Садовники Солнца - Леонид Панасенко

- А теперь о главном, друзья, - сказал Иван Антонович, понимающе поглядывая на стажера. - Как поживает твой Анатоль?

- Я многое узнал о нем, - охотно ответил Илья, мысленно сортируя известные ему факты. - Нашел его друзей. Кстати, неделю назад к Жданову отправилась группа молодых монументалистов, с которыми он здесь работал. Шесть человек.

- Отлично! - кивнул наставник. Упреждая его вопрос, Илья добавил:

- Нет, ребята ничего не знают. У них там свои дела. Творческие.

- Можно подумать, что ты не имеешь никакого отношения к этому "десанту", - подключился к разговору Юджин. Он все еще радовался находке Ильи.

- Кроме того, я хочу повидаться с Ириной, - продолжал Илья. - Слишком много замыкается на ней линий судьбы моего подопечного.

- Цветисто, но верно, - согласился Иван Антонович. - И что дальше?

- Дальше - сам Анатоль. В любом случае мне надо выходить на личный контакт. Но как, каким образом? Одно чувствую - в открытую пока нельзя, не время.

- Не перестаю удивляться, - покачал головой Юджин. - Послушаешь тебя мудрец, голова. И та же самая "голова" берет контур поливита... Все, все молчу, - засмеялся он. - Кто старое помянет...

Иван Антонович забарабанил пальцами по шахматной доске.

- А что, - начал он задумчиво, - если мы организуем выставку? Небольшую. Эдак в масштабах Европы. Живопись, скульптура, архитектурные жанры... Дадим Анатолю кусок работы. Планировка залов, например, каталоги, программы для системы "Инфор"... Отказаться он не откажется - просьба общества. К таким вещам у нас уважение врожденное... Там и свидитесь.

- Европейская выставка? - удивился Илья. - Ради одного человека?

- Почему - ради одного? - в свою очередь удивился наставник. - Выставка сама по себе дело нужное. Да если бы и ради... Какая разница - ради одного или ради тысячи?!

- Я понимаю, - согласился Илья. - Но одно дело слушать в Школе лекции по теории добрых деяний и совсем другое, когда уже сам творишь их, когда начинаешь привлекать себе в помощники сотни людей, распоряжаться их временем...

- Ты говоришь сейчас то, - Юджин прищурился, - о чем мы вам твердили три года подряд. Да, совершить доброе деяние нетрудно. Трудно определить меру его доброты. Где, например, избыток доброты перерастает в зло? Где вместо исполнения желаний надо потребовать от человека максимум дисциплины этих самых желаний? Где кончается дисциплина мысли и чувств и что считать принуждением?

- Примерно, - кивнул Илья. Он вспомнил вдруг темпераментную речь Славика, которую тот в Школе держал перед каждым новичком: "Садовник должен мыслить масштабно. Представь: если для счастья одного человека потребуется махнуть рукой на последнюю заповедную пустыню - старушку Сахару, - махнуть и засеять ее тюльпанами, то человечество пойдет на такую жертву". На самом деле Славик, конечно, думал о человечестве гораздо лучше, однако новичков такая немыслимая "щедрость" поражала.

"Мы можем действительно много, - подумал Илья. - И это не исполнение прихотей. Это осознание своей силы: Ведь только теперь, когда древний и мудрый принцип "все для человека, все во имя человека" очистился от всех потребительских акцентов, только теперь он засиял невиданным гуманизмом, наполнился новым, высшим содержанием"...

- Примерно, - повторил Илья. - После неудачного экзамена я осторожничаю, это правда. Чувство меры, конечно, великая вещь... Но я затягиваю подготовку, а уже пора действовать.

- Пора, - согласился Иван Антонович. И добавил: - Не переживай, сынок. Все будет хорошо. И планы у тебя дельные.

Юджин, как всегда, попрощался улыбкой.

Гуго объявился по браслету связи и, не дав Илье даже поприветствовать себя, сыпанул:

- Слушай, Ил. Я тебе из Львова звоню. Я сейчас вылетаю. Да, да, уже лечу. Буду минут через сорок. Так что ты меня жди. Я тебе везу кучу подарков. Во-первых, привет от своей жены. И не спрашивай ее больше, почему мы живем в разных городах. Так интересней, но тебе этого не понять... Во-вторых, я добыл для тебя... Ну, что, что ты волнуешься? Да, ту самую голограмму. Береза, первый сбор сока... Так ты не уходи, Ил. Гулять пойдем. Вместе. Я тебе девушек наших покажу. Тс-с-с, о девушках пока ни слова. Я еще в зоне видимости, вон Высокий Замок... Да, кстати о твоем подопечном. Ты его "досье" слушал? Нет?

Гуго хватанул воздуху, так как запасы его в легких иссякли, и продолжал еще быстрее:

- Ты что, забыл о Коллекторе? Это же клад для тебя. Уверен - Анатоль им пользовался. Наш Дашко, например, и дня без него прожить не может. У меня даже рассказ есть на эту тему. "Пиявка" называется. Аллегорический...

Это была идея.

Коллекторы возникли лет сорок назад как экспериментальные хранилища мыслей, идей, замыслов, высказываний. Поначалу их использовали только для сбора предложений и откликов на многочисленных референдумах и всенародных опросах, короче - для выработки коллективных решений. Новинка понравилась. И вскоре "коллектор" стал для человека универсальным запасником памяти, записной книжкой и деловым блокнотом, а чуть позже - личным секретарем каждого и даже консультантом. И все это посредством браслета связи. Удобно, оперативно, выше всяких похвал.

Он вызвал Коллектор.

- Пользовался ли вашими услугами Анатоль Жданов? - спросил Илья у автомата. - Если да, то отбери для меня записи личного порядка. Те, которые характеризуют Анатоля как человека.

- Этично ли ваше требование? - вопросом на вопрос ответила машина. Личное - значит неприкосновенное.

- Извини, забыл представиться, - смутился Илья. - Илья Ефремов, стажер Службы Солнца.

Ждать пришлось недолго.

Голос Анатоля, то страстный, а то глухой и какой-то сонный, заполнил комнату:

"Я сегодня даже удивился. Старик Ион все утро ворчал относительно фондов библиотеки. Мол, бедные они до предела, каких-нибудь восемнадцать миллионов кристаллозаписей и около трех миллионов обычных книг... Я поразился. Оказывается, в нашем Птичьем Гаме пропасть книг.

Ион молодец. Он не сочувствует и ни о чем не спрашивает. Он хорошо знал маму...

Ион молодец. Но он всякий раз хмурится, просматривая мой бланк-заказ. Я понимаю его. Там имена писателей и мыслителей прошлых веков, в частности, девятнадцатого и двадцатого, а он полагает, что мне сейчас нужен заряд оптимизма. Я же не хочу уподобляться героям Хемингуэя, которые ищут спасения от тоски в горячих и хмельных недрах фиесты. Глупости это. Тоска на празднике только звереет.

Сенека Младший сказал: "Смерть предстоит всему: она - закон, а не кара". Но почему ты не подумал о живых, Сенека? Они-то пока вне твоего страшного закона.

Всю ночь читал "Сожаления" Сунила Кханна. И понял: год, истраченный мною на поиски бессмертия, истрачен напрасно. Персонология [наука о личности (фант.)] давно доказала: индивидуальность человека, в конечном счете, определяет долговременная память. Память есть материальная сущность души. Да, да, той самой, единственной и неповторимой. Память - это суть личности. Тело, пишет Сунил, можно сделать практически вечным, как и мозг. Однако... Все, в итоге, упирается в пределы объема памяти. Их, конечно, можно расширять: находить и использовать естественные резервы памяти, применять различные хранилища информации, сделав их как бы филиалами мозга, наконец, не так уж трудно научиться освобождать память, от устаревших и ненужных знаний. Однако... Однако ни первый, ни второй пути не решают проблему пределов жизни, а лишь раздвигают их. Третий... Он вообще ведет к выхолащиванию и трансформации личности. Душа, из которой что-либо вычеркнули, уже другая душа...