Крысиный волк - Дарья Беляева

— А где мой дом?

— В темноте земли, откуда ты вышел и куда вернешься. Ты не почувствуешь боли, — ответила она, и Шацар понял, что Мать Тьма предлагала ему смерть. Он отказался.

— Хорошо, — сказала она, и на ее слова отозвалась его кровь. — Тогда проснись, Шацар.

Шацар открыл глаза за миг перед тем, как Мардих больно клюнул костяшку его указательного пальца, боль заворочалась внутри.

— Он идет!

Шацар прислушался. Недалеко от их убежища кто-то насвистывал знакомую Шацару песенку. Шацар отметил, что ему нравится мелодия.

— Ну? — зашептал Мардих. — Я уже смирился с тем, что моя душа заперта в сорокопуте, но я не хочу провести жизнь на полке! Сидим тихо или пытаемся улизнуть?

Шацар пожал плечами, чем еще больше разозлил Мардиха. Почему бы Мардиху просто не улететь, в конце концов, он птица? Шацар принялся собирать камни, во-первых, чтобы швырять в таксидермиста, а во-вторых, чтобы не зашуметь ими, когда придется вылезти из шалаша. Шацар выглянул из убежища. Лес был густым и темным, на деревья ложилась неясная тень человека, идущего к ним. Шацар рассудил, что будь он таксидермистом из леса, прогуливающимся по своим владениям, проверил бы подозрительные шалаши в первую очередь.

Шацар осторожно пополз подальше от убежища, решив спрятаться в зарослях терновника. Во-первых, они были достаточно густыми, а во-вторых, терновый куст — последнее место, где кто-нибудь станет прятаться.

Шацар отполз за куст, Мардих уселся ему на плечо с видом самым независимым. Может, он боялся больше него?

Растение, за которым Шацар прятался могло похвастаться массивностью и пышущим здоровьем, его ярко-синие ягоды соседствовали с острыми, как спицы, колючками. Ближе к земле были хрупкие, красивые скелетики зверьков, запутавшихся в колючках когда-то, а выше, на уровне головы Шацара, истекала кровью добыча ближайших родственников Мардиха. Свежие, рубиновые капли, плеснувшие из какой-то маленькой пташки сверкали на ягодах. Шацар подумал, как чувствуют себя эти птички, беспомощно трепыхаясь в свои последние секунды. Знают ли звери, что эти секунды у них — последние, когда умирают?

Интересно, подумал Шацар, слушая песенку, которую высвистывал таксидермист. Он прошел мимо, Шацар внимательно наблюдал за тенью, скользившей по усыпанной листьями земле.

А потом тень замерла — неестественно-быстро, как будто у игрушки кончился завод и ничто больше не двигалось внутри нее. Свист тем временем даже не изменил своей тональности.

— Кто в моем лесу смеет пахнуть человечком? — спросил голос через пару мучительных, долгих секунд. Он был певучий, приятный и теплый. Сказочный голос, подумал Шацар, совершенно сказочный. Коготки Мардиха впились в плечо Шацара, но он не издал ни звука.

Шацар не слишком понимал, почему волнуется Мардих. С ним ведь все уже случилось. Тень медленно развернулась, а уже через секунду Шацар понял, что недостаточно хорошо оценил расстояние между собой и таксидермистом. Он забыл, что тень двигается быстрее.

Сам себе дурачок, как сказал бы отец.

Его схватили за шкирку и подняли над землей, затрещала ткань пижамы. Шацар с тоской посмотрел на свое убежище, терновый куст, и понял, что Мардиха на его плече больше нет.

Только потом Шацар увидел, наконец, того, кто держал его. Существо в старомодном одеянии лесника: черном пиджаке, черных брюках и черной шляпе с пряжкой. На этом мрачном фоне выделялись идеально отглаженный белый воротник и белые манжеты, которых лесники отродясь не носили. Существо было массивным, в одной руке оно легко удерживало Шацара, а в другой — топор. Высокие сапоги существа были начищены до блеска, оно будто бы пыталось аккуратностью достичь сходства с человеком.

Однако дело это было обречено на провал — у него была голова кабана, не мертвая голова с живыми глазами, каких много было в его доме, а настоящая. Вязкая слюна застыла на губах, в ноздрях пятачка пузырилась слизь, а вокруг бивней кружил живой пар, выходивший изо рта.

— Ты, — взревел таксидермист. — Нарушаешь покой моего леса! Никаких людей!

Шацар не ответил, просто продолжал смотреть в темные, блестящие глаза кабана. Из его пасти шел дух мертвечины, и Шацар скривился. Он подумал: а ведь таксидермист легко мог пригвоздить его к какой-нибудь ветке, как сорокопут делает с маленькими зверьками.

— Ты был в моем доме, мальчишка! Ты трогал моих зверей!

Шацар кивнул. В руке у него все еще был зажат камень, и он кинул его в нос кабану, вызвав, кажется, только больше ярости. Именно в этот момент, казалось бы самый неподходящий, вернулся Мардих. Он принялся кружить вокруг кабана, метя клювом и когтями ему в глаза. Кабан некоторое время пытался отмахнуться от Мардиха, потом бросил Шацара и перехватил топор двумя руками.

— Неблагодарный зверь, — сказал он спокойно, будто бы Мардих, пытавшийся выклевать ему глаза, не вызывал у него такой ярости, как человеческий детеныш, случайно забредший в его лес.

— Беги! — крикнул Мардих. — Что же ты сидишь, тупой ребенок?!

Но Шацар вдруг перестал понимать, почему ему нужно бежать. Он сидел на холодной земле, наблюдая за тем, как Мардих наворачивает круги вокруг чудовища, пытаясь Шацара спасти.

У Саянну была музыкальная шкатулка, где красивая статуэтка медленно кружилась под нежную, жуткую музыку. Не хватает музыки, подумал Шацар, а потом таксидермист отбросил Мардиха, неожиданно мягко, не ударив его острием топора. Мардих врезался в дерево, старчески закашлялся и рявкнул:

— Да беги ты уже!

Но Шацар остался на месте, он запрокинул голову вверх, чтобы узнать, блеснет ли острие топора, доберется ли до него свет алой луны или нет, когда таксидермист занесет топор над Шацаром.

И все блеснуло.

Как красиво, подумал Шацар, надо же как красиво — рубиновый отблеск на железе. А еще был белый туман, клубившийся на глубине черных, кабаньих глаз. Шацар наблюдал, ему не казалось, что именно с ним случится что-то плохое. Он боялся умереть от голода, но совершенно не боялся, что сейчас ему размозжит голову существо леса.

И когда Шацару захотелось, чтобы таксидермист замер, это было желание остановить мгновение, казавшееся Шацару красивым и правильным. Все было как надо, начало движения, свет, перекошенная, звериная рожа. В миг, когда блеск алой луны переместился с лезвия на основание острия, все замерло.

То есть, это сначала Шацару показалось, что все замерло, а потом он увидел, что замер лишь таксидермист, а лес продолжал жить своей жизнью — копошились насекомые, раздавались далекие крики сов, ветер щекотал деревья.

Шацар продолжил сидеть и любоваться на занесенный над ним топор.