Шестнадцать способов защиты при осаде - Том Холт

пришвартованы у причала в Бел-Семплане. Экипажей не было – они совершали ежедневный рейс и одолели уже три четверти пути домой, когда встретили группку мелких лодок, гребущих изо всех сил вдоль побережья. Люди в этих лодках кричали им, чтобы они повернули назад, так как Город осажден – у его стен полчища варваров и нет солдат, способных отбить их атаки. Если нет желания сложить голову – не возвращайтесь – вот что кричали те лодочники.

Поэтому экипажи барж развернулись и поплыли к Бел-Семплану, провели быстрое совещание, и – след их простыл. По большей части они рассосались по барам, пропивая остаток денег на том основании, что раз завтра для них не наступит, то терять особо нечего. Я велел своим ребятам собрать их и поговорить с ними.

Я сказал им, что мы настоящие солдаты, пришедшие освободить Город и защищать его, пока не появится подкрепление. Предположив, что не сможем вовремя миновать линию осады, мы прибыли в Бел-Семплан в надежде реквизировать флот дерьмового дозора и направить его в городскую гавань. Вопрос в том, видели ли дозорщики военные корабли в тех краях? Оказалось – не видели. Ну и отлично. Больше всего я боялся, что шерденов привлекли для оказания военно-морской поддержки сухопутным войскам. Я бы, будучи в их позиции, сделал так, да и любой человек с мозгами. Если они так не поступили – значит, есть веская причина (как я узнал позже, она действительно была – сильный шторм на Игле рассеял пиратов по закоулочкам; вероятно, ауспиция, хотя в Бога я по-прежнему не верю). Во всяком случае, мы могли войти в гавань – там не было пиратов, готовых потопить нас.

Заручившись в жизни пусть маленьким, но все же авторитетом, я никогда не переставал дивиться тому, как сильно люди верят в него и доверяют ему. Мне-то все видно с изнанки: неэффективность, глупость, коррупция и кровожадное невежество и простая нехватка ресурсов, не дающая справиться с горами бесконечных, постоянно множащихся проблем. Я вижу с изнанки, а другие – со стороны. А там – великие неприступные стены, профиль Императора с одной стороны монеты и Победа – с другой, храмы, солдаты в сияющих доспехах. Они это всё видят и верят, что Империя велика, сильна, мудра, непобедима. С ней глупо бороться, ее нельзя перехитрить (хотя иные мои друзья на Старом Цветочном рынке этим промышляют всю жизнь и до сих пор не были пойманы за руку). Раз они не способны тягаться с ней, значит, никто не способен в принципе. Ровно то, что я описал, – с этими несчастными дураками с барж. Стоило мне сказать, что я представляю армию, – они будто от дурного сна очнулись. Раз армия здесь, значит, все будет в порядке. Тот факт, что у нас вместо брони шляпы и плащи, и мечи тринадцатой модели, да и численностью мы не особо похвастаться можем, как-то от них ускользнул. «Всё в порядке, – сказали они себе, – будем делать, что скажут». Может, сказалось и то, что эти бравые ребята напились, – но не думаю, что их реакция отличалась бы сильно, будь они трезвы. Человек в форме отдал им приказ – вот они и обрадовались. Я, конечно, чувствовал себя неловко из-за этого, но время поджимало.

В одном нам совершенно внезапно повезло. Пока Стилико с друзьями выгонял пьяных матросов из портовых баров, он случайно узнал, что один из больших лесовозов, которые курсируют из Уил-Элейса в Науфрагию, был вынужден отправиться в Бел-Семплан из-за шторма. Он перевозил двести семьдесят тонн выдержанного элимейского кедра.

– Конфискуем, – сказал я ему. – Нам это добро непременно пригодится.

Стилико ушел, вернулся чуть позже. Капитан, сказал он, отказался позволить нашим людям реквизировать корабль или его груз без компенсации. Я вздохнул, вырвал страницу из блокнота и выписал чек от казначейства на десять тысяч гистаменонов.

– Так нельзя! – Стилико был потрясен до глубины души. – Это в десять раз больше реальной стоимости…

– И что?

– Речь о государственных деньгах!

Я подумывал о том, чтобы объясниться, но не было ни времени, ни сил.

– Делай, что говорю, – приказал я и протянул ему клочок бумаги. Стилико удалился выглядя глубоко оскорбленным.

– Еще отправь пару дюжин наших парней на корабль, – повелел я ему вдогонку. – На всякий случай.

8

Для справки, моряк из меня не очень. Я считаю, это потому, что я инженер. Я живу в мире прямых линий, неподвижных точек, надежно зафиксированных объектов – прямая противоположность морю. Наверное, это потому, что я рожден в глубине суши, в двух неделях мучительного пути от моря через горные перевалы и речные броды. Нико снисходительно улыбается и замечает, что робуры – нация мореплавателей, и в этом источник их превосходства. В любом случае недолгое плавание из Бел-Семплана в Город я провел у борта, сожалея обо всем съеденном за последнюю неделю; и хорошо – я совсем не мог ни о чем думать. А если б мог – дрожал бы как лист на ветру перед перспективой того, что обнаружим мы, когда прибудем на место.

Едва корабль вошел в залив, волны стали ниже, и я кое-как очухался. На этот раз, лишь только миновав Иглу, мы как бы скользнули домой – плавно, как стрела по направляющей арбалета. Пустяковая милость. Я перестал стонать и начал паниковать – но кругом, на голубых водах, не наблюдалось ни единого вражеского судна.

Что хорошо в дерьмовых баржах – каждая уникальна, двух одинаковых не сыскать. Нас ни с кем не могли перепутать в Городе, но я все равно беспокоился о том, каков будет прием. Во-первых, мы не были похожи на имперских солдат. Во-вторых, кто бы ни был главным в Городе, он, вероятно, уже усёк: внешность может быть обманчивой. Кроме того, дерьмовый флот не являлся государственной тайной и наш таинственный гениальный враг легко мог выведать о нем, реквизировать его и забить его до планшира вооруженными людьми. Пока мы не подойдем близко – скажем, ярдов на семьдесят, – в Городе никто не поймет, что мы – это мы, хорошие ребята. А стрела спокойно пролетает ярдов сто пятьдесят. Но если бы я скомандовал всем пригнуться, комитет стражи бы не увидел темных лиц и имел все основания начать обстрел.

Неловко, но никакого комитета не оказалось. Причалы были на диво пустынны: ни пришвартованных кораблей, ни докеров, никто не слонялся без дела и не торговал всякой всячиной. Я почувствовал себя так, словно проглотил кусок льда.

Я плыл на головной барже. Мы