Дневник Марии Башкирцевой - Мария Башкирцева

Впрочем, никакое описание не может дать понятия о действительной жизни. Как передать эту свежесть, это благоухание воспоминания? Можно выдумать то или другое, можно создать, но нельзя воспроизвести… Как бы живо не чувствовал при описании, в результате получаются самые обыкновенные слова: лес, гора, небо, луна; все говорят то же самое. Да и к чему все это? Какое до этого дело другим? Другие никогда не поймут, потому что это они, а не я; я одна понимаю, потому что я вспоминаю. И потом люди не стоят того, чтобы мы старались передать им все это. Всякий чувствует, как я, всякий за себя. Я хотела бы достигнуть того, чтобы другие чувствовали то же, что я, за меня; но это невозможно: для этого нужно, чтобы они были мной.

Ах, дитя мое, оставь все это в покое, ты забираешься в излишние тонкости. Ты опять совсем обезумеешь, как тогда с твоей «сущностью»… Ведь есть столько умных людей!.. Ах, да нет! Я хотела сказать, что это их дело — разобраться в этом… Нет-нет! Они могут создать что-нибудь, но, разобрать, — нет- нет, сто тысяч раз нет! Во всем этом ясно только одно: что на меня нашла тоска по Ницце.

Понедельник, 6 сентября. При всем моем изнеможении и ежеминутной ужасной тоске, я не проклинаю жизни; напротив, я люблю ее и нахожу ее прекрасной. Поверят ли мне? Я нахожу все прекрасным и приятным, даже слезы, даже страдание. Я люблю плакать, люблю приходить в отчаяние, люблю быть огорченной и печальной. Я смотрю на все это, как на развлечение, и люблю жизнь, несмотря ни на что. Я хочу жить. Было бы жестоко заставить меня умереть, когда я так нетребовательна. Я плачу, я жалуюсь, и в то же время мне это нравится… нет, не это… Я не знаю как выразить… Ну, словом, все в жизни мне нравится, все я нахожу приятным. И, желая счастья, я нахожу счастье даже в несчастье. То есть, собственно это не я нахожу: тело мое плачет и кричит, но что-то, находящееся во мне, но стоящее выше меня, радуется всему. Не то, чтобы я предпочитала слезы радости, нет, но я далека от того, чтобы проклинать жизнь в минуты отчаяния, я благословляю ее и говорю: я несчастна, я жалуюсь, но я нахожу самую жизнь такой прекрасной, что все кажется мне прекрасным и счастливым, и я хочу жить! Вероятно, этот «некто», стоящий выше меня и радовавшийся даже слезам, — покинул меня сегодня, потому что я чувствую себя очень несчастной.

Я еще никому не сделала зла, а меня уже оскорбили, унизили, оклеветали! Как могу я любить людей! Я ненавижу их, а Бог запрещает ненависть. Но Бог покинул меня, Бог испытывает меня. Но если Он испытывает меня, Он должен прекратить испытание. Он видит, как я принимаю это, Он видит, что я не скрываю скорби под подлым лицемерием, как этот плут Иов, который, разыгрывая комедию перед Господом, хотел провести Его.

Одна вещь огорчает меня больше всего. Это… не то, чтобы разрушение всех моих планов, нет, но сожаление о последствиях, оставляемых неприятностями. И не то, чтобы это было сожаление за себя, но… я не знаю, поймут ли меня: это сожаление ощущается потому же, почему тяжело видеть, как накопляются пятна на белом платье, которое хотелось бы сохранить чистым.

При каждом маленьком огорчении, сердце мое сжимается — не за меня, но от сожаления, потому что каждое огорчение — точно капля чернил, падающая в стакан с водой: оно никогда не изглаживается, а прибавляется ко всем предшествующим — делает стакан чистой воды — серой, черной, грязной. Сколько потом ни прибавляй воды, она все-таки останется грязной. Сердце мое сжимается, потому что это каждый раз неизгладимое пятно на моей жизни, на моей душе. Не правда ли? всегда ощущаешь глубокую грусть при виде непоправимой вещи, как бы незначительна она ни была.

Воскресенье, 12 сентября. (Путешествие во Флоренцию). Вечером мы уже во Флоренции. Город кажется мне посредственным, но оживление большое. На всех углах продают арбузы целыми грудами. Эти арбузы, красные и свежие, очень соблазняют меня. Окно наше выходит на площадь и на Арно. Я велю принести себе программу празднеств: первый день уже был сегодня. Я думала, что мой двоюродный братец Виктор-Эммануил сумеет воспользоваться таким прекрасным случаем, представляющимся ему: столетие Микель-Анджело Буанароти! В твое царствование! И ты не созываешь всех монархов, не задаешь им празднеств, каких бы еще никто не видывал! Не поднимаешь никакого шума!!! О, король, твой сын, твой внук и твои правнуки будут царствовать и не будут иметь этого случая, о, бесчувственная душа! Король без честолюбия, без самолюбия! Предполагается много различных собраний, концертов, иллюминация, бал в казино, прежнем дворце Боргезе… но ни одного государя! Ничего, как я люблю! Ничего, как мне хотелось бы!..

Понедельник. 13 сентября. Ну, я несколько собираюсь с мыслями. Чем больше у меня есть чего рассказать, тем меньше я пишу… Это потому, что я нетерпелива, слишком возбуждена, когда мне надо много сказать.

Мы объезжаем город в ландо, в полном туалете. Ах, как я люблю эти мрачные дома, эти портики, эти колонны, эту массивную, величественную архитектуру! Стыдитесь архитекторы французские, русские, английские, спрячьтесь от стыда под землю. Обратитесь, провалитесь сквозь землю парижские дворцы! Не Лувр, — он безукоризнен, — но все остальное. Никогда больше не достигнуть этого чудного великолепия итальянцев. Я гляжу во все глаза на громадные камни палаццо Питти! Город грязен, чуть не в лохмотьях, но сколько в нем красоты! О, страна Данте, Медичи, Саванаролы! Как ты полна чудных воспоминаний для тех, кто думает, чувствует, понимает! Сколько дивных творений! Сколько развалин! О, негодный король! О, если бы я была королевой!..

Я обожаю живопись, скульптуру, искусство, где бы оно ни проявлялось. Я могла бы проводить целые дни в этих галереях; но тетя нездорова, едва может ходить со мной, и я жертвую этим. Впрочем, жизнь для меня еще впереди, еще будет время увидеть.

В палаццо Питти я не нахожу ни одного костюма, достойного подражания, но какая красота, какая живопись!..

Признаться ли? я не смею… Все будут кричать: караул! караул! Ну-ка, признавайся!.. Дело в том, что «сидящая Богородица» Рафаэля мне не нравится. Лицо Богородицы бледно, цвет лица какой-то неестественный, выражение — подходящее скорее какой-нибудь горничной, чем Святой Деве, матери Христа… Но зато там есть «Магдалина» Тициана, которая привела меня в восторг. Только… всегда есть какое-нибудь «только» — у ней полные, слишком пухлые руки: прекрасные руки для пятидесятилетней женщины. Есть также некоторые вещи Рубенса, Ван-Дика, очаровательные. «Ложь» — Сальватора Розы — очень хороша, очень правдива. Я сужу не в качестве знатока; мне нравится то, что всего правдивее, что ближе к природе. Да и не состоит ли в этом подражании природе самая цель живописи.