Саваоф. Книга 2 - Александр Мищенко

– Вы можете сидеть год и вести мониторинг?

– Да. Все это в автомате пишется. Находится там один оператор.

– Дак это же фантастика.

– В Тюменской области будем выйдем на это. Недалеко от Лянтора. Будем полтора месяца стоять и мерить. Миша Зарипов исполнять станет все это.

– На месте там и вы попытаетесь побывать?

– Конечно.

– Меня обязательно прихватите.

– Заметано.

– У Зарипова своя фирма. Я взял его на подряд. Михлен Алимчанович. Миша все его зовут. Он у меня в «Тюменьнефтегеофизике» работал. У Федотова базируется.

– Это ж моя писательская площадка, опорно-опытная база, полигон мой, можно сказать. Как «Территория» у Олега Куваева. Я же его найду.

– Найди. Все кругами сходится. Правильно сказал сибирский наш академик Николай Никитич Пузырев: «Мы же живем на поверхности».

– И по эллипсоиду, и по кольцу, как в космологии Тхвана.

– Как-то в этой жизни все группируется, кучками. Как белые грибы-бутусики.

– Невольно вспомнишь тут Ломоносова. Здорово же судил о науке геологии – проницать недра взглядом. А он есть в этой книге Сергея Петровича Капицы «Жизнь науки», что ты привез мне из Москвы.

– Все величайшие ученые мира там представлены.

– Я уже много чего успел из нее ухватить. Могучая кучка белых грибов в науке.

– Как это ты?

– Я грибник заядлый. Читаю страницами.

– Ленин, говорят, так читал.

– Не он один. Панорамное чтение – жизненное явление. Безумно же интересно узнать, что люди думали о мироустройстве.

– Вгрызайся, вгрызайся, – улыбнулся Курьянов и произнес с шуткой: – Голова – главное оружие пролетариата.

– Главнее, что голова – богатственный артефакт Мироздания. Наука сейчас превращается, Юрий Алексеевич, в кнопочную технологию, и все мы теперь, детишки особенно, хомо кнопиенсы, как внучек Илюша мой. Но кнопки ж и тормоз хомо криенсу. Тоже двувратно все это. Важно чтобы кнопки были задействованы в биниальности с живым мозгом человека.

– Сейчас у нас объемная сейсмика. Очень быстро, в автоматическом режиме переносятся параметры на объем – для тебя дотошного уточнение: отражения волн из недр трансформируются в обьем. Понял!!! И мы этим заворожены, как будто огнем. И начинаем сразу смешнее относиться к этим геологическим подземным полянам и верить в новое дело.

– Каждую секунду все меняется, только мониторинг обеспечивает моменты истины, как говорится. Дело в том, что тут полная достоверность. А это умение дешифровать.

– Совершенно верно.

– Опять же человек!

– Умение сопоставить.

– Мозгов нету, Юрий Алексеевич, – хули техника скажет. Она не соображает.

– Она слизнет и полетишь в тар-тарары, как я, несмышленыш еще в этой технологии, когда компьютерный вирус слизал у меня пол-романа…

– Ум только в живой голове человека.

– Молодец!

– Какие заблуждения все-таки у человечества и у отдельных его хомо сапиенсов с этой повальной верой в компъютерный ум. Ум-ум, ум машины и человека – вот биниализм, что обеспечит торсионный взлет по линии прогресса всем планетянам.

А на экране телевизора зазвучала песня Зыкиной, как Волга, что плывет долго-долго, и защемило душу, не до науки стало…

– 80 лет ей исполнилось, – заметил Курьянов, – юбилейный концерт.

– Бесподобен этот голос ее русский, только им и петь о наших раздольях. И забываешь, во что молва о ней, бывает, ввергает.

– Не уйти от нее всем, кто на виду, Александр Петрович.

– Но я к молве прислушиваюсь, это тоже – источник знания. Помню, начав учиться журналистике в МГУ, выписал профессиональный свой журнал. Много лет получал его. Одна публикация из многих служит мне и по сей день. «Журналисту» дал интервью американский социолог Гэллап. Помните Институт Гэллапа?

– Он и сейчас никуда не делся.

– Так вот запомнил я из сказанного этим корифеем социологии, что из того, что являет собой «устойчивое мнение», на опросах оправдывается на 70—80 процентов. Прочел в свое время у французского ученого-историка Х1Х века формульное: «Легенда есть живая традиция, и трижды из четырех случаев она вернее того, что мы называем Историей». Глубокий вывод и биниалится он с гэллаповским. И надо мне в чем-то убедиться в жизни, я их кальку прикладываю.

– Геббельс еще говорил: то, что похоже на правду – близко к ней.

– Если б гитлеризм зиждился на дураках, он бы не принес столько бед человечеству.

А Солнце между тем прошло зенитную свою точку и покатилось на вечер, эволюционируя в живописи происходящего от сиреневых отблесков восходящего солнца до алых огней заката. Вновь мы с Курьяновым наружи, вдыхаем кислородистый аракчинский воздух. Владелец поместья, как я мыслю порою его, вновь наладил шашлычное производство. Кипит пузыриками от жара мясо на стальных шампурах, запах его щекочет ноздри. Но общение наше с Курьяновым продолжается, вновь витаем мы в высоких материях астрофизики. С квазарами шашлычит, походя, он:

– Квазар поглощает большое количество материи, газа, при большой скорости. Отсюда происходит яркое свечение.

– Шашлыкам твоим тоже потребна пища в виде энергии, и они по-рачьи уже краснеют.

– Но шашлыки – не черная дыра. Лебединая песня квазаров, когда они поглощают галактики, планеты. Вся жизнь наша, бывает, вверх тормашками туда летит. О дыре только заговори. И смехи и грехи. Сокурсник мой по МГУ, покойный ныне Вова Марков подарил мне листок из накопленного им в «музей маразма» с такой вот историей:

«Вот как однажды было… Давно это было… Тогда моя мама работала бухгалтером в военном госпитале. У них были такие большие журналы и туда записывались всякие цифири… И вот, то ли какой отчет был, то ли к ревизии готовились, не помню, но ей в помощь прислали солдата. Вот он внимательно что-то считает и записывает в клеточку одного из толстых журналов. Потом пересчитывает и видит, что ошибся. Стирает число резинкой, вписывает другое. Оно тоже оказывается неверным. Он опять стирает и т. д. Резинка хорошая, бумага плохая. На месте клеточки образуется дырка. Солдат аккуратно нишет число вокруг дырки. А в дырку видно число с другой странички. Служивый узрел непорядок, ставит звездочку, а в сноске пишет соедующее: «Видимому в дыре не верить. Верить написанному вокруг дыры». Выпустил я книгу «Были социализма», предварив ее заявой своей: «Жизнь есть цирк». Да-да, много веселого было в социализме, не без печали, однако, думаешь об этом…

– О жратве ты что ли?

– Да нет. Свет квазаров является лебединой песней разорванного вещества, которое исчезнет в черной дыре навсегда. Ты о звездном каннибализме слышал?

– Да уж прознал о нем во «Вселенной» Тхвана, что дал ты мне на чтение.

– Прыткий ты.

– Ты ж меня и временем ограничил. Я невольник в этом плане. Ну, не является ли в аналогии ярким примером эффективная общность наша с Курьяновым хотя бы на Аракчинском берегу?

Вверглись мы, совершенно естественно, в омут с квазарами… Заговорили о почерпнутом из переведенных в стройную книжку «Вселенная» лекций поэта астрофизики Тхвана начинающим литераторам. Открылась мне в эту встречу и поэтическая душа геофизика Курьянова, который увлеченно рассказывал:

– Все, что у нас есть в природе, было создано в космосе. Готовое Земле досталось… Изначально это было ядро водорода, которое превратилось затем в ядро гелия.

– Ловко ты, Юрий Алексеевич, из квантового супчика аб ово Вселенную для моего романа варишь. Будто шашлыки жаришь.

– Про супчик – это выражение Тхвана.

– Знаю.

– У него прямо сказано: чтобы упаковать ядро золота, нужны миллионы градусов и миллионные давления атмосфер. Все зависит от количества протонов и нейтронов. В ядре водорода один протон, один нейтрон и один электрон. Гелий – уже три атома водорода. И так дальше по всей таблице Менделеева. Самые тяжелые элементы имеют больше всего чего-то в ядре. Особо-то упаковать нужны колоссальные температуры и давления, и по каждому элементу это можно сказать.

– Это не шашлыки тебе жарить.

– Уел, уел, на это ты мастак.

– На Земле таких механизмов нет, которые бы могли упаковать химические элементы. Новые все звезды возникают опять-таки из больших температур.

«Гармония высшая рождается в огне», – озарило меня.

– Все это дело прилетело из космоса к нам. И сейчас новые элементы на ядерном реакторе в Дубне, дубний и прочее, так производят. Сумасшедшее количество протонов потребно на это, но они сразу рождаются неустойчивые. Нана-секунды какие-то и живут-то. Не знал я этого, пока не увлекся подобной литературой, Тхваном и так далее.

– Меня тоже астрофизика безумно интересует…

Через полчаса кончилось мое пребывание на Аракчино. Выехали мы с Курьяновым в Тюмень: утром ему надо было лететь в Москву.