Медвежья услада (СИ) - Синякова Елена "(Blue_Eyes_Witch)"

Многие заметки папы были напечатаны, и я с гордостью и трепетом хранила вырезки из газет и журналов, которые привезла с собой и вклеила в его потрепанную записную книжку, где он писал простым карандашом. Часто что-то правил. Вычеркивал. Задавал вопросы сам себе и, видимо, не всегда находил ответы.

Я знала наизусть каждую строчку, каждую завитушку в каждом слове, но снова с трепетом и неутихающей душевной болью открыла блокнот размером с небольшую книгу, чтобы отыскать то, что занимало мои мысли.

Папа писал эти легенды о Туунбаке.

И я была совершенно уверена в том, что он упоминал демона с красными глазами.

Отыскав нужную страницу и укрыв ноги пледом, поскольку эта спальня не отапливалась, я читала, не обращая внимания, как при этом дрожат мои пальцы.

«…Имя чудища, Туунбак, означает «злой дух», а его прототипами можно считать мифических гигантских медведей — нанурлука и десятилапого кукувеака. Чудовище было тупилеком — злым духом, сброшенным, по поверьям эскимосов, богами на Землю. Злой дух принял образ Туунбака, огромного белого зверя, и охотился на людей. Эскимосы пытались сражаться с ним, но все было бесполезно. Сотни охотников были убиты. Иногда Туунбак глумился над семьями погибших, возвращая части мертвых тел – порой оставляя головы, руки, ноги и туловища сразу нескольких охотников сваленными в одну кучу, чтобы родственники не смогли даже провести погребальный обряд должным образом. Потом шаманы поняли, что общаться с ним могли только особые люди, обладавшие телепатическими способностями. При этом они не должны были разговаривать с другими людьми (Туунбак вырывал у них язык). Шаманы стали искать и воспитывать таких людей. С их помощью эскимосы смогли договориться с Туунбаком, пообещав не заходить в его владения и приносить ему еду и жертвы по особенному знаку на небе – красной полосе по время Северного сияния…»

Я не смогла сдержать дрожи, даже несмотря на то, что уже читала этот отрывок.

Страшно было понимать, что легенды не лгали.

Скоро в спальню заглянула Инира, давая понять, что теперь мы остались с ней одни в доме, а значит, я была спасена от расспросов и пронзительных взглядов, которые едва ли могла бы вынести.

– …я тоже не знаю, почему он не убил меня, – прошептала я подруге, когда та забралась на кровать рядом и скользнула под плед тоже, крепко обнимая меня в ответ.

– Не думай об этом, Алу. Духи спасли твою жизнь!

– Не могу не думать, ила… Я чувствую его, понимаешь? – мой голос дрогнул, когда я впервые решилась сказать об этом подруге, боясь, что даже она посчитает меня сумасшедшей. – Я не могу этого ни принять, ни объяснить, но каждое его появление рядом я ощущала нутром как-то по-особенному.

Инира тяжело сглотнула и не нашлась, что ответить на мое жуткое откровение. Только обняла меня сильнее и долго молчала, прежде чем выдохнуть:

– Он не только тебя не тронул. Но и одного из охотников.

Сердце забилось чаще от услышанного, и в голове отчетливо прозвучали мои слова, которые я прошептала демону, когда тот был готов растоптать и Самира: «Не губи его…»

Значит, послушал?

Сделал, как я попросила?

Просто немыслимо!

– Мужчина с арабской внешностью?

– Да.

– С ним все в порядке?

– Его оставили в шатре у повитухи. Хант сказал, что если отвезти сразу в больницу, то будет много вопросов, а он не готов отвечать на них и ему нужно время. Но старуха сказала, что угрозы для жизни мужчины нет. Он получил сильный удар по голове и поэтому потерял сознание. К утру обещает, что он придет в себя.

Я только быстро кивнула в ответ и снова задумалась о том, что произошло.

Обычно говорят, что ночь забирает все мысли и печали, а новое утро должно принести облегчение.

Так было всегда и со мной.

Но только не в этот раз.

Инуиты были испуганы произошедшим.

Поселение было слишком маленьким и сплоченным, чтобы можно было скрыть смертельные страшные увечья, которые получили чужие охотники.

Женщины молились в своих небольших домах, чтобы духи отвели от деревни беду, а мужчины решили нести дозор и охранять деревню.

Ни о какой охоте не было и речи.

Они просто боялись уходить достаточно далеко от поселения.

Но в моей душе росло все больше и больше сомнений… все больше и больше вопросов, ответить на которые я могла, только встретив его снова.

Его.

Туунбака.

Проведя ночь без сна в обнимку с сопящей Дочей, наутро я первым делом отправилась навестить Самира.

Может, я была не права, но он казался мне хорошим человеком.

По крайней мере он не был бездушно агрессивным и принимал каждое мое слово к сердцу.

Страшно было бы представить, что случилось, если бы он не вмешался и не спас тем самым жизнь одного белого медведя.

Одно я только не понимала – как он в принципе оказался в этой сомнительной компании, которая приехала лишь для того, чтобы пострелять в животных.

Доча следовала за мной, останавливаясь и иногда отставая по дороге, потому что каждый проходящий мимо инуит обязательно тискал ее, обнимал и кормил тем, что только было съестного в карманах.

Никто не боялся медведицу. Все ее обожали и были готовы делить кров и еду с хищницей, лишний раз доказывая, насколько чистыми и бескорыстными были инуиты.

– Он очнулся, – прохрипела старушка-повитуха, тоже не упустив случая приобнять Дочу, которую когда-то она так же спасла своими умениями и силой воли, что могли бы позавидовать даже мужчины-охотники. – Можешь войти, Алу.

– Спасибо. С ним все в порядке?

– Да. Через пару дней поправится окончательно.

– Хорошо. Я рада этому.

Когда я осторожно вошла в шатер повитухи, в котором всегда было влажно, тепло и непривычно пахло травами, Самир лежал на шкурах и не выглядел испуганным или хотя бы удивленным от всего происходящего вокруг.

Он улыбнулся мне, и единственное, что заставило его черные брови приподняться, – это Доча, которая протиснулась за мной и вошла тоже.

– Медведица не опасна, – быстро проговорила я, положив ладонь на широкую мохнатую спину и потрепав ее по шерсти, на что она довольно заурчала, тут же подставляя уши и требуя еще больше излюбленной ласки. – Доча живет среди людей практически с рождения, и не было ни единого раза, чтобы она попыталась на кого-то напасть или обидеть.

В темных глазах Самира появился восторг, с которым он подался вперед, рассматривая медведицу с удивлением и явным удовольствием.

– Я могу погладить ее тоже?

– Да. Вполне.

Я подошла ближе к нему и села на шкуры, отчего Доча прошлепала за мной и радостно увалилась рядом, растянувшись на полу, словно очень большая кошка.

– Красавица! – с дрожью нескрываемого восторга выдохнул мужчина, не боясь касаться хищника. – Она словно ангел!

Он гладил ее, водил руками, словно рисуя на белой шерсти какие-то рисунки, и смеялся, совершенно очарованный и довольный, когда Доча нюхала его руки и фыркала, подставляя большую морду с черной влажной пипкой носа.

– Она просто невероятная!

– Это так, – кивнула я, с улыбкой наблюдая, как взрослый мужчина играл с медведем, испытывая от этого самую настоящую радость, и потому выглядел словно ребенок.

– Что с ее лапой? Это сделали люди? – нахмурился Самир, когда увидел, что у медведицы отсутствует одна из задних лап.

– Да. Такие же охотники, как те, с которыми прибыл ты, – я положила ладонь на морду разомлевшей Дочи, в тысячный раз содрогнувшись от этих воспоминаний. – Белые медведи не ложатся спать в берлоги с наступлением зимы. Прячутся только беременные медведицы, чтобы спокойно родить и обеспечить безопасность своего потомства до весны. Охотники вытравили медведицу раньше времени. Убили ее. И просто переехали Дочу, когда та пыталась бежать за своей умершей матерью…

Самир нахмурился и долго молчал, только гладил Дочу, которая даже после такого жуткого потрясения детства не перестала верить людям. И иногда мне казалось, что зря.

– Это было два года назад?