Рыжий, честный, влюбленный - Георгий Полонский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Людвиг сказал:
– Такие вещи понимают не умом. Да и нечего тут понимать: я сжульничал, только и всего... Я ЗЛОМ ОТПЛАТИЛ ЗА ДОБРО !
Он видел перед собой такие картинки: весь их класс, три дюжины рыжих, теснясь на подоконниках, глазеет на какое-то посмешище на дворе. Ужасно всем весело! И фру Алисе тоже... А во дворе – ничто иное, как Максимилиан, воющий на луну в клетке! Потом все, как по команде, поворачиваются внутрь класса – у стенки, на фоне плакатов по хитрологии, стоит и смущается Людвиг. Ему аплодируют все. Из рук в руки передается лавровый венок, его подают фру Алисе и она украшает им голову Людвига. А потом напротив его фамилии в журнале выводит целую гирлянду пятерок! И все это действо сопровождается бесстыжей песней Лабана:
Хоть убейте,не вижу стыда,Если дельце сработано чисто.И разбойник бывает артистом...Уважайте талант,господа!
– Факт, – усмехнулся Людвиг, оставаясь мрачнее тучи. – если б они все узнали, поздравили бы с первым большим успехом! А я не хочу таких успехов, понимаешь? Я хочу доказать, что можно прожить без обмана и подлости! Для меня это не просто слова:
«Да здравствует Правда во веки веков,А плуты достойны одних тумаков!»
Тутта все это выслушала и слегка обалдела. (Мы нашли бы слово и получше, но сама она оценивала свое состояние именно так!).
– Людвиг, я все поняла... Я поняла, что ты удивительный! Что такого, как ты, я не нашла бы ни в одном курятнике мира...
– Да? Зато в свинарнике таких полно! – крикнул он так свирепо, что она испугалась, и он глянул виновато:
– Прости меня... Тебе хотелось играть, у тебя было такое замечательное настроение... а я...
– Это потому что я была дурочкой! Мне ни капельки не хочется больше играть! Я хочу, чтоб у нас с тобой всегда было одинаковое настроение!
– Но ты на самом деле меня поняла?
– Конечно! Если ты еще раз попадешь в клетку, я ни за что тебя не выпущу! – поклялась она, но сразу же сморщилась. – То есть, нет, не то... Я исхитрюсь тоже попасть в эту клетку, и мы будем сидеть там вместе – вот! Ты бы читал мне там стихи... пел бы...
– Это гораздо лучше делать на воле...
Тутта тихонько напела уже известную ей песенку о самой себе – песенку, от которой у нее прямо-таки голова кружилась!
– Дорогая мама,Не сердись на сына:В нем играет что-то,Но не баловство, -Есть у сына тайнаЦвета апельсинаИли даже солнца,солнца самого...
Ну пой же! Мне же совестно как-то – одной такие слова петь...
Но Людвиг сказал неулыбчиво:
– Там, кажется, еще куплет прибавился. Вот такой... – и произнес медленным речитативом:
– Мелкого обманаГлубока трясина!Боком выйдут плутуХитрости его!Плут не стоит тайныЦвета апельсинаИли даже солнца,солнца самого...
Допел и встал решительно. И прерывисто вздохнул – как дети после обильных слез. И предложил:
– Хочешь, покажу, где у нас самая сладкая лесная малина?
– Спрашиваешь! Только сначала покажи мне, где ты живешь...
– Что-о?! Да тебе за милю нельзя появляться там! – ужаснулся Людвиг такой ее наивности.
– Но я потихонечку... из-за кустов! Я только гляну... Тебе у нас тоже ведь было опасно, но ты же приходил...
– Я как-никак мужчина... Ну ладно, издалека покажу. Только чур, слушаться – я за тебя отвечаю!
– Конечно.Пожалуйста, отвечай. Потому что, когда ты около, я сама отвечаю за себя слабенько... еле-еле...
Он взял ее за руку и они побежали. И тут выяснилось, что их свидание имело свидетеля и соглядатая: из укрытия вылез, сопя и стряхивая с себя прелые листья, Ежик Нильс. У него имелась полевая сумка, он достал из планшета блокнотик, и огрызок карандаша.
– Да... Сногсшибательно и умопомрачительно. Вот тебе и «тайна цвета апельсина»... Роман на полную катушку! У Лиса с Цыпленком! С одной стороны – это смело, ничего не скажешь... Удар по всей традиционной зоологии, публичная пощечина... Дарвин и Брем просто позеленели бы от того, что видел и слышал я!
...Но с другой стороны, не звучит ли все это как призыв, чтобы Волк и Овца, Тигр и Лань возлюбили друг друга! В общем, надо будет чтобы Гиена прощупала, какого мнения Росомаха Дагни на этот счет. Но нужны еще очевидцы, – бормотал Нильс, оглядываясь, – мне же никто, мне решительно никто не поверит!
Глава 18.
Не в своей тарелке
Середина ночи была. Все страсти угомонились в доме Ларсонов. Но в сонном лисьем царстве не было главы семьи: бодрствовал Папа Ларсон в пустой гостиной, он один. Завершал хитроумный план – разрисовывал цветными фломастерами квадратики, кружочки и стрелки на схеме. И работа эта восхищала автора своей безукоризненно продуманной стройностью, подогревала его честолюбие, и Папа Ларсон не мог удержаться, чтоб не запеть среди ночи свою любимую:
Я скажу, как француз: се ля ви!Ты судьбу не дразни, не гневи,Ты считай ее редким гостинцем,Если сам ты – не в клетке зверинца...Я не нравился всем сторожам,Я был гордый, я дважды бежал...
и т.д.
Досадно было, что все спят, что не с кем поделиться, не на кого обрушить свое вдохновение... Впрочем, оно кипело достаточно бурно, чтобы разбудить жену.
Мама Ларсон появилась в ночной рубашке, поверх которой зябко наброшен был меховой жилет:
– Слушай, ты угомонишься сегодня?
Папа, продолжая вместо ответа напевать, сделал Маме пальцами «козу»...
– В чем дело? Ты разбудишь детей! Людвиг и так еле уснул...
– Сейчас бы, дорогая, в самый раз твоей наливочки плюс белого мясца... От той индюшки у нас осталось что-нибудь?
– Вспомнил! А прошлогоднего фазана тебе не подать? – сердито спросила Мама, но не сбила с мужа его жизнерадостного энтузиазма:
– Не ворчи, дорогая! – сказал он весело. – Скоро, совсем скоро тебе не хватит места в холодильнике, чтобы разместить первосортные продукты! А в субботу будет пир! Пригласим твоих сестер с мужьями и детьми... они лопнут от зависти! Притащится наш легендарный дедуля, основатель «хитрологии как науки»! А вся его наука – между нами – в том, чтобы побольше чужого слопать! Стол придется раздвинуть, а стулья... стулья одолжим у Бобра Вальтера... На плите у тебя будут шипеть, урчать и благоухать блюда – такие, что у всех окрестных Шакалов будут судороги от их ароматов!
– Ой, хвастун... – прыснула Мама, не поверившая ни единому слову. – Или ты разбудил меня, чтоб рассказать свой сон? Сон хорош, ничего не скажешь...
– Я – хвастун?! Я?! Какие сны, когда я не ложился... я дело делал... Вот!
– Я в этом ничего не смыслю... – Мама зевнула. – Запруду собрался строить, плотину? Покажи тогда Бобру Вальтеру – все-таки он инженер...
– Клуша! – выпалил Папа, оскорбленный. – Сравнила божий дар с яичницей! Меня – и этого пачкуна...
– Он труженик. А ты – воображала, как дети говорят. Но когда-то ты объегорил меня раз навсегда... так что сравнивать и выбирать поздно...
Вышел с детской половины заспанный Лабан:
– Эй, потише ругайтесь, спать же охота! Там Людвиг скрипит зубами и бредит, здесь вы собачитесь...
– Людвиг бредит? – всполошилась Мама. Из-за этого известия она вовсе пропустила мимо ушей непростительную грубость старшего сына.
– Ага. Обзывает себя по всякому. Плутом, гадом, прохвостом. Умора!
– Кого-кого обзывает? – не понял Папа.
– Да себя, себя! Вообще он у вас какой-то неполноценный получился. «С приветом».
– Зато ты и твой отец – совершенство! – бросила Мама, поспешно удаляясь в детскую.
– Лабан, сядь-ка сюда, – сказал Папа и развернул свой план снова. – Такое дело надо обсуждать с тобой... ты все-таки настоящий Ларсон... если, конечно, забыть историю с мышеловкой... которая незабываема!
– Батя! – вскрикнул Лабан умоляюще.
– Ну-ну-ну, это я так... Смотри. Узнаешь местность?
– Вроде бы... Вот это что – собачья будка? Максимилиана?
– Забудь о ней, временно. Пунктир ведет – куда? В тот симпатичный квадратик, а точнее – в дом, где так негостеприимно обошлись с тобой... Так вот: теперь есть возможность появиться там желанными гостями!
Лабан заморгал:
– Желанными? Ну это ты загнул... С какой стати?
– Мы отправляемся туда на смотрины! – вдохновенно провозгласил Папа.
– Как это?
– А вот так – в меру торжественно и в то ж время свободно и непринужденно. Идем знакомиться с будущими родственниками!
– Отец, говори просто, без украшений, – попросил Лабан, – а то я еще со сна... Кто родственники? Какие смотрины? Их душить надо, чего на них смотреть?!
Весело, с иронией и подначкой поглядывал на него отец... И смаковал свой сюрприз про себя, не торопясь разворачивать.
