Пансион искусных фавориток. Борьба за любовь - Екатерина Богданова

— А ты не болтай всякую чушь, — зло проговорила Касиян.

— Да заткнитесь вы! — прикрикнул Анторин.

Я смотрела на друзей и чувствовала, что что-то не так. Они все одновременно начали злиться. Вспомнились мои собственные чувства, когда в меня в первый раз влили антитуман. Если их не остановить, то это может плохо закончиться.

Друзья спорили всё громче и озлобленнее, и я пошла на крайние меры.

— Если вы все сейчас не замолчите и не успокоитесь — я выпью все ваши силы! — прокричала, перекрывая их голоса. — Вы забыли зачем мы здесь? А я помню! Мы пришли за моим мужем и я найду его, с вами или нет. Решать вам.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь шорохом шагов Тарона, медленно обходящего нашу свару по периметру. Гибриду было наплевать на наши дрязги, он выполнял свои обязанности — охранял команду.

— Ну мои силы ты не выпьешь, — ехидно проговорила Дамон. — Магии у меня нет, а вот опыта и сноровки, чтобы обезвредить тебя достаточно.

— Ты что несёшь? — злобно спросила Касиян, встав между нами и вытащив кинжал.

— Прекратите. Неужели вы не понимаете, что с вами происходит то же, что случилось со мной при первом контакте с антитуманом? Контролируйте агрессию. Вспомните, что вам дорого больше всего, — медленно подойдя к подругам и положив руки им на плечи тихо говорила я, в надежде достучаться до их самых тёплых воспоминаний. — Мона, вспомни своего брата, ведь он так восхищается тобой и ждёт твоего возвращения. А ты, Ян, забыла, что тебя дожидается принц Прайнор? Если вы не обуздаете свой гнев, то никто из нас не вернётся к родным и любимым.

— А меня Леля обещала убить, если я не вернусь живым, — подал голос Ронни. Ему быстрее всех удалось взять под контроль вызванную вилянием межпространства агрессию.

Рондай всегда отличался завидными оптимизмом и добродушием, которые и сейчас помогли ему.

Фрейлины тоже постепенно приходили в себя, и лишь Анторин смотрел на нас с такой ненавистью, что даже Рафэ отступил подальше от него. Однако император не проявлял агрессию. Но лучше бы он напал на нас, вместе мы смогли бы его обездвижить и успокоить. Анторин же поступил иначе, сначала он пятился, отдаляясь от нас, а потом повернулся спиной и убежал! Рондай бросился за ним, но был остановлен подоспевшим Тароном.

— Нельзя разделяться. Опасно, — пояснил свои действия великан, удерживая Ронни за плечо.

— Мы связаны, найдём его без проблем, — совершенно не переживая проговорил доминант. — Если сам не вернётся через пару часов, притянем через связующую нить.

— А тебе не приходило в голову, что если с ним что-то случится, то не только отношения между Доминиарием и Наминаем будут под угрозой, но и связующая нить может оборваться? — вопросила я у высокомерного блондина.

— Он сможет за себя постоять, — уверенно ответил Рафэ.

— Так зачем же ты притащил с собой Тарона, если опасность не так велика, как кажется? — спросила, сверля доминанта недоверчивым взглядом.

— Я не доверяю вам, — усмехнулся Рафэ. — Он будет защищать меня от удара в спину.

— Судя по тому, что рассказал твой пёсик, как бы нам всем не пришлось повернуться друг к другу спиной, чтобы защищаться от того, что скрывается во тьме, — враждебно проговорила Дамон. — Какой же ты слизняк! Ну что, идём за императором Анторином?

— Конечно идём. И немедленно. Ронни, ты чувствуешь магическую связь? — произнесла я, всматриваясь в сумеречный пейзаж.

— Чувствую, он не далеко ушёл. Сейчас не двигается. Если поторопимся, то нагоним минут за десять, — ответил Рондай и первым пошёл в нужном направлении.

— А как же Карай Туманный? Неужели для тебя бывший партнёр по политическому союзу важнее, чем муж и отец твоего ребёнка? — язвительно поинтересовался Рафэ.

Но, сколько бы доминарий не источал яд, выбора у него не было, и он последовал за нами, сопровождаемый своим молчаливым и, в сущности, добродушным телохранителем Тароном.

Гладкая зеркальная почва постепенно становилась рыхлой и неровной. По мере продвижения камни и ямы становились всё больше и вскоре мы уже не шли, а преодолевали подъёмы и спуски.

— Он совсем близко, буквально ещё пара пригорков, — проговорил остановившийся передохнуть Ронии, когда все собрались вокруг него.

— Я бы так не сказал, похоже, он почувствовал наше приближение и тоже движется, — лениво уведомил нас доминант. — Глупое решение — догонять его сейчас. Успокоится и сам нас найдёт… если не одичает.

— Какая же ты мразь, — тихо произнесла я и двинулась дальше, поторапливая Рондая.

— Я точно займусь твоим воспитанием, блондинчик, — пообещала Дамон, проходя мимо Рафэ.

— Ты ещё не поняла, что такую гниль не исправить? — спросила у подруги, когда мы поравнялись.

— Да не гнилой он, воспитанием испорченный. По глазам вижу, что глубоко в душе завидует наший сплочённости. За ним-то никто не пошёл бы, вот и бесится, — ответила Мона. — Жалко мне их, были же когда-то нормальными. Их предки отказались от человечности, но кровь-то одна.

— Вот уж от кого не ожидала такого сочувствия, так это от тебя, — усмехнулась Касиян.

Дамон промолчала, лишь состроила ехидную гримасу. Но я знала, чего стило этой девушки её пресловутое хлоднокровие. Голодное детство и забота о младшем брате тогда, когда она сама ещё была несмышлёным ребёнком, а в последствии и разлука с ним, научили Мону быть сильной. Никто не рождается сильным и жестоким, такими нас делает жизнь. Лишь я знала, что Дамон иногда плачет ночами, когда во снах возвращается в своё детство и вновь переживает побои непутёвой матери, сальные взгляды её многочисленных любовников и постоянное чувство голода, когда девочке приходилось отдавать большую часть того, что удавалось раздобыть, маленькому брату. Теперь ни сама фрейлина, ни её брат, ни в чём не нуждались, но Мона добилась всего сама. И она была одной из тех, кто участвовал в спасении всего королевства. Могла ли я, в свете всего этого, осуждать её за маленькие шалости с придворными и иногда чрезмерную язвительность?

Годы борьбы, а потом и правления Возренией, научили меня видеть то, чего многие не замечают — сильными и справедливыми становятся только те, кто выстоял перед гнётом несправедливости, будучи слабым. Вот такой парадокс — настоящая сила не приходит сам собой, она появляется благодаря боли и лишениям. Лишь тот, кто познал боль унижений и потерь, будучи слабыми, обретают настоящую силу. Те же, кто получил влияние и богатство, не приложив для этого никаких усилий, как правило, на поверку, оказывались слабыми и бесчестными. Мона в чём-то была права — доминанты не были безнадёжными, но они упивались своим могуществом и, если лишить их этой силы, то лишь единицы воспримут такую потерю с высоко поднятой головой. Большинство же захлестнёт волна враждебности и злобы. И Рафэ не был исключением, он наслаждался своим превосходством и боялся лишь меня — ту, кто может лишить его дарованной, а не заслуженной силы. Боялся, но не уважал и не воспринимал как равную.