Мишель - Руфь Уолкер

Вслух он любил поворчать перед Мишель по поводу того, что ощущает себя стариком в своем выпускном классе, но про себя он наслаждался преимуществами своего положения. Слухи о его сексуальных подвигах, распространявшиеся в школе, были сильно преувеличенными, но он их не опровергал. В принципе он и в самом деле стал знатоком по части соблазнения, в то время как большинство парней его возраста если и занимаются сексом, то неизменно держат разворот «Плейбоя» в руках. А ведь если вспомнить, как он добился такого успеха у женщин, то невольно признаешь мудрость народной поговорки: «Не было бы счастья, да несчастье помогло».

Слово «несчастье» он про себя произносил с большой буквы, хотя формально случившееся не укладывалось в рамки преступления в чисто уголовном смысле. Если на то пошло, ему еще не было восемнадцати, когда он и Шейла впервые переспали, и это была в такой же степени ее инициатива, как и его. В то лето куда бы он ни пошел, везде он натыкался на Шейлу: та кокетничала, рисовалась, дразнила и мучила его, вихляя пышными бедрами и надувая полные губки. Ну разве мог он спокойно пройти мимо — он, сексуально озабоченный подросток семнадцати лет?

Вначале, правда, он ее сторонился, потому что Шейла была из семьи Мартизанов, а эти потомственные циркачи и закоренелые англикане не любили, когда с их дочками шутки шутили. Старик Мартизан имел репутацию громилы, а у его сыновей кулаки были по пуду каждый. Но когда во время ночного переезда Шейла прокралась в его купе, он буквально на несколько минут потерял голову и до сих пор с удовольствием вспоминает эти минуты. Он держал ее за застенчивую дурочку, а она научила его таким премудростям секса, о которых он даже не подозревал.

А попутно она от него забеременела. По крайней мере, так следовало из ее слов.

Все кончилось колоссальным скандалом, потому что жениться на ней, как она того требовала, он никак не мог, а не жениться тоже не мог, потому что существовали старик Мартизан и его сыновья, которые за любое оскорбление чести своей семьи взыскивали по самому большому счету.

Тогда он пришел с повинной к Стиву, и этот самодовольный мерзавец устроил ему жуткую выволочку. Правда, он нашел-таки выход: отправил Дэвида в далекую Европу — якобы изучать тонкости циркового дела под руководством одного из своих друзей, а когда страсти улеглись, вернул обратно и направил в школу — для завершения образования. Но при этом пообещал, что если Дэвид хоть чуть-чуть отступит от предъявляемых к нему требований, тогда… Одним словом — скотина, а не брат!

Удивительно, но Дэвид сумел из своей ссылки в Европу извлечь максимум удовольствия. Работая как проклятый, вкалывая на самых грязных работах, он исхитрился получить впечатления другого рода, и самое главное из них — женщины. Боже, европейские женщины — это было что-то особенное! Высокие светловолосые шведки, миниатюрные смуглые итальянки и немки — о, эти немки, такие скучные во время флирта и такие изобретательные в постели!

При этом у него не было ни минуты свободного времени. Ханс Шмидт, директор цирка, следил за каждым его шагом, можно сказать, глаз с него не спускал, и Дэвид подозревал, что и здесь не обошлось без брата. Дэвид свое все-таки урвал, но самое главное, он сделал для себя четкий и определенный вывод: семейное дело интересует его лишь постольку, поскольку он будет получать свою долю прибыли, а она ему просто необходима для развлечений и личной жизни.

Когда Стив наконец сообщил, что Дэвид может возвращаться домой и заканчивать обучение в Сэнсане, Дэвид не стал спорить. В любом случае учиться лучше, чем убирать навоз или разбрасывать опилки по арене. Страсти к этому времени поутихли: Шейла, сучка, призналась в итоге, что не знает точно, кто отец ее ребенка, и что она просто уцепилась за выгодного жениха. Угроза физической расправы миновала, и теперь оставалось еще год попотеть в школе, дожидаясь, пока стукнет двадцать один. А там… там, если все будет нормально, он сможет смело плюнуть любимому братцу в глаза и забыть цирк и все с ним связанное как кошмарный сон.

Единственным непредвиденным обстоятельством оказалась Мишель…

Дэвид облокотился о подоконник и поглядел вниз на грязную, всю в выбоинах мостовую. Мишель! Господи, он и не заметил, как она вошла ему в сердце. Он и представить себе не мог, что способен до такой степени влюбиться в девчонку! Те, другие — все эти Шейлы, Марии и Греты — приходили и уходили, не оставляя ничего, кроме приятных воспоминаний.

И вот как удар грома среди ясного неба — Мишель, ни на кого не похожая, вся — огонь и благородство и вся до последней клеточки преданная ему. Он не уставал заниматься с ней любовью, он вообще не уставал от нее, если уж на то пошло. Стоило ему не увидеть ее хоть какое-то время — и он не находил себе места, сходил с ума при одной мысли о том, что с ней могло что-то случиться и он никогда больше не увидит ее…

Как бы рассмеялся Стив, скажи ему кто-нибудь, что его младший брат, которого оноднажды назвал «юным кобельеро с замашками мартовского кота», по уши втюрился в школьницу-малолетку? Ирония судьбы, не иначе.

И что, если Мишель, смущающая его своей беспредельной искренностью и чистотой, однажды узнает, в чем истинная причина его трехгодичной ссылки в Европу? Она верит каждому его слову — каково же ей будет узнать, что он лжет напропалую?

Предстояло принять несколько очень важных решений, ведь через несколько недель он заканчивает колледж. Стив составил ему расписание: летом — работа в цирке, осенью — поступление в Принстон. Между тем Мишель оставались еще год учебы в Кейботе и еще год до совершеннолетия, а значит, возможности для скорого брака не существовало.

Надо было что-нибудь придумать: не то чтобы его тянуло поскорей на ней жениться, но потерять сейчас Мишель он боялся еще больше.

За спиной зазвенел телефон. Резко обернувшись, Дэвид посмотрел на аппарат и нахмурился. Во всем мире его телефон знал один-единственный человек — Мишель, но она сегодня уехала за город с какой-то школьной экскурсией. Собственно, специально для нее он и установил здесь телефон, чтобы она могла связаться с ним и сообщить, что сегодня или завтра она опять свободна.

Телефон не умолкал, и Дэвид, решившись, поднял трубку.

— Что-нибудь случилось, Мишель? — замирая, спросил он.

На том конце провода какое-то время молчали.

— Привет, Дэвид, — услышал он наконец голос брата.

Дэвид скривился, но тут же изобразил, что обрадовался:

— Вот так сюрприз, братец! Откуда у тебя мой номер?

— Неважно. Какого черта ты позволяешь себе снимать квартиру? Ты что, забыл об уставе Сэнсана?