Силы неисчислимые - Александр Сабуров

— А тебе кто поручал за меня службу править? — хорохорится Григорий Иванович, и мы успокаиваем стариков тем, что обоих включаем в розыскные группы.

— Ну, давайте все-таки обедать, — приглашает Богатырь.

И я и Рева после угощения хинельцев не особенно торопимся к столу, но, заметив огорченный взгляд Захара, поддерживаем компанию и приглашаем наших строптивых стариков. Однако Струков отказывается, спешит в дорогу:

— Дело есть, не могу. Задание, сами понимаете, важнейшее. Так я поехал. Его последние слова «До завтра!» доносятся к нам уже с крыльца.

Струков ушел таким живым, энергичным. Кто мог тогда подумать, что утром мы его увидим полумертвым.

…У дома кузнеца в центре Красной Слободы столпились люди. В образовавшемся кругу на санях лежит Струков. Мы с Богатырем вслушиваемся в его тихий сиплый голос:

— В больницу не поеду, покуда командиру не доложу…

Он говорил еще что-то, но уже не разобрать. Сани трогаются. Доктор Александр Николаевич Федоров на ходу прыгает в сани, и они мчатся к больнице.

Оказалось, Струков с помощью собаки все же нашел парашютиста. Но на обратном пути сломалась лыжа, и старик долго барахтался в глубоком снегу, пробираясь к дороге. Совсем выдохся, свалился. Стал кричать. До хрипоты сорвал голос, пока наши ребята не подобрали его.

Мы заходим с Богатырем в ветхий дом кузнеца. Полно народу. На столе лежит человек в гимнастерке. Крупные черты лица, волевые дуги бровей, плотно стиснутый рот.

На полу ранец с парашютом. Богатырь берет его в руки, внимательно рассматривает:

— Парашют не раскрылся.

В углу послышался надрывный женский плач. Защемило сердце. А тут еще хозяин избы уныло запричитал:

— Видать, человек был хороший. Наверно, детишки есть, и жена небось убивается. О, господи, надо же было человеку решиться прыгнуть с небес…

— Товарищ командир, — обращается ко мне Кривенков, — где могилу копать будем? Я распоряжусь, а сам к своему Егорычу потопаю. Беспокойство у меня за него сильное…

— Скажи, чтобы рядом с Пашкевичем.

Николай Пашкович был моим другом. Вместе с ним — военным прокурором 37-й дивизии — мы, оказавшись в окружении, создавали партизанский отряд. Принципиальный, предельно честный человек, Николай Пашкович до последней минуты своей жизни был бойцом и коммунистом в самом высоком смысле этих гордых слов. Он погиб в Локте, когда мы громили там немецкую комендатуру.

Да, пополняется наше партизанское кладбище. Рядом с Николаем похоронены Ваня Федоров и Володя Попов. Теперь появится еще один скромный холмик. Под ним будет покоиться подполковник Дроздов, человек, который так много знал и о котором мы почти ничего не знали…

Мне передают блокнот погибшего. В нем много зашифрованных пометок. А вот размашистая запись: «Снова в полет. Чувствую себя хорошо. Мысленно уже у С. Думаю, будет удача».

Докладывают, что найден мешок с автоматами. Тоже парашют не раскрылся, и оружие разбито.

— Це ко мне в штаб, — воспользовавшись моим раздумьем, распоряжается Рева.

— А больше ничего не отыскали? — спрашивает Богатырь.

— Нет.

Снова и снова разглядываю загадочные пометки, испещрившие листы блокнота. Всматриваюсь в лицо погибшего. Нет, так и не узнать, какие вести вез нам посланец с Большой земли.

Ничего не можем придумать, чтобы выручить Мусю Гутареву из лап гестапо.

Трагические события последних дней удручают нас. Снова мучат сомнения. Казалось, все решено: готовимся к рейду на Украину. Нам надо рассредоточиться, ни в коем случае не допускать концентрации наших сил в этой лесной низменности, переполненной партизанами. В условиях современной войны оккупантам выгодно согнать партизан в одно место и здесь блокировать их. Это куда легче и проще, чем иметь дело с многочисленными подвижными партизанскими отрядами, действующими в разных и совершенно неожиданных направлениях.

Все это понятно. Но есть и другая сторона дела. Снова вспомнились слова председателя Суземского райисполкома Егорина:

— …Постой, постой… Как это так вдруг уходите? И почему это на Украину? Вы же формировались здесь, на Брянщине. На кого ты оставишь семьи своих партизан?..

И действительно, кто заступится за трехлетнюю дочку Аллочку и старую мать Марии Кениной? Кто выручит из беды детей и жену отважного командира роты Иванченкова? Как поступит партизан Григорьев из Красной Слободы, человек невоеннообязанный, но ставший у нас главным конструктором секретных мин? А наши пулеметчики — жители этих лесных деревень? У всех у них здесь остаются близкие людней, случись что, фашисты расправятся с ними со всей кровожадной жестокостью. И еще думалось, какие мучения ожидают сестру Муси Гутаревой, которая, спасаясь от полиции, ночью выскочила в окно, босая бежала по снегу и сейчас лежит с обмороженными ногами?.. Муся все еще в трубчевской тюрьме, к которой пока никто из наших не смог пробиться…

Скольким людям на Брянщине мы бесконечно обязаны! Как нам расстаться с Григорием Ивановичем Кривенковым? Этот пожилой, тяжело больной человек в дни отступления нашей армии организовал сбор оружия и спрятал его для партизан. Только нам он передал несколько десятков пулеметов и почти тысячу винтовок. А таких преданных друзей на Брянщине у нас очень много, мы сердцем породнились с ними…

Известие о прибытии к нам связного от Ковпака застало меня и комиссара Захара Богатыря на собрании в деревне Смилиж. Садимся на коней, спешим в Красную Слободу.

Саша Ларионов быстренько открыл нам ворота.

— Где гость?

— Здесь, в штабе.

— А накормить обедом хоть догадались?

— Так точно, догадались.

— Что за человек, молодой?

— Видать, за шестьдесят, а старик ловкий, живой…

— Так ему же с дороги сначала отдохнуть надо…

Резко скрипнула дверь. На крыльце появился настоящий дед-мороз. Круглое лицо обрамлено белой бородой. Он в домотканом зипуне, сшитом по самой древней моде.

— Зачем же сразу на отдых, Александр Николаевич, — мягким голосом заговорил дед-мороз, — я ж не в санаторий прибыл…

Крепко пожимаем руку долгожданному посланцу, по-дружески обнимаемся. Это Алексей Ильич Коренев, испытанный ветеран: партизанил еще в гражданскую войну. Приглашаем гостя в дом.

Пришелся этот человек нам сразу по душе, и беседа потекла непринужденная, можно сказать, братская.

— Сидор Артемьевич, — заговорил Коренев, — просил передать вам и вашим хлопцам сердечный привет.

— Как себя чувствует Сидор Артемьевич?

— Если считать по военному времени, ничего, сносно. Он послал меня к вам с большой просьбой. Нельзя ли передать по радиостанции отчет нашего отряда и просьбы к ЦК Компартии Украины?

— А почему же нет? — весело откликается Богатырь.

Мы рассказываем о нашей поездке в Хинельский лес.

— Нам товарищ Куманек уже говорил. Сидор Артемьевич очень жалеет, что вы нас там не застали.

Из последующего разговора узнаем, что противник вытеснил ковпаковцев из Спасских лесов и они вынуждены были снова вернуться в Хинельский лес.

— Но и там ворог что-то затевает.

Поведали мы Кореневу о наших делах под Серединой-Будой, у хутора Хлебороб. Коренев слушал молча, видимо вбирая в себя все подробности боя, чтобы потом доложить обо всем своему командиру.

Когда Захар начал говорить о нашем партизанском крае, о результатах боевых действий отрядов за последние четыре месяца, мне показалось, что Кореневу все это уже известно. Да это и понятно, ведь до нас он успел побывать в Суземском райкоме партии и райисполкоме. А главное, проехав по одной трети нашей Малой партизанской земли, гость не мог не заметить работающие сельсоветы в деревнях, отряды самообороны на своих постах и повсюду партизан, партизан, партизан… Коренев, этот повидавший жизнь умный человек, не мог также не понять, что райцентр, железнодорожную станцию и до сотни деревень враг не по своей охоте уступил партизанам.

— Концентрация сил противника в Середине-Буде и в Севске задумана не без умысла, — делюсь своими мыслями. — Видимо, нас решили изолировать от Хинельского леса.

— Вот поэтому мы и решили направить в Середино-Будский район отряды Боровика и Воронцова, а также выслать диверсионные группы вот сюда, на железную дорогу Зерново — Конотоп, — водит по карте карандашом Богатырь.

— От станции Зерново до Навли все полотно уже разобрано партизанами и мосты тоже взорваны, — добавляю я. — А им крайне нужна эта дорога, связывающая Киев с Брянском. Сейчас транспорты с живой силой и техникой враг вынужден пускать по гомельской дороге. Хорошо бы нам сообща оседлать и эту дорогу. Как вы на это смотрите?

— Братцы дорогие, — Коренев отзывается с огорчением. — У нас же сейчас нет ни килограмма тола. Сидор Артемьевич просил узнать, не сможете ли вы помочь нам взрывчаткой и патронами.