Садовники Солнца - Леонид Панасенко

- Успокойтесь, пожалуйста. - Илья уводил его от обрыва, куда автоматчики деловито сбрасывали трупы. - Успокойтесь. Вам нельзя смотреть такие фильмы.

И тут что-то щелкнуло.

Заснеженное поле, обрыв, черные фигуры гитлеровцев - все это исчезло, будто оборвался дурной сон. Они шли по лучистому монокристаллу площади Зрелищ. На них вновь обрушилось не по времени жаркое сентябрьское солнце, вернулись людские голоса. Илья перехватил несколько взглядов, адресованных его спутнику. В них было недоумение, но были и искорки гордости, будто этот чересчур чувствительный человек совершил нечто героическое. Будто он, пусть странным образом, по-детски, выразил и их протест, их ненависть к убийцам.

- Извините меня, - незнакомец пожал плечами. - Мне, наверное, в самом деле, нельзя смотреть такие фильмы... Не воспринимаю в человеке мерзости. Хотя, как учитель истории, я прекрасно понимаю: все это было, прошлое не изменить... Понимаю, а душа бунтует.

- Да нет же! - Илья сжал руку незнакомца. - Это просто замечательно, что вы... такой... максималист. Максималист добра! Да вы для нас настоящая находка. Самородок. Кто вы и как вас зовут?

- Для вас?

- Простите, - Илья улыбнулся. - Я так обрадовался, что забыл представиться. Мы - это Служба Солнца.

Армандо, учитель истории в школе среднего цикла, он же - прекрасный механик и пианист, понравился Илье с первого взгляда. Выражение это Илья, правда, недолюбливал. "Надо говорить, - шутливо объяснил он Армандо, - с первого действия..." Учитель слушал, отнекивался: какое это, мол, действие - эмоциональный импульс, порыв не более, да и вообще велика ли, мол, заслуга - с фантомами воевать. Илья, хоть и слушал его, и даже возражал, про себя уже радовался удаче. Он не сомневался: случай подарил ему настоящий самородок. Придя домой, Илья сразу же позвонил в Школу, Юджину Гарту.

Юджин не отзывался.

Илья поручил автоматике повторить вызов, поудобнее устроился в кресле, прикрыл глаза.

- Знак Стрекозы, - шепнул он. - Уже пятикрылой! И не надо нам никаких "черных ящиков"...

Было удивительно хорошо. Может, чувство такое оставил ему добрейший Армандо, а может, радость прибыла проездом, вместе с Егором и Ольгой, точнее - пролетом, мимолетом, они же мимо летели.

"Таю или иначе, - подумал Илья, - все радости - от друзей. От Славика, Антуана, Ивана Антоновича, Юджина... Интересно, чем сейчас занят Юджин?"

Именно Юджин придумал теорию "самородков".

"Тем, что ты хороший человек, - объяснил он Илье в день их знакомства, - сейчас никого не удивишь. Почти у каждого современника в душе есть солидный золотой запас. То есть запас любви, доброты, искренности. Но для нашей работы этого мало. Нам нужны не крупицы, не песок драгоценный, а самородки...

Илья потирал ушибленное колено, досадуя в той самой душе, о которой толковал Юджин, и на нового знакомого, и на его экстравагантные методы отбора в школу Садовников. Юджин, напротив, веселился и оказывал Илье всевозможные знаки внимания. На левой щеке его алела огромная свежая царапина.

"Ты не сердись, брат, - говорил Юджин. - Ну как бы я тебя иначе нашел? Да ты бы всю жизнь так и простоял возле хирургического комбайна. Это же преступление - стоять возле хирургического комбайна, когда человек рожден Садовником".

Юджин обхаживал свой "самородок", а Илье все еще виделся крутой скальный спуск, поросший кустарниками и замшелыми валунами, над которым начинался пешеходный мостик. Начинался и бежал, как паутинка: над ревущей пропастью к смотровым площадкам, а еще дальше - прямехонько к Козьему острову.

Ниагара очаровывала, водопад ошеломлял. Голосом, мощью, неизбывностью. Дело шло к вечеру, вскоре должны были включить подсветку, и экскурсанты сплошным потоком устремлялись к смотровым площадкам.

И вдруг...

Хотя происшествие вместилось буквально в несколько секунд, Илье оно и тогда, и теперь виделось покадрово, сюжетно, будто при замедленной съемке.

Чей-то возглас, вскрик позади. Или это судорожный выдох толпы?

Человек в белом костюме.

Он падает, точнее - катится кубарем по скальному спуску. Дальше обрыв, смерть.

Две параллельные мысли: "Господи, это же надо умудриться - упасть с мостика" и "Там везде силовые ограждения, об этом упоминал экскурсовод... Несчастье исключено".

Мощный толчок, который перебросил тело через полутораметровые перила. Вопреки мыслям, вопреки уверенности.

Какое-то неестественно долгое падение. Наперерез тому, в белом. Удар о землю. Резкая боль в колене.

И... радостное лицо "жертвы неосторожности", которая, оказывается, уже никуда больше не падает, а, помогая Илье подняться, приговаривает: "Великолепный прыжок, великолепный! Полная безрассудность! Очень рад. Давайте скорее знакомиться: Я - Юджин... У вас великолепно развит инстинкт человечности. Очень рад!"

"Почему именно инстинкт?" - удивился Илья.

"Да потому, что умом вы понимали - здесь некуда падать, везде силовые ограждения. И тем не менее прыгнули... Я уже раз двадцать здесь "падал", объяснял Юджин, откровенно любуясь Ильей. - Вы - второй, в ком нужный мне инстинкт оказался сильнее рассудка".

"Нарочно?" - Илья не знал: рассердиться ему или тоже улыбнуться.

"Понимаете, - Юджин стал серьезным. - Мы знаем, каким должен быть настоящий Садовник. Но дело наше новое, тонкое и какой-либо методики отбора в Школу пока не существует. Приходится экспериментировать..."

Юджин... Милый искатель "самородков". Прошло немногим более трех лет и твой бывший ученик сам уже ищет "самородки". И находит.

- Поглядите-ка на него, - услышал он голос Юджина. - Развалился себе в кресле и спит.

Комната как бы продлилась. Там, в ее нереальном продолжении, открылись глубокая лоджия и старый сад, над которым всходило солнце (далеко же ты, Птичий Гам!). Еще дальше сад переходил в парк, где были и широкие аллеи, посыпанные зернистым, будто крупная соль, песком, и сумеречные тропинки...

На лоджии за шахматным столиком сидели оба наставника. Гарт улыбался, как всегда всепрощающе и радостно, - Иван Антонович глядел серьезно, даже чуть сочувственно.

- Я не сплю, - сказал Илья. - Я готовлюсь к докладу. У меня редкий "самородок".

Гарт вскочил - с доски посыпались фигуры.

- Настоящий?

- Я же говорю - редкий, - Илья нарочно тянул время, чтобы подразнить руководителя Школы. Юджин понял это и взмолился:

- Перестань, Плюша. Скорее рассказывай, кто он и как его зовут.

Об Армандо они толковали добрых полчаса. Юджин, припомнив и взвесив все свои планы, заявил, что через месяц, то есть в октябре, он самолично прилетит к Илье и в два счета разлучит Армандо и с историей, и с Птичьим Гамом.

- А теперь о главном, друзья, - сказал Иван Антонович, понимающе поглядывая на стажера. - Как поживает твой Анатоль?