Крысиный волк - Дарья Беляева

Мескете говорила, и чем больше речь шла о человечности, тем большую силу обретал ее голос. Будто она высказывала, наконец, самое сокровенное, чем научилась, будучи Инкарни.

В конце концов, Мескете сказала:

— Инкарни Жестокости, встаньте!

Амти увидела, как поднимаются люди, в том числе и Аштар. У многих было оружие, некоторые были измазаны в крови, часть из них имела звериные черты. Они были осколками чего-то большего, и Амти впервые подумала о том, что Инкарни Жестокости имеют между собой что-то общее.

— Инкарни Разрушения, встаньте!

Поднялись с колен Неселим и Хамази. В целом Инкарни Разрушения казались более спокойными, чем остальные, у многих был болезненный вид.

— Инкарни Безумия, встаньте!

Амти заметила, что поднялся Мелькарт. Инкарни Безумия, разумеется, были абсолютно сумасшедшими, у одних глаза были почти бессмысленные, другие совершали повторяющиеся движения, иногда почти незаметные, а иногда подобные припадкам. Кто-то улыбался, и Амти никогда не видела улыбок страшнее, даже Инкарни Жестокости не умели скалить зубы так.

— Инкарни Осквернения, встаньте!

Адрамаут поднялся, а вместе с ним и многие другие. Они были похожи друг на друга меньше всех, Амти не могла найти ничего общего, никакой характерной черты, которая объединяла бы если не всех, то многих. Она вспомнила, что Шацар — Инкарни Осквернения. Шацар и Адрамаут, да что у них вообще могло быть общего? Разве что, было какое-то ощущение неправильности, исходившее ото всех Инкарни Осквернения. Ощущение отклонения и дефекта.

— Инкарни Страсти, встаньте!

У Амти дух захватило. Она впервые была причастна к другим Инкарни, была полноценной частью своего народа. Амти снова дернула Яуди, теперь вверх, давая понять, что Инкарни закончились, и она слишком долго выбирала к кому примкнуть. Ноги едва не подкосились от волнения, и Амти поняла, что скучала не только по своей семье, но и по Двору.

Скучала по оглушительному единству. По ощущению родства со своим народом. Интересно, Шацар тоже скучает по этому? Вместе с Амти поднялись Шайху и Эли, и еще множество других людей, их тоже было сложно объединить, но в каждом, Амти чувствовала, было что-то разрушающее и яркое, как огонь. Она заулыбалась, почувствовав себя частью целого.

Теперь все стояли, и Мескете сказала:

— Я не буду вводить никаких запретов. Этот мир был создан до закона и не будет его знать. Однако, всякий, кто потеряет все человеческое и станет опасен для Двора, окажется здесь.

Мескете щелкнула кнутом по земле, и существа в клетках одновременно отозвались криком. И Амти подумала, они же живые, они же чувствуют боль, они же мучаются. Она и сама не поняла, какую интонацию несла эта мысль, крики заглушили все. Крики, визги, шипение: симфония, дирижером которой была невыносимая боль. Амти закрыла уши, но смотрела во все глаза. Существа в клетках дергались и корчились, но существа снаружи, в основном, улыбались.

И Амти поняла, что нельзя было превратить Двор в Государство, нет. Амти поняла, что нет никакого режима Мескете, что у зла тысяча имен, и Мескете — лишь одно из них, отличавшееся от того, что представляла собой Царица, однако сходное в главном.

Нет, здесь было ничего не изменить, здесь не насадить было никакого порядка, думала Амти, силясь мысленно перекричать вопли, раздававшиеся, казалось, у нее в голове.

Мескете была частью Двора со всей его чудовищной жестокостью, и только внешне он стал другим.

Когда все закончилось, Мескете прошла во Дворец, и они двинулись за ней. Ее нагнал Адрамаут, он мягко улыбнулся, спросил:

— Может стоило быть помягче, любимая?

Мескете посмотрела на него, как на идиота, а потом быстро, будто бы смущенно поцеловала. На Амти и Яуди она будто бы не обращала внимания. Вроде как их присутствие не было для нее сюрпризом.

Амти подумала, что так она играет на публику, однако, когда они вошли в ее покои, Мескете не просияла чудесной приветственной улыбкой. Впрочем, этого не стоило и ожидать.

Мескете положила руку Амти на плечо, чуть сжала, так что это показалось почти болезненным.

— Я рада, что ты здесь, — сказала она. Голос ее, впрочем, особенной радости не выражал. Однако, Амти поняла, что Мескете действительно впервые расслабилась за это время. Она принялась разоружаться.

Когда на кровати Мескете оказались три ножа и два пистолета, а так же глушитель, она вздохнула с облегчением и улеглась, уставившись в потолок. С такой же радостью Амти снимала лифчик, когда оказывалась одна.

Некоторое время все, включая Яуди, молчали. Наконец, Мескете сказала:

— Я была очень, очень, очень плоха.

— Нет, милая, ты была очень, очень, очень похожа на диктатора.

Мескете нащупала нож и кинула им в Адрамаута. Нож впился в стену рядом с ним, бросок был очень точным и лезвие прошло совсем близко. Адрамаут только улыбнулся, он доверял ей.

— Так это ваш хваленый мир суицидальных мегаломаньяков? — спросила Яуди. Когда Мескете посмотрела на нее, Яуди показала пальцем на Амти, и Амти вот уже второй раз за сегодня поймала означающий взгляд. Нет, даже Взгляд. Она вздохнула, и неожиданно положение спас Мелькарт.

— Может, ну знаете, поедим и выпьем водки, потому что Амти снова с нами? Я слышал, это еще называется праздник.

Мескете распорядилась принести еду и выпивку. Голос у нее был вполне спокойный, не усталый, будто за пять минут она успела набраться сил. Подали мясо и фрукты, хотя бы меню не изменилось, подумала Амти. От запаха вина, которое налил ей Шайху, Амти замутило.

Зато Мелькарт добрался до водочки и был абсолютно счастлив. Адрамаут произнес тост за Амти, он сказал, как они рады, что она жива и здорова, как они волновались и, совершенно неожиданно, как гордятся ей.

Амти не была уверена, что тост поддерживают все, но ей стало приятно. Она снова рассказала всю историю ее мытарств от начала и до конца, исключая то же, о чем умолчала с Адрамаутом — секс с Шацаром. Отдельно Амти поблагодарила Яуди, но та только отмахнулась. Щеки ее порозовели от выпитого и теперь она вовсе не казалась больной, однако Амти видела, как Шайху постоянно смотрит на часы.

Через некоторое время Амти и Мескете вышли на балкон. Амти открылся вид на огромный, темный лес. Наверное, именно туда попал Шацар, когда был ребенком.

Мескете некоторое время молчала, а Амти с удовольствием вдыхала воздух Двора.

— Прости меня, — сказала Мескете, наконец. Она сняла темные очки, и теперь Амти могла видеть ее глаза. — Прости, что я тебя оставила.

— Там не было правильного решения, — пожала плечами Амти.

— Не знаю, — сказала Мескете. — Решение, которое мы не принимаем обычно и кажется правильным.