Федеральный наемник - Владимир Гурвич

— Здесь хоть кормят? — спросил я.

— Кормят, — вдруг впервые за все время моего пребывания в тюрьме подал голос молодой парень. — Если это можно назвать едой. — Он фыркнул. — Правда бывает, что за день так ничего и не дают. Приходиться просить этих мразей.

— А тебя как зовут? — спросил я.

Паренек посмотрел на меня, но почему-то решил, что мой вопрос не стоит его ответа. Я не настаивал; мне в общем-то было все равно.

После того, как забрали лейтенанта, в яме стало чуть попросторней. И все же было очень тесно. Я чувствовал усталость. Мне хотелось лечь, вытянуть ноги. Но если бы я это сделал, то занял бы все отведенное нам для жизни пространство. Я вынужден был присесть на корточке.

— А как вы тут спите? — спросил я.

— По очереди, — ответил отец Борис. — Один полулежит, другие стоят. Через час, происходит смена.

Я подумал, что чем так мучаться, может быть предпочтительней умереть как можно скорей. Пусть эти сволочи получат смак от истязания, зато мне больше не придеться переносить такие издевательства. Целый месяц подобного скотского существования, как отец Борис, я не выдержу, сойду с ума. В своей жизни мне довелось немало испытать, но мне всегда было легче справляться с трудностями, когда я мог действовать, когда хоть что-то зависело от меня, когда впереди маячила хоть какая-то надежда. Даже в зоне у меня было больше свободы, чем тут. Я мог работать, заниматься физическими упражнениями, читать книги. Здесь же я могу либо сидеть, либо стоять — и больше ничего. Я знаю себя, у меня клаустрофобия — боязнь замкнутого пространства. Либо я сделаю попытку побега, либо пусть они меня убивают. Ничего другого все равно не остается.

Внизу в очередной раз показалась мерзкая рожа стерегущего нас бандита.

— Готовьтесь ужинать, еда прямо из ресторана, пальчики оближешь.

— Для наглядности боевик облизал свои пальцы и громко загоготал. Затем стал спускать за веревку ведро.

Мы склонялись над ним. На дне ведра плавала какая-то похлебка. Из чего она была сделана, понять было невозможно, но запах издавала мерзкий, почти как давно не мытый сортир. Однако мы все в яме были настолько голодными, что обрадовались и такой еде.

Отец Борис протянул мне ложку и железную миску, я зачерпнул варево, но перелить его из ведра в свою посуду у меня не хватило терпения. Вкус полностью соответствовал запаху, в обычных условиях меня бы сразу же вырвало. Но сейчас я поглощал эту мерзкую пищу даже не без аппетита — целые сутки без еды сильно меняют наши вкусовые пристрастия, делая их менее изысканными.

После ужина меня стало клонить ко сну — сказывались испытания дня. Отец Борис заметил мое состояние.

— Вы будете спать первым, — решил он. — Но потом, извините, вас придеться разбудить.

— Я понимаю, — с благодарностью ответил я. Мне стало неудобно за то, что еще совсем недавно я испытывал едва ли не ненависть к этому человеку. И за что? За несколько цитат. Пусть даже не совсем уместных, если учесть, что мы находимся в церкви, а в том самом месте, где людей истязают, режут на части, как повара мясо прежде чем ее зажарить.

Я скрючился на дне этого колодца. Больше всего на свете мне хотелось вытянуть ноги. Впервые я вдруг с некоторым сожалением подумал о зоне; там хоть можно было нормально спать. И вообще, по сравнению с условиями, в которых я сейчас нахожусь, это была просто комфортабельная гостиница.

Кроме того, что было тесно, стало еще холодно. Мы все же находились в горах и перепады температуры тут были немалые. От стужи у меня не попадал зуб на зуб и несмотря на сильное желание спать, я долго не мог уснуть.

Я проснулся от того, что кто-то тряс меня за плечо. Я открыл глаза и несколько секунд не мог понять, где я нахожусь.

— Просыпайтесь, — услышал я голос отца Бориса, — теперь черед спать молодого человека.

Это была странная и страшная ночь. В течение всего времени таким вот образом мы менялись местами по несколько раз. Когда снова настал мой черед скрючиться на цементном полу, я заснул быстро. А в следующий раз — мгновенно. Я быстро приобретал необходимые для выживания в этих экстремальных условиях навыки. Впрочем, это обстоятельство меня не особенно удивляло, я знал, что всегда умел хорошо приспосабливаться к окружающей меня действительности. Это и помогало мне выживать в самых разных ситуациях.

Наступило утро. Я в последний раз уступил место отцу Борису. В проеме видно было небо, оно было ясным, без единого облачка. Я думал о том, что нахожусь в странной ситуации; от свободы меня отделяют какие-то метры, но преодолеть я их не в состоянии. Я продолжал, не отрываясь, смотреть на висящее над головой голубое полотно. Существует большая вероятность, что сегодня я вижу его в последний раз. Так что стоит налюбоваться им что называется под завязку, дабы унести память о нем в запредельный мир. Не исключено, что эта картина — самая прекрасная, что мне удалось увидеть за всю моя жизнь.

Впервые за утро появилась физиономия нашего стража. Его взгляд нашел меня.

— Скоро за тебя возьмутся, — радостно сообщил он. — Говорят ты важный шпион, знаешь очень много ценных сведений. А Арсен умеет развязывать языки.

В этом у меня не было сомнений. Значит, ждать остается совсем недолго. Может, стоит принять причастие, покаяться в грехах. Наверное, не случайно в мои последний час тут оказался священник. А в сущности, какая разница: отпустят мне грехи или не отпустят, все равно совсем скоро мое обезображенное тело будет валяться в грязи. Ну а что произойдет с моей душой на том свете, посмотрим. Будем считать это путешествием в другую страну, только бестелесное.

Я вдруг заметил, что на меня смотрит отец Борис. Я понял, что он не спал и слышал слова веселого охранника.

— Вам чем-нибудь помочь? — спросил он.

— Да, помогите отсюда бежать. — Я снова почувствовал раздражение по отношению к этому человеку; стоишь на пороге страшной мучений и смерти, а к тебе обращаются со словами увещевания. Что еще может он мне предложить?

— Вы знаете, это совершить не в моей власти. Но перед смертью у человека иногда возникает большая потребность облегчить душу. Это ее очень укрепляет, придает духу дополнительную стойкость. Поверьте мне, я это знаю из собственного опыта.

— К черту вас с вашей душой! — взорвался я. — Я не хочу облегчать душу, я не хочу подыхать. А хочу жить. И больше меня ничего не волнует. Я много раз мог быть убитым в бою, но так как предстоит мне быть убитым сейчас, я не желаю. Они разделают меня словно тушу животного.

Священник глубоко вздохнул.

— Ни вы, ни я не можем изменить внешние обстоятельства жизни, они целиком в их руках. Но то, что внутри нас, принадлежит полностью нам. А этот мир гораздо больше, чем тот, в котором мы временно оказались. И нам остается лишь надеяться. «Истинного говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царство Божие».

— Я не хочу видеть ваше Царство, я привык жить в этом маленьком мире, а до того, о чем вы говорите, мне нет дела. Я понятие не имею, что там. Мне там нечего делать. У меня дела здесь, я должен выполнить их здесь. От этого многие зависит. А если я уйду туда, — я показал пальцем наверх, — могут пострадать другие люди.

— Все это так, но снова вынужден вам заметить: изменить внешние обстоятельства ни вам, ни мне невозможно. Подумайте хоть раз в жизни о себе не так, как вы привыкли. Пока еще есть время.

— Всю жизнь я думал о себе. Так что о чем думать.

— Нет, вы думали не о себе. Вы думали о своем месте в мире. Сейчас когда оно вот-вот исчезнет, вы можете…

— Идите вы к черту со своими проповедями! — воскликнул я. — Я устал от них. Я не ваш прихожанин. И вообще, перед концом хотелось побыть немного…

Я не закончил фразы, так как услышал какой-то гул. Я прислушался; сомнений не было, то были самолеты. И судя по тому, что звук их моторов нарастал, они держали курс в нашем направлении. По моим расчетам буквально через несколько минут они окажутся над лагерем.

Теперь не только я, но и отец Борис и молодой парень прислушивались к доносящемуся сверху гулу. Внезапно раздался оглушительный грохот; бомбардировщики заходили над целью и пускали ракеты. А то, что их цель — этот бандитский лагерь — сомнений больше не было никаких.

Ракеты продолжали падать на бандитов, до нас доносились крики раненных. Внезапно взрывной волной лежащая рядом со входом в нашу тюрьму лестница скатилась к нам в яму.

— Лезем наверх! — истошно заорал я. И первым стал подниматься так быстро, насколько мог.

Я вылез наружу и сразу же наткнулся на окровавленный труп нашего стражника. Рядом с ним лежал автомат. Я поспешно схватил его.

Мимо нас метались боевики. Но никто не обращал на беглецов внимания, все были заняты одним главным делом — спасали свои шкуры. Я тоже собирался им заняться. Хотя когда на твою голову сверху падают ракеты — шансов выжить остается совсем немного. Но лучше уж погибнуть так, чем под тесаком Арсена. Я быстро оценил обстановку.