Федеральный наемник - Владимир Гурвич

— Да зачем мне ваше оружие, — постарался изобразить я нечто вроде обиды, — мне в Столицу надо, к маме. Там вот-вот ад начнется. Один раз она уже его пережила.

Арсен вдруг снова дружески улыбнулся.

— Ад уже начался, но не там, а тут. Он для тебя начался. Хочешь умереть без мучений, Николай, или как там тебя зовут, расскажи все сам. Ведь все равно все расскажешь. — Он внимательно посмотрел на меня. — Чует мое сердце, что ты фсбэшник, больно уж ты бойкий. И по фигуре видно, что мышцы качал. Мы тут несколько дней одного поймали, в точь-в-точь был как ты. Тоже какую-то сказочку нам рассказывал. Мы его и кинжалом резали и на костре поджигали, и глаза выкололи, уши отрезали. А он все равно молчит. Упрямый оказался. Пришлось в конце концов горло перерезать, голову отрезать. Можем показать, она тут недалеко лежит. Честно скажу, не повезло тебе парень, от меня живым еще никто не ушел. Ты, надеюсь, слышал обо мне. Я — Арсен Газаев.

Я невольно вздрогнул, я слишком хорошо знал это имя, хотя ни разу не встречался с этим человеком лично. Он прославился еще в прошлую военную кампанию не столько своими подвигами на полях сражений, сколько невероятной и особо изощренной жестокостью. Его кличка была «Мясник», и я слышал, что ему нравилось, когда так к нему обращались больше, чем когда называли по имени.

Я знал случаи, когда наши ребята предпочитали подрывать себя гранатами, нежели попадать в руки его людей. Практически никто не возвращался из его плена, пленники умирали в страшных мучениях. Это был садист, которого можно было смело описывать в учебниках по психологии в качестве классического примера такого типа людей. И вот надо же было мне угодить прямо к нему да еще в самый первый день моего пребывания в Южной республике. Ничего более худшего, нельзя было и представить.

— Вижу, обо мне ты слышал. — В голосе Газаева послушалось явное удовольствие от своей популярности. — Так что можешь представить, что тебя ожидает. Колись и тогда мы тебя просто заколем. Как барана.

Эта шутка вызвала всеобщее одобрение, вся собравшаяся в комнате бандитская аудитория разразилась дружным смехом. Я знал, что Газаев помимо репутации садиста имел еще и репутацию большого шутника. И одно у него явно дополняло другое.

— Я бы с радостью вам все рассказал, да в самом деле нечего. — Мой голос задрожал, причем, я с горечью должен был констатировать, что это было вызвано не только той ролью, которую я играл в этом страшном спектакле.

— Ну как хочешь. Я хотел как для тебя лучше. Долго упрашивать не люблю. Извини только за то, что не могу заняться тобой прямо сейчас, надо решить кое-какие срочные дела. Ну а потом мы с тобой поговорим по полной программе. Ты мне понравился, я лично приму участие в разговоре. Уберите его!

Двое боевиков подошли ко мне и стали сильными ударами толкать к выходу. Я буквально вылетел из дома и упал на землю. Бандиты стали избивать ногами. Разбуженные болью и унижением ненависть и ярость буквально рвались из меня наружу, как дикие звери из клетки, но мне все же удалось взять их под контроль. Сгруппировавшись, я старался защитить от ударов самые чувствительные к ним органы.

Наконец, немного утомившись от экзекуции, они заставили меня подняться. И повели в глубь лагеря. Около одного места они приказали мне остановиться и показали, куда я должен смотреть. На деревянный кол была нанизана голова человека. Он был примерно одного возраста со мной, светловолосый и красивый. Бандиты с интересом наблюдали за моей реакцией. Я отвернулся, но они снова заставили меня глядеть на этот памятник их жестокости.

Дальнейший наш путь продолжался не более двух минут. Мы приблизились к яме. Мне приказали лезть туда. Стоявший рядом охранник спустил лестницу, и я начал спуск в ад.

Это был цементный мешок глубиной метра два с половиной. На дне его находились несколько человек. Пространство между стен было столь узким, что сидячих мест всем не хватало, а потому узники сидели по очереди. Впрочем, эти подробности здешнего бытия я узнал чуть позже. А сейчас едва я спустился, как лестницу тут же поднялась вверх, отрезав тем самым окончательно мой путь на свободу.

Я осмотрелся; кроме меня тут было еще трое человек. Мы все внимательно разглядывали друг на друга.

— Давайте знакомиться, — предложил я. — Меня зовут Николай Шмелев, — представился я своим вымышленным именем.

Первым протянул мне руку молодой высокий сильный парень, это я сразу понял по его рукопожатию. Одет он был в офицерскую камуфляжную форму.

— Андрей Козинцев, — представился он, — старший лейтенант. Он улыбнулся мне, показав ряд великолепных очень ровных зубов.

Следующим протянул мне руку мужчина, довольно высокий и тоже по виду физически сильный, одет он был несколько непривычно для этой обстановки — в рясу священника.

— Отец Борис, — зычным голосом проговорил он. Если нужна фамилия, то запомнить ее не сложно. Тоже Борисов.

Зато третий узник явно не выказал никакого желания общаться со мной. Он продолжал сидеть на корточках и даже не глядел в мою сторону, словно меня здесь и не было. Это был совсем молодой парнишка в форме российского солдата.

— Он у нас такой, необщительный — не скрывая презрения, сказал Козинцев. — Ни с кем не хочет знаться. Одно слово — дезертир.

Парень с ненавистью взглянул на старшего лейтенанта. Было ясно, что даже в этих нечеловеческих условиях между этими двумя людьми существует большой антагонизм.

— Ты кто? — задал мне тот же что и полчаса назад Газаев вопрос Козинцев.

Я стал рассказывать уже приведенную ранее мною версию.

— Брось, — уверенно прервал меня Козинцев. — То, что ты из наших, видно за километр. Я всегда узнаю тех, кто носил погоны. А из тебя это прямо прет.

Слова старшего лейтенанта мне не понравились. Выходит вся моя легенда ни черта не годится. А это делает меня очень уязвимым. Впрочем, смешно, находясь в этом мешке, сожалеть о таких вещах. Как ни печально, но для меня все это уже потеряло значение.

— Не хочешь говорить, не говори, — проговорил Козинцев. — Разницы никакой нет, все равно один конец, — усмехнулся он. — От Арсена никому еще не удалось убежать. Плохо то, что эта сволочь не даст умереть как человеку, всего изрежет так, что мало не покажется. Вчера с нами парень сидел, тоже, как я, старший лейтенант. Его пытал сам Арсен. Отрезал все у него, что можно у человека отрезать. За час до тебя он умер.

Самое противное, что эти сволочи даже не хоронят по-человечески, начинают глумиться над трупами. Я как представляю, что они будут играть моей отрезанной башкой в футбол — есть у них тут такое соревнование — так и умирать не хочется.

Козинцев замолчал, выглядел он совершенно спокойно, как будто речь шла не о страшных пытках и смерти, а о фильме, где все это всего лишь показывают, а он сидит не в сырой яме, а в уютном зрительном зале. Я вдруг почувствовал большую симпатию к нему. Он был очень привлекателен, с красивым открытым чисто русским лицом, статной фигурой.

Можно было не сомневаться, что когда он был курсантом девушки просто балдели от него.

— А ты как попался? — спросил я.

— Как как, обыкновенно. Командовал разведвзводом, мы шли в впереди колонны в несколько километров от нее, пытались засечь боевиков, которые постоянно крутились вокруг нас и то и дело кусали. Но они гораздо лучше нас знают здешние места, вот на засаду и нарвались. Половину ребят скосили сразу, а я с оставшимися залег в круговую. Часа два бились в окружении, пока не расстреляли весь боекомплект. Вот тогда-то они нас и скрутили. Солдат помучили и сразу закололи, как баранов, тесаками. А мне оказали честь — доставили прямиком сюда.

— Но почему не пришла подмогу, ты же сказал, что основная колонна была неподалеку? Они же не могли не слышать звук боя.

— Я тоже думаю об этом, почему? Может потому, что мне Майоров еще перед выходом сказал, что я должен рассчитывать на свои силы, а у него другое задание.

— Ты сказал Майоров. А в каком он чине?

— Подполковник.

— А зовут как?

— Валентин Петрович. — Козинцев пристально посмотрел на меня. — Вижу личность тебе знакомая.

Я подумал, что сейчас, когда мы все находимся так близко со смертью, вряд ли есть смысл что-то отрицать.

— Да, знал его раньше. Но давно не встречался.

— Значит тебе повезло больше.

— Что, не нравится тебе твой командир.

— Я его плохо знаю, мы был приданы ему три дня назад. Одно могу сказать: я бы предпочел никогда не находится под его началом. Какой-то твой знакомый — неприятный. Я сразу почувствовал, что он не хочет брать на себя никакой ответственности. Я таких никогда не любил. Ладно, плевать, теперь уже все одно. Жаль только что так все быстро для меня закончилось. Думал повоюю, опыта понаберусь. Лишнюю звездочку раньше времени заработаю. А потом в академию Генштаба. Ничего этого уже не будет. — Впервые в голосе Козинцева послышалась грусть. — Слава богу, что жениться не успел, детей завести. Так что кроме родителей плакать будет некому. А так хотелось троих пацанов. Не люблю девчонок, у меня две сестры, я от них в детстве много натерпелся.