, я как-то его упустил. Так что просто закинул чемоданы, вымылся, сел на поезд и приехал. Он еще не вернулся?

Я не отвечаю, только беру Бена за руку и тащу мимо моего шедевра в коридоре на кухню. Карен проходит вперед, вырубает музыку, затем поднимает две бутылки.

— Красное или белое?

— Белое, — откликаюсь я. — Большой бокал.

— Или пиво? — хмурится Карен. — У тебя ведь есть пиво, Бет?

Я понимаю, что она спрашивает специально, нервно заполняя паузы. Но рано или поздно придется произнести очевидное.

— Вино — это замечательно. — Бен, с улыбкой принимая у Карен бокал, обводит взглядом первый этаж. — Я, пожалуй, тоже выпью белого. У Адама стоит автоответчик, не дозвониться… Я мешаю девочкам секретничать? — Он кивает на наши похожие пижамы.

— Нет, — говорю я. — Вернее, да, но это не важно. Я рада тебя видеть, правда.

Бен делает глоток.

— Хорошо! Простите за вторжение, леди. Просто скажите, в каком баре торчит мой братец, и я пойду. Будет ему сюрприз. Он там с вашим приятелем?

— Бен смотрит на Карен, действительно смотрит на Карен, смотрит глаза в глаза. Она заправляет за ухо выбившуюся прядь и улыбается. Для Карен это слишком уж застенчивая улыбка, и я замечаю, что щеки у нее слегка покраснели.

— Нет, не с моим приятелем, нет… — как-то уклончиво отвечает она.

Я прерываю их диалог:

— Карен свободна. Адам сейчас не с ее приятелем.

Впрочем, — я делаю большой глоток вина, — полагаю, что сейчас он с приятельницей. Со своей.

Лицо Бена застывает. Он медленно поворачивается ко мне.

— Адам… что?

— Я начну делать спагетти, — бормочет Карен.

Она включает газ, наливает на сковородку масло и кидает туда все нашинкованные нами овощи. Берет деревянную лопатку и медленно перемешивает. Мы молчим под нежные переливы в исполнении Адель.

К глазам снова подступают слезы. Роскошный плейлист у Карен, ничего не скажешь!

Я сажусь рядом с Беном. Адель уверяет бывшего возлюбленного, что никогда не подпустит его к себе так близко, чтобы он мог причинить ей новую боль.

— Лиззи, что происходит? — Бен смотрит в бокал, боясь встретиться со мной глазами.

— Он ушел. Ее зовут Эмма. Эмма Глянц, если точнее, она совладелица ресторана. Блондинка, хорошенькая, молодая… ну, моложе меня. Мег говорит, у нее есть сын. Так что… Адам ушел. Смылся. Бросил.

У него с Эммой любовь. Бросил меня, нет больше Адама и Бет.

Бен слушает, закусив губу. Тянется к сковородке, утаскивает кусочек красного перца, принимается грызть.

— Спагетти хватит на троих? — Старательно избегая моего взгляда, он смотрит на Карен.

— Конечно, — говорит она.

Бен поворачивается ко мне и берет за руку:

— Адам… Теперь понятно, откуда слезы.

И я снова расклеиваюсь. Он обнимает меня за плечи и прижимается лбом, тихо бормочет:

— Идиот.

Мы с Карен киваем.

— Ты за меня не тревожься, все в порядке, правда. — Я сжимаю его руку. — Но потребовалось несколько месяцев и помощь врача. — Шмыгаю носом, потом хихикаю. — Зато теперь я в норме.