Голова королевы - Эдвард Марстон

Высадившись на противоположном берегу, Николас заплатил лодочнику, не забыв про чаевые, и поспешил на многолюдную Грэйсчерч-стрит. Роджер Бартоломью в крайнем возбуждении ждал его перед «Головой королевы».

— Я получил вашу записку, Николас. Он прочел пьесу?

— Да, мистер Бартоломью. И я тоже.

— И? — Поэт сгорал от нетерпения.

— Отличное произведение, — похвалил Николас, подбирая слова, чтобы смягчить разочарование. — Незабываемые диалоги и несколько волнующих моментов. Изображение битвы само по себе впечатляет.

— Благодарю. Но что сказал Лоуренс Фаэторн?

Николас ненавидел, когда ему приходилось приносить плохие вести. Сейчас он мог лишь утаить, что Фаэторн обругал пьесу последними словами.

— Я думаю, что он… тоже счел ее перспективной.

— А главная роль? — не отставал Бартоломью. — Пленила его, как я и предполагал?

— Ну, в некоторой степени. Он оценил все величие вашего таланта.

— Значит, он хочет поставить пьесу? — спросил поэт с полубезумной улыбкой. — «Уэстфилдские комедианты» предлагают мне контракт?

— К несчастью, нет. Пьеса не совсем вписывается в наши планы, сэр.

Роджер Бартоломью был потрясен. Новая пьеса стала его навязчивой идеей, он не мог думать ни о чем, кроме того, когда же увидит ее на сцене. Он вложил в свое детище всю душу. Если его творение отвергнут, он будет уничтожен.

— Вы уверены, что он действительно прочел пьесу? — требовательным тоном спросил Бартоломью.

— Ручаюсь.

— Попросите его пересмотреть решение.

— Наш спор не имеет смысла, мистер Бартоломью.

— Еще как имеет! — проревел драматург. — Фаэторн не понимает, что поставлено под угрозу. Моя пьеса — это произведение искусства. Его святая обязанность — донести этот шедевр до публики.

Николас сунул руку в кожаную сумку, вытащил из нее рукопись и протянул ученому.

— Простите, — твердо произнес суфлер. — Благодарю, что вы предложили нам свое новое произведение, но мне велели вернуть ее.

— Позвольте мне увидеться с мистером Фаэторном.

— Не стоит, сэр.

— Я хочу услышать вердикт от него самого!

— Я бы вам не советовал.

— На этот раз вы не сможете мне помешать, — упорствовал Бартоломью. — Договоритесь о встрече. Я хочу поговорить с ним лично, и меня ничто не остановит!

Николас знал, что правда жестоко ранит Бартоломью. Попытка смягчить удар провалилась. Пора выложить все начистоту.

— Мистеру Фаэторну пьеса совершенно не понравилась, сэр. Он отозвался о ней весьма нелестно. Он осилил лишь несколько сцен и не заинтересовался продолжением. Особенно критиковал стихи. Можете поговорить с ним, если хотите, но он скажет вам все то же самое в более резкой форме.

Роджер Бартоломью остолбенел. Отказ сам по себе мучителен, а уж когда твой труд признают никуда не годным — и того больнее. Его лицо стало мертвенно-бледным, нижняя губа задрожала. Бартоломью выхватил пьесу из рук Николаса и обрушил на него всю злобу:

— Вы лжете, сэр!

— Я пытался пощадить ваши чувства, но ваш текст безнадежен. Кроме того, у нас уже есть драма об Армаде, — Николас указал на свою сумку. — Я же вас предупреждал.

— Вы еще пожалеете, — пригрозил Бартоломью. — Я никому не позволю так с собой обращаться — ни вам, ни мистеру Фаэторну! Мы еще встретимся, сэр, и, клянусь Господом Богом, вы мне ответите за все!

Клокоча от ярости, Бартоломью прижал к груди свое творение, пролетел мимо Николаса и бросился прочь. Суфлер проводил его взглядом, а потом посмотрел на сумку, в которой лежал экземпляр «Победоносной Глорианы». Две пьесы на одну и ту же тему ожидала разная судьба. И снова Николас поблагодарил Господа за то, что в изменчивом мире театра он не драматург.

Сначала Барнаби Джилл воспринял идею о том, чтобы утвердить Ричарда Ханидью на главную роль, без особого энтузиазма. Он высоко ценил талант Мартина Ио и считал, что Мартин, старший по возрасту, больше подходит на роль королевской особы. В то же время он признавал справедливость притязаний Стефана Джадда, который в последние месяцы стал играть намного лучше и блестяще справился с ролью распутной молодой жены в «Любви и счастье». Джона Таллиса Джилл в расчет не брал, поскольку у парня была уж слишком массивная челюсть, но двое других казались достойными претендентами, о чем Джилл и сообщил коллегам при встрече.

Но Лоуренс Фаэторн успел тайком пообщаться с Эдмундом Худом и другими пайщиками, так что решение уже было принято. Джилл мог лишь заявить свой протест и предупредить, что коллеги пожалеют о своей ошибке. Дика Ханидью утвердили на главную роль.

— Отличная работа, Дик.

— Благодарю вас, сэр.

— В тебе от природы заложена грация.

— Я просто хотел угодить вам, сэр.

— Ох, ты угодил, мой мальчик, еще как угодил, — воскликнул Джилл. — Я уже готов поверить в тебя.

Чем больше он наблюдал за Ричардом, тем яснее понимал, что мальчик наделен редким актерским дарованием. Дик обладал звонким голосом, хорошими манерами и отлично владел языком тела. Будучи опытным танцором, Джилл восхищался его пластикой и ритмичностью. Но самое важное — мальчик выучился носить женское платье совсем как женщина, это стало его главным достижением. Возможно, Ричард Ханидью окажется лучшим исполнителем роли Глорианы.

Уэстфилдцы арендовали для репетиций большую комнату в «Голове королевы». Во время перерыва Барнаби Джилл улучил момент, чтобы переброситься с учеником парой слов.

— Тебе нравится твоя работа, Дик?

— Очень, сэр.

— Ты раньше играл королевских особ?

— Никогда, мистер Джилл. Это большая честь для меня.

— Кто знает, — поддразнил Джилл, — может, ты затмишь настоящую Глориану.

— Ну что вы, — серьезно ответил Дик. — Никто не может затмить ее, сэр. Я думаю, что наша королева самая замечательная на всем белом свете.

Джилл понял, что ему выпал шанс произвести впечатление на мальчика, и не преминул этим воспользоваться.

— Да, — произнес он будничным тоном. — Ее Величество не раз выражала восхищение моей игрой.

Ричард ахнул:

— Вы встречались с ней?

— Да, мне много раз приходилось играть при дворе.

На самом деле Джилл лишь два раза участвовал в спектаклях в королевском дворце, да и то сто лет назад, но об этом он умолчал, как и о своем подлинном отношении к Елизавете. Большинство женщин вызывало у него легкое отвращение, а королева — тошноту. Ричард Ханидью может и дальше обожать Елизавету, как и остальные ее верноподданные, но привередливый и наблюдательный актер разглядел королевскую особу достаточно хорошо. Он знал, что она всего лишь стареющая женщина, в ярко-рыжем парике, с черными зубами и привычкой наносить толстый слой охры на все части тела, не скрытые одеждой. Королева Елизавета — просто ходячий шкаф. Под пышным платьем скрывалось нагромождение всевозможных обручей и подпорок, которые удерживали все это негнущееся великолепие.

— А труппа будет еще раз играть при дворе? — поинтересовался Ричард.

— Надеюсь. Нужно только дождаться приглашения.

— Должно быть, это потрясающе — играть перед Ее Величеством…

— О да. Я был вне себя от счастья, Дик.

— А вы танцевали джигу, мистер Джилл?

— Два раза. Королева настояла, чтобы я повторил танец. — Джилл сделал шаг в сторону мальчика. — Я и тебя научу этому танцу, если мы сможем остаться наедине.

— Большое спасибо, сэр.

— И фехтованию тоже, — продолжал Джилл. — Меня обучал искусный фехтовальщик, так что я знаю куда больше Николаса Брейсвелла. Я могу помочь тебе и в этом.

— Но Николас и так научил меня многим приемам.

— А я покажу тебе много нового, Дик. Хочешь?

Мальчик замялся. Ему было не по себе от добродушной улыбки Джилла. Кроме того, не хотелось обижать Николаса. Ричард собрался было отказаться, но актер пресек возражения, подняв руку.

— Приходи ко мне сегодня вечером, — проворковал он. — тогда и устроим поединок.

— К сожалению, это невозможно, мистер Джилл, — раздался чей-то голос. — Дик проведет этот вечер со мной. Я собираюсь научить его владеть рапирой.

Ричард удивился, услышав эту новость, но был благодарен за вмешательство. Снова ему на помощь пришел Сэмюель Рафф. Но облегчение мальчика не разделял Барнаби Джилл.

— Почему вы все время вмешиваетесь, сударь? — рявкнул он.

— У нас с Диком назначена встреча.

— Это правда, Дик?

— Думаю, да.

— А я сильно сомневаюсь. — Джилл решительно повернулся к Раффу. — Я не верю, что вы вообще когда-либо держали в руках рапиру.

— Вы заблуждаетесь, сэр.

— Ах! — усмехнулся Джилл. — Что же вы зарываете талант в землю? Вы у нас прославленный фехтовальщик?

— Нет, сударь, но мечом владею.

— Давайте посмотрим, на что вы способны.