Ресурсное государство - Симон Кордонский

Импортные понятийные сетки, которые реалисты накидывают на нашу жизнь, выхватывают в ней фрагменты, в чем-то похожие на традиционные и известные социально-экономические институты: на государство и общество, на город и село, на бизнес и экономику — но эти сетки в принципе не способны ухватить то, что есть на самом деле. Существующее на самом деле в принципе не может быть описано в терминах теорий, созданных для описания реальности. Поэтому всамделишное кажется реалистам несуществующим, несущественным, не имеющим права на существование, в то время как реальность кажется общеизвестной и самодостаточной, хотя и недостижимой в наших условиях из-за привходящих обстоятельств.

Понятия, заимствованные из традиционных наук об обществе, формируют реальность слов и институтов, деятельность которых связана с актами речи. «Парламент» и «кабинет министров», «президент» и «правительство», «демократия», «авторитаризм», «регионы» и «прокуратура», «конституция», «политика» и «импичмент» — все это заимствованные слова, обозначающие то, что есть только в реальности.

Реальность в русской жизни есть то, о чем можно говорить официально, причем говорить как о потенциальной возможности и как о цели деятельности: укрепление государства, развитие гражданского общества и личности, становление демократии — это возможные реальности для России.

На самом деле есть другой язык, собственно русский, бытовой, и разговоры о сути дела возможно вести лишь на нем. Необходимость лингвистически одновременно существовать и в нормативной реальности, и на самом деле для непривычных к этому людей тягостна, и многие (например, некоторые бывшие премьеры) не смогли в полной мере овладеть искусством перехода от языка в реальности к языку на самом деле и наоборот.

Многослойность создает проблему действенности языка как социального явления, так как смысл произнесенных слов (социальных действий в реальности) слабо соотносится со смыслом действий на самом деле, который понятен без слов. Эта неразрешимость стала одной из основ для реанимации философии «русской специфики», «русского национального характера», «особого пути России» и т. д. Невозможность однозначно ответить на вопрос: «Что же действительно существует?» — в этой философии интерпретируется вне социальной эмпирии, вне онтологического единства реальности и на самом деле и их несомненной раздвоенности и неоднозначности.

Отношения между реальностью и на самом деле существенно ограничивают саму возможность реформирования. Ведь реформирование осуществляется в реальности, а на самом деле никакого реформирования нет, а есть что-то другое, невыразимое в языке тех теорий, которые лежат в основаниях реформ. Государство в реальности продолжит реформы, а на самом деле люди будут продолжать считать реформы еще одной московской аферой.

Меня в очень малой степени интересует то, что существует в реальности и что описывается вполне, казалось бы, понятными терминами. Но меня очень интересует то, что есть на самом деле. Я считаю, что происходящее на самом деле можно и нужно описать не менее внятно, чем описана реальность, но для этого необходимы совсем другие понятия, чем те, что используются для описания реальности.

Я считаю, что на самом деле существуют распределенный образ жизни и административный рынок, отношения между которыми можно уподобить отношениям между государством и обществом в реальности.

Распределенный образ жизни как субститут общества

Распределенный образ жизни в России сейчас более 50 миллионов домохозяйств и почти 40 миллионов дачных и приусадебных участков, на которых люди выращивают картошку, овощи, откармливают коров, коз и свиней, держат птицу. Это означает, что практически все население ведет личное подсобное хозяйство, обустраивая свой быт и обеспечивая себя продуктами на зиму. Жизнь большинства семей России распределена между городской квартирой, дачей, погребом, сараем и гаражом. Владимир Вагин, впервые обративший внимание на эту структуру обыденности, назвал ее «совокупным жильем». В целом совокупное жилье представляет собой относительно замкнутую структуру материализованных связей, внеэкономическую по природе, существующую помимо государства, на самом деле и взаимодействующую не с государством, а с административным рынком.

Чаще всего семья в обычном городе имеет городскую квартиру, дом, дачу с участком земли в пригороде или деревне, баню, птичник (свинарник, коровник), погреб (сарай) в городе, где хранятся продукты питания, произведенные на «даче», автомашину (и гараж), основная функция которой обеспечивать связь между городской квартирой и дачей. Гараж может быть совмещен с погребом (сараем). В селе функции дома и дачи совмещены, и, кроме приусадебного участка, есть еще и покос, земля «под картошку», а также используемые на непонятных условиях лесные и речные угодья.

Даже если русская семья достаточно обеспечена, чтобы не вести личного подсобного хозяйства, она все равно имеет дачу с баней и пристройками, в обустройство которой вкладывается существенная часть семейных ресурсов и на которой старшее и младшее поколения проводят практически все свободное время.

Старшее поколение многопоколенческой семьи все теплое время года работает на даче. Среднее поколение такой семьи работает в городе на производстве или в учреждении, государственном или частном, ведет свой бизнес. Работа по найму (а частично и предпринимательство), независимо оттого, как она оплачивается, рассматривается членами семьи скорее как институт, обеспечивающий ресурсами дачно-квартирное хозяйство. Несомненное многообразие типов совокупного жилья описано очень слабо. В частности, трудами социологов Новосибирского института экономики и организации промышленного производства описан сельский совокупный дом и соответствующий образ жизни в Сибири, где колхозно-совхозная «реальность» еще существует только благодаря тому, что остается ресурсной базой того, что есть на самом деле[26]. Городское совокупное жилье севера России описывает В. Вагин.

Совокупному жилью соответствует свой образ жизни, который я называю распределенным. Люди живут на два или более дома, и унитарная семья во многом существует только в реальности, в то время как на самом деле доминирует многопоколенческий тип семьи, распределенной по разным домам и дачам, но связанной в целое распределенным образом жизни. В исследованиях бюджета времени, проведенных в начале 1990-х годов, показано, что существенная часть времени у всех групп населения тратится на обслуживание совокупного жилья.

Города России летом пустеют, а магистральные дороги вечерами пятницы и воскресенья заполняются машинами, едущими на дачи и с дач. Вокруг городов на десятки километров простираются дачные зоны, в которых практически все местное население занято обслуживанием дачников, работающих на своих участках. Результатом их труда становятся заготовленные на зиму консервы, картошка и другие овощи, фрукты (там, где они растут). Эти заготовки осенью перемещаются в городские погреба и сараи, весной тара из-под заготовок вновь вывозится на дачи. Зима — это подготовка к дачному сезону, к огороду.

Различение города и деревни при таком образе жизни теряет социологический смысл: существуя в реальности, города и села на самом деле не различимы, естественно, с предельными ограничениями: есть вымирающие села, в которых нет дачников, и есть города, типа ЗАТО, в которых население из-за «реальных» ограничений не могло до недавнего времени вести личное подсобное хозяйство.

Время людей, живущих распределенным образом жизни, постоянно заполнено работой: в городе они отрабатывают свое, после чего едут работать на дачи. Отдыха как института вообще не существует, вместо отдыха есть смена рода деятельности, или дачный загул с баней, водкой, дракой и другими развлечениями очень уставших людей. Поездки на курорт, туризм и прочие формы цивилизованного отдыха позволяют себе среднее и младшее поколения таких семей, возлагая на старших родственников все заботы о дачном хозяйстве на время отпуска[27].

Этот образ жизни свойствен всем социальным группам постсоциалистического общества. «Новые русские», например, заработав деньги, поначалу практически так же, как и все бывшие советские люди, расширяли совокупное жилье (покупали (или строили) квартиры, дачи и машины), превращали совокупное жилье в самодостаточную реальность, в которой, как в крепости, можно пережить любые реформаторские усилия государства. Речь идет о квартире в столице (страны или субъекта федерации), загородном доме в ее пригороде, вилле в Испании или Чехии, многочисленных погребах-схронах (в роли которых выступают офшорные банки и компании), где складированы деньги, драгоценности и активы, — во все это конвертировались приватизированные сырье, материалы, оборудование, результаты деятельности партнеров по бизнесу и т. д.