Сны о республике - Александр Машошин

— Просто как память. Я его ещё во время блокады носила.

— Ах, так это другое, самое первое? В котором ты с Анакином познакомилась?

— Не совсем. То есть, Анакин меня в нём видел, конечно, но, когда мы первый раз пришли в мастерскую Уотто, на мне был другой костюм. А в этом платье я познакомилась с другим мужчиной.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтригованный, я даже привстал.

— С Джа Джа Бинксом, — засмеялась она.

— Ох. Я-то думал… — я снова откинулся на кровати.

— А-а, согласись, я тебя всё-таки подловила! — донельзя довольная Падме снова сложила оранжевое платье и убрала в шкаф. — Так. Знаю, что мне надеть.

— Твоему Величеству помочь? — с готовностью предложил я.

— Валяйся пока, сама справлюсь.

Наряд, выбранный Падме, был достаточно простым и, в то же время, эффектным. Бледно-сиреневая блуза с широкими рукавами, такого же цвета тоненькие облегающие брючки, а поверх этого – свинцового цвета куртка без рукавов, но с капюшоном, и длинная юбка нараспашку. Волосы Падме заплела в простую косу, позвала меня:

— Закрути, пожалуйста, в спираль вот здесь. Нет, повыше.

Делать кузине сложные причёски мне не доводилось, а с таким элементарным заданием я справился аккуратно и быстро: уложил косу, закрепил её шпильками. Придирчиво оглядев себя в зеркале, Падме кивнула: всё нормально.

— Сам-то ты так вот в этом и пойдёшь? — спросила она.

— Нет, конечно. Пока ты красишься, пойду, переоденусь.

— Можно подумать, мне столько краситься!

— Так и мне не столько одеваться.

— Нахал, — во второй раз за этот вечер сказала Падме.

Из моей квартиры мы спустились ещё на один этаж, в тесный глухой коридорчик, освещённый резким чуть зеленоватым светом диодных ламп. Сюда выходили три двери – моя, с лестницы кабинета сенатора и из апартаментов этого этажа. На предыдущих, нижних этажах в этом конце только одна дверь, поэтому и коридор такой узкий. Коридор переходил в площадку с дверьми турболифта и чёрного хода из двух более скромных квартир, расположенных, соответственно, в левом и правом крыле большой башни здания. Как и в апартаментах, в каждой из квартир был доступ к двум турболифтам на наружных торцах башни, поэтому внутренним пользовались редко. Вот и теперь кабина так и стояла на верхнем этаже с той самой минуты, как я поднялся на ней после лекций. Стенки её были непрозрачными, за исключением полосы напротив двери: смотреть в глухой пермакритовой трубе особенно не на что. Такова плата за прочность и надёжность этого лифта, в отличие от открытых основных. Впрочем, и здесь строители ухитрились сделать нечто оригинальное. Против транспаристиловой секции кабины во всю высоту шахты была выполнена голографическая картина, потрясающая по глубине перспективы. По мере спуска кабина словно бы приближалась к планете с орбиты. У середины башни картина затуманивалась, изображая облака, а ниже другая голограмма показывала панораму города, каким он был во время строительства здания – без соседних башен и хаотичной застройки внизу.

Едва мы вышли из подъезда, к Падме, путаясь в полах длинного пальто из синтетического материала, кинулся круглолицый, наполовину лысый мужчина средних лет. Он не выглядел опасным, и всё же, я сделал шаг вперёд, готовый загородить кузину собой. Мужчина это заметил, сбавил темп и остановился в нескольких шагах.

— Сенатор Амидала, какое счастье! — воздев руки к небесам, словно узрел спустившуюся оттуда богиню, запричитал он. — Я-то надеялся встретить кого-нибудь из Ваших помощниц, а тут Вы… Прошу, уделите мне буквально пару минут.

— Сударь, — Падме строго посмотрела на него. — Сенаторы, конечно, служат народу, но нельзя же лишать нас сна и отдыха? Приходите в Сенат, и я с радостью выслушаю Ваш вопрос, не на ходу, а в подобающей обстановке.

— Увы, мне сказали, что у меня недостаточный приоритет…

— Стоп. Какой сектор, какая планета?

Мужчина назвал.

— А к своему Сенатору обращались? — спросила Падме.

— Да. Он не желает в это встревать. Между тем, вопрос-то общегалактический. Работодатели не хотят платить за увечья.

— Мы как раз сейчас рассматриваем этот закон и близки к финалу. Не волнуйтесь, он будет принят в течение двух недель.

Мужчина помотал головой:

— Нет. Дело не в увеличении выплат, а в том, что они вообще не платят. Нашли способ.

— Рассказывайте, — королевским тоном велела Падме. — Только в двух словах.

— Да-да, я кратко, а фактические материалы вот здесь, на кристалле.

И мужчина, действительно, кратко и доходчиво поведал, что в последнее время по Республике прокатилась волна судебных дел, как из копировальной машины. Работник получает травму, фирма подаёт на него в суд за халатность, судья признаёт его виновным, а работодатель тут же вносит прошение не наказывать работника, поскольку он и так пострадал. Бедняга уходит довольный тем уже, что его не заставили выплачивать "ущерб", и об оплате лечения не заикается.

— Я, как член правления профсоюза, прошу Сенат закрыть эту лазейку, — закончил он.

— Конкретные идеи есть? — спросила Падме.

— Разумеется. Организует работу кто? Работодатель. Он должен обучить, проинструктировать, проследить. В конце концов, действительно опасные операции следует поручать дройдам.

— Хотите сказать, что изначальная вина за травмы всё равно лежит на фирме?

— Именно так, — закивал профсоюзный деятель. — Плохой подбор кадров, некачественное обучение, ненадлежащие условия работы. За это фирму надо штрафовать…

— Да так, чтобы оплатить лечение было дешевле? — подхватила Падме.

— Точно! Вы ухватили самую суть, Сенатор.

— Идея мне нравится. Штрафы в законе прописаны, а сделать их обязательными и повысить размер… Вполне вероятно, такую поправку могут одобрить.

— Благодарю Вас. Не смею больше Вас задерживать, — профсоюзный деятель коротко поклонился и пошёл прочь.

— М-да, умереть спокойно не дадут, — пробормотал я.

— Точно, — вздохнула кузина. — И к гробу подойдут либо с прошением, либо с петицией. Поехали скорей, куда ты там собирался, а то ещё кто-нибудь докопается.

Система магнитопоездов Корусанта состоит из "слоёв", примерно так же, как сам экуменополис – из уровней, с тем отличием, что каждый слой служит и средством сообщения между уровнями. Самый верхний слой охватывает два "двойных нуля" – поверхностный и тот, что под ним, остальные – по три, иногда четыре стоэтажника. Прямых пересадок между ними нет, только с помощью турболифтов, а физически системы соединены в нескольких точках планеты крутыми наклонными отрезками, по которым поезда могут спуститься ниже, но обратно, даже без пассажиров, уже не вытянут. Да это и не нужно. Вниз каждый поезд отправляют для очередного планового ремонта, там он и остаётся на следующие пять лет, а на смену ему сверху приходит другой, поновее, или совершенно новый, если сеть самая верхняя. На самых нижних уровнях, где ещё есть транспорт, в трёх тысячах этажей от поверхности, ходят поезда, построенные полвека назад, там они и завершают своё существование под искросиловыми резаками дройдов-утилизаторов. Я знал на нашем факультете экстремалов, которые отваживались спускаться туда, чтобы прокатиться на этих развалинах. Кто-то из них привозил снизу сувениры и любительские голофильмы, вызывая смешанный с ужасом восторг среди девушек, а кто-то там и сгинул. Что с ними случилось, скорее всего, не узнает никто и никогда – это Корусант, ребятки, Нижние Уровни, а не альдераанский парк развлечений. Я со своей головой обычно дружу, поэтому ниже четвёртого слоя не спускался никогда, а пользовался, в основном, двумя верхними. Здесь имелась хитрость: для поездок на средние расстояния вторая сеть порой была выгоднее верхней. Поэтому, миновав сверкающий транспаристилом комплекс верхнего пересадочного узла, мы спустились ниже, на второй, тоже достаточно чистый и ухоженный, но чем-то неуловимо отличающийся. Может быть, дело было в архитектуре, всё же, строился этот уровень многие сотни лет назад. А может – в количестве рекламы, которой наверху гораздо меньше, и наборе рекламируемых товаров и услуг.

Подошёл поезд нужного направления. В отличие от надземных "скайтрейнов" и подземных гиперпоездов дальнего следования, он передвигался не по направляющим кольцам, а по сплошному жёлобу и имел более короткие вагоны с часто расположенными дверьми, возле которых находились продольные сиденья-лавки для пассажиров, проезжающих одну-две станции. Мы прошли глубже и уселись возле окна. Поезд, едва слышно звеня двигателями, нёсся через подземные кварталы. Внутри салона не было слышно характерного шелеста рассекаемого воздуха, и говорить можно было тихо.

— Начала забывать, как выглядят поезда этого типа, — сказала мне Падме. — Когда я только прилетела, на верхнем слое их оставалось совсем мало. "Хрустальные" мне нравятся меньше.