Последние каникулы - Лев Хахалин

— Ну, дядь Саш! — вмешался Вадик. — Не зашивал я его. Скажешь, а меня под суд потянут. Шить–то нельзя. Да и нечем было.

— Да, веселая жизнь, — раздумчиво произнес Ильичев, нянча в руке стаканчик. — Ну, профессура; давайте выпьем за практикующих, молодых и старых, которые и есть медицина. Вам — тоже пить! — приказал он Вадику. — И не врите, будто не умеете.

Вадик хорошо делал уколы — напрактиковался у отца в госпитале, — поэтому больной облегченно вздохнул и, с благодарностью посмотрев на Вадика, сказал громко:

— Знаете, иногда так впорют, что неизвестно, где болит сильней — в черепе или в заднице.

— Я зайду часика через два, — отступил к двери Вадик. — Не прощаюсь.

Его проводили до дверей. А через два часа (больше он, как ни пытался, не выдержал), под сильным дождем прибежав в дом, он застал больного уже сидящим на кровати с расслабленным, порозовевшим лицом. Он возражал одному из собеседников, молчаливому, нескладно выглядевшему в куртке и закатанных черных брюках.

— …Но, ближайшие пятьдесят лет — наши: медиков, биологов. Техника и все эти ухищрения, о которых вы говорили, быстро исчерпают запасы знаний и появится, уже появилась, необходимость шире взглянуть на человека.

— По–новому, — подсказал кто–то.

— По–старому! Мы — частица Вселенной, малая, даже ничтожная, но часть целого. А вырвали человека из этой системы, вырвали Землю… А, доктор! Спасибо, кажется, миновало, — сказал он. — Теперь хоть до дома доберусь. Сейчас тронемся.

— А вы за рулем? Не стоило бы!

— Выхода другого нет, — объяснил Ильичев. — Я без прав, кто ж его машину поведет? Здесь ее оставить разве что, а? Через неделю вернемся.

— У меня в среду самолет на Новосибирск, — усмехнулся больной. — Не хватало мне только сейчас свалиться! — сердито произнес он, имея в виду что–то такое, о чем все знали; ему сочувственно покивали головами.

— У меня есть такая штучка — папазол, — убирая тонометр, пробормотал Вадик. — Ну, все: давление — норма.

— Отлично! — отозвался Агеев. — Будет сосать как профилактическое. Молодец, коллега! Сколько получили на экзамене у меня? Чувствуется, что пять. Только эти колдобины — не раскачают ему пузырь, нет? Все потроха вытряхивают наши дорожки.

— Я умею водить, — сказал Вадик, — только права дома. Но до шоссе права не нужны…

— Слушайте! — подал голос молчавший солидный дядечка, собеседник больного. — Слушайте, кого ваш институт готовит? Универсалов? Образцово–показательных специалистов? А может, вы все подстроили, а? — засмеялся он.

— Ну, Вадик, объясните замминистру про приказ, — улыбнулся Ильичев. — Ладно, я. Был такой приказ по нашему институтскому комсомолу: врач обязан уметь водить транспорт, прыгать с парашютом и…

— Делать двадцать манипуляций, — подсказал Вадик.

— Которые, замечу, врачи, как правило, делать не умеют, — повысил голос Ильичев. — Было такое. Я теперь вспомнил. При прежнем ректоре, — этим он что–то объяснил заместителю министра.

…Вадика поставили в центр колонны, чтобы можно было помочь, если у него что–то не получится. Но получилось, хотя он очень волновался — не водил прежде «Волгу», такую тяжелую и инертную в сравнении с теми разбитыми «Москвичами», на которых он накатывал обязательные часы.

На шоссе колонна остановилась, поджидая больного. Моторы негромко урчали под мокрыми капотами, от них поднимался пар.

— Пойдемте, встретим Сережу, — предложил Вадику Ильичев.

Дорога, та дорога, которая привела когда–то, — давно ли? — Вадика и Олю в рощу, была черной, липкой, пришлось идти по краю нежно–зеленой пшеницы, в которой путался туман. Ильичев поднял голову, снял берет и глубоко задышал. Небо было низкое, серое, но не ровно серое, а с пестротой, с черным — от туч, белым и пушистым — от облаков и даже нежно–голубым, маленькими клочками рассеянным по горизонту и над головой.

— Ах, чудо какое!.. И в ненастье! — удивился Ильичев. — Ловите эти минуты, Вадик. Все потом будет, а вот этого — нет. Некогда будет взглянуть. Станете вот так, как мы сегодня, наскоком, выбираться к какому–нибудь своему дяде Саше, радоваться отсутствию полировки и паласов, радоваться дождику, который льется за шиворот, запаху воды. Потянет вас в тот лес, в это поле, и даже то, что сорвалась рыбалка, запомнится крепче, чем, если бы она состоялась. Нарушится система «постановили — выполнили». Вон, видите, Сережа идет! Понимаете, Вадик, — заторопился он сказать что–то важное, — вот он заболел на наших глазах; ей–богу, все заволновались, всполошились. А будь это в городе? Я бы узнал об этом через месяц, ну, посочувствовал бы, но так, как сегодня, — нет! Так что, пока вас не затянуло, а это обязательно должно будет случиться, Вадик, кажется, вы из активных, а, значит, работяг, — он обернулся, посмотрел на Вадика, — копите в себе память о таких минутах, это будет как эталон в последующем. Я вам как физиолог говорю… Как ты, Сережа? — Ильичев заспешил навстречу больному. — Терпишь?

— Спасибо большое! — пожимая руку, сказал Вадику чуть задыхающийся больной. — Вполне дееспособный. Давайте на прощание познакомимся по форме. Может быть, когда–нибудь… Кириллов Сергей Викторович! — назвался он. — Что?

— Я читал ваши книги, — пролепетал Вадик, краснея, потому что в эту минуту происходило невероятное: он стоял на мокром поле в сотне километров от Москвы и тряс руку недосягаемому, невозможно далекому академику Кириллову, о котором он столько слышал, работы которого он читал, восхищаясь его идеями и волнуясь от их красоты, — последние два года с того памятного заседания студенческого научного кружка, когда им рассказали впервые о новом направлении в медицинской генетике.

— Что читали? «Система тайн»?

— Да. И «Введение в теорию».

— Интересуетесь этой проблемой?

— Я по этой проблеме принят в ординатуру, — сказал Вадик пересохшим голосом и облизнул сухие губы.

— Встреча на далеком меридиане! — весело хмыкнул Ильичев. — Ну…

— Вот что, — прервал Кириллов, суровея, — все эти разговоры на ходу ни к чему не приводят. Вот мой телефон. — Из записной книжки он вытащил визитную карточку на английском языке с телефоном, тем секретным–рассекретным личным телефоном, который Вадик узнавал–узнавал, и не узнал. — Когда приступите к работе, свяжитесь со мной. Поговорим. Обсудим ваши планы… Есть планы? — Вадик судорожно кивнул. — Ну, до свидания, — потеплев лицом в улыбке, сказал Кириллов и еще раз пожал Вадику руку. — Позвоните мне, я запомнил вас, Андреев Вадим…

Когда машины скрылись за дальним поворотом шоссе, стих гул их моторов и тишина дождливого дня обступила Вадика, лихая волна слепого везения обдала его с ног до головы. Угловатое, с лицом Кириллова, возможное будущее вставало из тумана неопределенности, сомнений, робости — и все это пришло случайно, вдруг, подарком.

«Все, все, что сейчас, — только пауза, заминка, — думал Вадик, широко шагая по дороге. — Там, в сентябре, может начаться главное — к чему ты шел, отказываясь от соблазнов, ошибаясь в. выборе, разочаровываясь в других учителях. Там то, из–за чего тебя считали крепкозадым отличником, из–за чего ты учил второй язык и лез, лез, невзирая на щелчки, в клиники, отделения, брался за все своими руками — и узнавал. А дать шанс испробовать себя на настоящем деле тебе может только суровый — и, по отзывам упорных ребят, пробившихся все–таки через заслоны его заместителей и помощников, злой и нетерпеливый Кириллов С. В.! Только бы он выслушал тебя однажды!..»

И снова, как спасенный из воды, он переживал тот миг, когда Кириллов назвал себя, добро и заинтересованно рассматривая его, и с испугом подумал: «А что если бы этого не случилось?» Если бы он не помог тогда дяде Саше, не подружился с ним… если бы дядя Саша не верил в него и побежал за помощью сегодня не к нему, а к Марь — Андревне или на центральную, усадьбу, то он, Вадик, проспал бы эти два–три решающих часа — и ничего бы из случившегося не случилось!..

Он понял, почему его бросает то в жар, то в холод — это наивная простота связи между прошлыми поступками и сегодняшними последствиями открылась ему. «Так, только так и должно быть», — думал он, шагая через мокрое поле, на котором только что, может быть, его судьба спрямила свой путь. И всматривался в неровную дорогу, прикрытую низким, неверным, у самых ног, туманом.

— …Провожал? — с крыльца избы спросила его Оля. — Погуляем? Я сегодня свободна. Командир ужин сухим пайком велел выдать, я тебе пряников оставила. Любишь прянички?

— Опять сухой паек! — возмутился Вадик.

— Не шуми, — сказала Оля примирительно. — Ребята довольны. Ты чего такой красный?

— А мне сегодня повезло, — глядя на Олю снизу вверх, поделился Вадик. — Знаешь, мне так сейчас повезло!.. Ты даже понять не сможешь, как это важно! Случайность, а так все упростила!.. Повезло. Вообще–то ты в судьбу веришь, а, Оль?