Не на продажу! - Владимир Волев

Он не говорит, что у Г. за болезнь и не интересуется дополнительными симптомами, он просто спрашивает, что болит и как ты это лечишь.

Отвечать на этот вопрос — огромная ошибка. Если ответишь, то лечиться ты будешь не как надо, а как лечился до этого, поскольку задача этого врача не вылечить тебя, а выдать бумагу на больничный. Потом всё становится еще веселее.

— Антибиотики поколете?

Как, как я поколю себе антибиотики? Перегнусь через ось, разверну позвоночник — и как всажу шприц! Я же не обучен этому, не обучен жизни. У меня нет инструкции, и помочь мне никто не сможет в столь деликатном вопросе. Но говорю я ему просто:

— Нет, мне некому. А что у меня за болезнь?

— Если честно, мы не знаем, сейчас полгорода этой ерундой болеет. Помогает от нее… — Потом он перечисляет то, что помогает, и выписывает рецепт.

Это просто великолепно, всё в России, как и всегда: мы не знаем, что лечим, но примерно знаем, что от этого помогает. И пьем то, что, в принципе, должно помочь, причем не обязательно лекарство. Я где-то слышал анекдот о том, почему русский человек не ходит к врачам: всё потому, что у нас два вида болезней — фигня и пиздец. Пиздец не лечится, а фигня сама проходит. Вот и не ходим по врачам, а зачем?

В общем, я был болен неизвестной болезнью, которую непонятно как было лечить, но у меня был список лекарств, который «в принципе, должен помочь». Сам для себя я решил, что это тот самый мифический зомби-вирус, который наконец-то уничтожит эту планету. Так как за больничный нам платят копейки в этой великой и могучей стране, которой плевать на то, что ты болен, то зарядиться лекарствами я решил до отказа, и купил по списку всё, что только смог отыскать. В итоге мой «средний чек» по лекарственным препаратам составил 1 856 рублей 30 копеек. К слову сказать, за больничный мне отвалили меньше.

И уже потом начинается тот самый процесс боления, нет, не выздоравливания вовсе. Когда человек на больничном — он болеет. Накачивается антибиотиками, пьет препараты, сбивающие температуру — что угодно, чтобы убить болезнь, уничтожить ее и вновь приступить к работе. Если механизм жизнедеятельности сломан, его надо восстановить — и никак иначе. И так от поломки до поломки. Потому что, когда ты болеешь, ты никому не нужен. Этакая стиральная машина в прачечной, в которую кидают монетку, но она не запускается. Никто не ищет причин в себе и в своем окружении, даже игнорируют тот факт, что искренне интересуются здоровьем только лишь родственники.

Восстановить режим «Работоспособность» и вновь стать нужным, вот что необходимо.

* * *

Но сейчас черное сердце качает отравленную кровь по твоему телу, и эта кровь разливается повсеместно, отравляя мысли. Отравляя абсолютным ничто и сомнениями. И ты ощущаешь как никогда свою ничтожность и никчемность, желая только одного — чтобы эта мука закончилась. Ты пьешь антибиотик в расчете на то, что вместе с еще живыми бактериями в тебе умрет и эта зараза, а завтра ты проснешься уже другим человеком — здоровым и готовым ко всяческим свершениям.

Как понятно любому идиоту, наутро этого не случается. Впереди у тебя неделя самокопания и убийства времени. Просмотра всех архивов новинок кинематографа, что накачал и свалил на жесткий диск, тех фильмов, на которые постоянно не хватает времени. Состояние переходит из отвратительного в приемлемое, потом в нормальное и наконец — в «приемлемо здоровое». Ты собираешься с силами, собираешься с духом — и вот готов выйти в люди. Хотя тебе хочется выйти хоть куда-нибудь, сбежать из этого сиюминутного плена, в котором время течет так медленно, а проходит так быстро. И вот настает тот момент, когда приходит пора идти в больницу. Тут врача на дом уже не вызовешь, регламент не тот, так что придется топать в эту пещеру, где правит дух СССР.

* * *

Нет ничего более жалкого и униженного, чем корпоративный человек в больнице. Здесь никого не удивишь костюмом от «Бриони», золотой пластиковой картой или телефоном последней модели. Корпоративные люди уже давно отвыкли от системы очередей. Они вообще не понимают, почему здесь и сейчас к ним так относятся, игнорируют и даже грубят. Здесь им не угождают, как в торговых центрах, и без очереди никак не прорваться, несмотря на все твои деньги и привилегии. Поэтому в России берут так мало больничных — гораздо проще пролежать за свой счет несколько дней, чем так явно и без прикрас столкнуться со своим потребителем. С народом.

Заметьте, что, прогуливаясь по коридорам общественных поликлиник, вы почти никогда не увидите человека в костюме, здесь совершенно другой контингент: бабушки различных мастей, женщины с детьми и вовсе какие-то непонятные высушенные личности, на которых висят брюки размера «S». Все они, без исключения, галдят, пытаются пролезть без очереди и грубят друг другу, будто это смогло бы что-то изменить, кроме их настроения. Врачи же, для которых это всего лишь работа, безмятежно «гоняют чаи», отходят «на минутку» или вопят: «Да куда вы лезете? У меня обед!» Коньяками и конфетами их уже не удивишь, а если дать денег — обидятся. Они же Честные Русские Врачи! Как можно в кабинете-то, при всех?

Вот и получается такая ерунда, что тебе приходится вместе со всеми стоять в этой ужасной, пожирающей души клоаке, и ты всё больше и больше уподобляешься скопищу присутствующих здесь с их неизменным чувством собственной никчемности. Через некоторое время Г. также, как и все остальные, начинает орать на пролезающих без очереди. Вообще, он, полностью довольный собой, выстаивает от и до. Ровно через полтора часа после приезда он входит к врачу и, не говоря ни слова, закрывает больничный. Целая неделя его жизни и так ушла в никуда, теперь нужен документ, подтверждающий это. С этой минуты он считается официально здоровым, и настроение сразу же улучшается. Пусть чувствует Г. себя всё так же хреново, но для остальных органов соцобеспечения он является здоровым, и его статус явно идет вверх.

Тем не менее я прыгаю в машину и мчу по этим ужасным колдобинам российских дорог куда-то вдаль, вдавливая педаль газа до отказа. Это один из способов защиты от этой действительности — отвлечься на что-нибудь другое. Потом, в этот пятничный вечер, дома я оказываюсь один, больной, но одновременно с бумагами здорового, и с пониманием, что выходные придется провести в полной изоляции, и это