Возроди во мне жизнь - Анхелес Мастретта

Он поведал мне об этом с таким видом, словно я была его матерью, которая должна его защитить от неминуемой кары.

— Значит, ты больше не хочешь быть моим женихом? — спросила я.

— Ты не знаешь мою семью.

— И знать не хочу, — отрезала я и бросилась прочь из парка в сторону нашего дома номер два на Западной улице.

— Что случилось, деточка? — спросила обеспокоенная мама.

— Поссорилась со своим богатеем. Не видишь разве? — сказал папа.

— Что он тебе сделал? — спросила мама, которая всегда принимала всё близко к сердцу.

— Да он не стоит даже твоего плевка, — заявил папа. — Покажи ему язык, вот и все.

— Уже показала, — ответила я.

И вот теперь племянница этого изменника, который потом по указке родителей женился на Мару Понсе, создав самое скучное и унылое семейство, какою только можно представить, оказалась подругой нашей Марты, и притом хорошенькой.

Вечером явилась ее мамаша, чтобы забрать дочь домой; Андрес не упустил возможности пригласить обеих на ужин. Весь ужин он говорил гостьям комплименты, расспрашивал о здоровье близких и рассказывал разные истории из жизни тореро и политиков.

Прежде чем уйти, сестра Хосе остановилась в дверях и сказала:

— Кати, я так рада тебя видеть, ты, как всегда, просто очаровательна.

— Десять лет назад ты так не думала, — ответила я.

— Не понимаю, о чем ты, — ответила она, криво усмехнувшись, и поспешила откланяться, потому что в эту минуту Андрес что-то шептал на ухо ее дочери. Та настолько смутилась, что даже надела шляпку задом наперед.

Не прошло и трех дней, как он увез ее на ранчо близ Халапы. Там она и пребывала до самой последней минуты своей беременности, после чего произвела на свет девочку — еще одну претендентку на наследство. Эта история закончилась для нее вполне благополучно: она и по сей день живет на этом ранчо среди лошадей, собак и антиквариата, бездельничая в свое удовольствие. Как, впрочем, и ее зять, живущий за счет Кристины.

Прямо скажем, это не придало мне смелости, да и все семейство Ибарра сгорало от стыда. Хотя это доставило мне определенное удовольствие. Я от души повеселилась: генерал похитил подружку Марты, и теперь ее мамаша сходит с ума. Еще смешнее было представлять, как эта святоша безуспешно пытается замолить грехи в церкви. «Отлились кошке мышкины слезки», — думала я, вспоминая Хосе, парк Ла-Конкордия и тот роковой поцелуй.

Вся жизнь Пуэблы вертелась вокруг крытой галереи. Именно там Эспиноса показывал свой фильм, когда конкурент ударил его ножом, именно туда приходила Магдалена Майнес, чтобы похвастаться новым платьем — до того, как с ней случилась беда. Потому что вся ее жизнь круто переменилась после того, как убили ее отца. Ее платья были всегда тщательно отутюжены — ни единой морщинки; вся одежда в таком идеальном порядке, что, казалось, надета не на живого человека, а на манекен. Ее семья была не слишком богата, но жила на широкую ногу. Мы встречались довольно часто, поскольку Андрес вел какие-то дела с отцом Магдалены. Похоже, все вели дела с Андресом.

Магдалена была любимицей своего отца-адвоката. По воскресеньям он всегда брал ее с собой в казино «Сельва-Куэрнавака». Однажды мы с мужем встретили их там. Магда была в цветастом шелковом платье, с гребнями в волосах. Перед ней стоял бокал лимонада, который она потягивала через соломинку.

Когда мы вошли, они с отцом сидели в саду, за столиком с видом на бассейн. Мы привели с собой всех детей. При виде нас адвокат поднялся и отошел с Адресом в сторонку, чтобы поговорить без свидетелей. Магда завела какой-то пустой разговор о погоде, не выпуская при этом из виду отца. Вскоре он вернулся к нашему столику и немедленно удалился вместе с дочерью, что-то у нее спросив, и она тут же превратилась из легкомысленной девушки в серьезную. Меня удивила столь резкая перемена в ее поведении, но вокруг происходило столько странностей, что я не обратила на это особого внимания. Уже в машине, на пути в Пуэблу, я спросила у Андреса, что между ними произошло, и он ответил, что меня это не касается. Так что я вскоре забыла о Майнесах.

Через несколько месяцев адвокат внезапно исчез. Его похитили по дороге домой.

Магда пришла ко мне. Она была просто очаровательна в костюме из альпаки и серой шелковой блузке.

— Три дня назад папа пошел в кино и до сих пор не вернулся, — сказала она.

Я хотела ответить, что возможно, ее отец задержался у любовницы, но ничего не сказала; лишь молча разглядывала свои руки, словно я в чем-то виновата.

— Не будете ли вы так добры спросить мужа, что с ним могло случиться? — попросила она.

— Конечно, я спрошу у него, вот только не уверена, что это поможет. Он никогда не рассказывает о своих делах.

— Но люди говорят, что вы можете на него повлиять.

— Мало ли что говорят люди! Например, что ты спишь со своим отцом. Но это же на самом деле не так?

— Лучше бы это было так, сеньора, — ответила она, встала и ушла.

Три дня спустя адвокат нашелся — разрезанным на куски. Части его тела были уложены в большую корзину, которую кто-то доставил прямо к порогу его дома.

Я узнала об этом в полдень. Когда Офелия меня причесывала, в парикмахерскую вошли несколько старух, что-то возбужденно обсуждая между собой. Офелия как раз прикалывала мне фальшивую косу; увидев в зеркале слезы у меня на глазах, она даже встревожилась, что опять сделала что-то не так. Я сидела неподвижно, пока она втыкала шпильки мне в волосы. В салоне царила тишина; старухи смотрели на меня такими глазами, словно я держала в руке окровавленный нож. Я сидела, закусив губу, изо всех сил сдерживая слезы, пока Маура красила мне ногти. Мне не давали покоя мысли об убитом адвокате, который был так красив и умен, которым все так восхищались.

Едва освободившись, я тут же бросилась в дом Майнесов. Там было полно народу. Вдова сидела, опустив голову, в окружении младших детей. Она была так пугающе неподвижна, что тоже казалась мертвой.

Меня заметила только Магдалена, стоявшая возле гроба. Я так и не решилась к ней подойти; мне нечего было ей сказать, я хотела лишь увидеть ее, а заодно посмотреть, здесь ли венок, который прислал Андрес, или его выбросили за дверь. Андрес всегда изображал скорбящего; когда кого-то убивали по его приказу или кто-то бесследно исчезал к несомненной его выгоде, он присылал огромные венки — настолько огромные, что они с трудом проходили в двери дома, где стоял гроб с покойником.

Я шептала «Аве, Мария», одновременно просматривая надписи на венках и букетах. Ни на одном из них не было надписи: «От Андреса Асенсио и его семьи». Когда началась панихида, я встала, чтобы посмотреть, не валяется ли венок снаружи, однако, не успела я добраться до выхода, как вдруг увидела двух мужчин, вносящих венок, заказанный Андресом на рынке Ла-Виктория. Они с трудом протащили его сквозь дверь.

Я вышла на улицу. Мне вдруг пришло в голову, что Офелия может знать, что случилось; я была уверена, что кто-то из женщин, которых она причесывала сегодня утром, наверняка ей что-то рассказал. Я снова вернулась в салон.

Она знала не более того, о чем я уже и сама догадывалась. Говорили, что адвоката убил Андрес, больше просто некому; но никаких доказательств. Тем не менее, мне сразу вспомнился их разговор в «Куэрнаваке» и умоляющий взгляд Мадгалены, устремленный на отца.

Вернувшись домой, я заперлась в своей гостиной. Сначала я обгрызла с ногтей лак, а потом и сами ногти. Я ненавидела генерала. Даже не знаю, чего мне больше хотелось: то ли выйти к нему навстречу и потребовать объяснений, то ли навсегда запереться в комнате, чтобы никогда больше его не видеть.

Наконец, он вернулся домой: я услышала внизу его смех. Я слышала, как он отстегивает шпоры, как поднимается по лестнице, как идет по коридору к моей комнате. Он остановился и с силой толкнул дверь. Обнаружив, что дверь не открывается, он начал скандалить:

— Еще никто и никогда не запирал передо мной дверей, Каталина! Я в своем доме и имею право ходить, куда захочу. Открой дверь, не валяй дурака!

Конечно, я открыла ему дверь. Не хватало еще, чтобы кто-то услышал его вопли.

— Я уже в курсе, куда ты ходила, — бросил он. — Поверишь ты мне или нет, но я не имею к этому отношения. Сними это платье, ты в нем похожа на ворону. Ну, давай, покажи мне свои сиськи! Терпеть не могу, когда ты одета, как монашка. Ну же, не будь такой скромницей, это тебе не идет.

Он задрал мне платье, а я крепко сжала колени. Он навалился на меня всем телом, царапая пуговицами.

— Так кто его убил? — спросила я.

— Понятия не имею, — ответил он. — Чистые души всегда имеют множество врагов. Снимай это дерьмо! Да с тобой трудней управиться в постели, чем с девственницей! Снимай это! — повторял он, пытаясь содрать с меня платье. Но я по-прежнему держала колени крепко сжатыми — впервые за все то время, что его знала.