Повседневная жизнь Флоренции во времена Данте - Пьер Антонетти

(Чистилище, VIII, 76–78)

Что уж говорить в таком случае об отношении к несчастным женоненавистника Боккаччо в «Декамероне» и особенно в «Корбаччо, или Лабиринте любви».

Слуги и невольники

«В экономическом и юридическом отношении семья имела в своем составе также лиц, свободных или несвободных, подчинявшихся главе семейства иначе, нежели те, кого связывали с ним узы кровного или брачного родства».[46]

Эти лица — слуги и невольники. О домашней прислуге нечего сказать, кроме того, что она была многочисленной. Городская или сельская (особенно после принятия закона от 1289 года об отмене крепостной зависимости) по происхождению, прислуга состояла почти исключительно из женщин. Положение ее незавидно. Служанка (ancella, fantesca) всецело зависит от доброй воли своего хозяина, вынуждена терпеть физические наказания (если только они не причиняли увечий) и сексуальные домогательства хозяина и его сыновей. Ее единственная надежда — на хозяйскую щедрость при составлении им завещания или при ее вступлении в брак. Единственная гарантия, не закрепленная законом, но освященная обычаем: домашняя прислуга оставалась в доме хозяина до глубокой старости, иногда имела право быть похороненной в его семейном склепе. В остальном же ничто не ограничивало продолжительность и тяжесть работы домашней прислуги, не скрашивало неудобств ее убогого ложа, необходимости служить без упреков и жалоб, отсутствия юридической возможности освободиться от опеки хозяина (беглый слуга подвергался жестоким наказаниям).

Закон от 1289 года, давший личную свободу крепостным крестьянам, не упразднил невольничество. Начиная с эпохи Данте (возможно, он был среди тех, кто голосовал за этот закон), во Флоренции существовала самая настоящая работорговля. Невольников привозили из Мавританской Африки, с Востока (из

Греции и Турции), из Крыма. Живой товар поставляли генуэзцы и венецианцы. Правда, во Флоренции времен Данте численность невольников еще не была столь велика, какой она станет в середине XIV века.[47] Рабы почти сплошь женщины (лишь в эпоху Ренессанса распространится мода на невольников-мужчин, особенно африканцев). По своему правовому положению они практически лишены защиты, даже в случае их обращения в христианство. Весьма показателен в этом отношении текст 1370 года, принадлежащий Франко Саккетти, доброму христианину и доброму гражданину: по-ученому, опираясь на Евангелие, он доказывает, что нет ничего дурного в сохранении рабского состояния крещеных невольников, и утверждает, что предоставление им свободы было бы злом.[48] У невольницы, если она была молода и хороша собой, остается единственный шанс отыграться — стать любовницей хозяина и — к величайшему негодованию хозяйки — родить ему детей. Но разве это реванш? Роль служанки-любовницы ничуть не похожа на ту, что разыгрывают в современных бульварных комедиях: ни развода любовника-хозяина, ни малейших послаблений в исполнении повседневных обязанностей по дому (уж законная супруга за ней проследит…). Принимать ли за чистую монету слова поэта Антонио Пуччи, писавшего в XIV веке, что во Флоренции невольницы пользуются преимуществом перед законными супругами, и видевшего в этом одну из причин упадка нравов? Как бы то ни было, но закон обязывал совратителя чужой невольницы возместить расходы, связанные с родами, и выплатить ее хозяину компенсацию в случае смерти несчастной. Одно утешение: сын (сын, но не дочь!), родившийся от любовной связи господина с невольницей, становился свободным человеком. Другое — более призрачное — утешение: надежда получить свободу по завещанию хозяина, иногда оставлявшего и незначительную сумму денег, позволявшую начать вольную жизнь. Таким образом, в общем и целом повседневная жизнь невольницы была весьма суровой. Отметим еще раз, рабство во Флоренции времен Данте не имело того значения, какое оно приобретет в следующем столетии, когда не только все знатные фамилии (Адимари, Кавальканти, Строцци, Альберти, Альбицци, Медичи и другие), но и состоятельные горожане (нотариусы, судьи, врачи, даже священники) станут владельцами многочисленных невольников обоего пола.

Незаконнорожденные и сожительницы

Если флорентийское рабство возмущает нашу нравственность, то положение незаконнорожденных детей делает честь Флоренции времен Данте. «Италия среди стран Европы, Тоскана среди итальянских регионов и Флоренция среди городов Тосканы имеет ту заслугу, что первой отказалась от предрассудка, согласно которому умаляется достоинство детей, родившихся от связи, не узаконенной надлежащим образом».[49] Разумеется, Италия времен Данте еще не демонстрирует в этом отношении той широты взглядов, которая в конце XV века поразит французского хрониста Филиппа де Коммина. Он, отпрыск знатного рода, представит ее «страной бастардов» (незаконнорожденных детей). Даже первый герцог Флоренции, Александр Медичи (1510–1537), был рожден вне брака.[50] В таком городе, как Флоренция, где мужья часто и подолгу находились вне дома (о чем, как мы уже видели, горько сетовал Данте), незаконнорожденных было много; возможно, таковым был Боккаччо (Леонардо да Винчи им был определенно). В большинстве случаев незаконнорожденные дети, плод любовной связи хозяина со служанкой или невольницей, воспитывались в доме своего отца. Представители знати и деловой верхушки пополанства без колебаний упоминали таких детей в своих завещаниях, оставляя им значительные суммы денег и земли, иногда — право на семейный герб. Дочерям давали приданое (но, как и законнорожденные дочери, они исключались из числа наследников движимого и недвижимого имущества). Кроме того, законное признание делало незаконнорожденных полноправными детьми. Это признание могло совершаться при рождении ребенка, при его вступлении в брак, по завещанию. Являясь исключительной привилегией пфальцграфа (императорского наместника), процедура признания стала настоящим коммерческим предприятием. Знатные фамилии по этому поводу обращались к папе римскому или императору, всегда получая положительный ответ, если речь шла о мальчике, но не всегда, если просили о девочке. Эта дискриминация по половому признаку закреплялась обычаями, и незаконнорожденная дочь труднее находила себе мужа, чем законная.

Широта взглядов средневековых людей проявлялась также и в обычае внебрачного сожительства (конкубината). Несмотря на протесты Церкви, он практикуется повсеместно. Специальными постановлениями городских коммун ему придан законный статус (так, постановление от 1308 года в Лукке признало сожительниц «законными»). Иногда нотариусы регистрируют контракты, в которых четко определялись права и обязанности двух сторон. В этом отношении Генуя демонстрирует такую широту взглядов, которая делает ее знаменитой.[51] Речь идет о своего рода свободном или пробном браке, предусматривается возможность появления детей, равно как и продление контракта на установленный законом срок (как правило, шесть лет). Случалось, что сожительствовавшие по контракту становились мужем и женой. Если же они и расставались, то друзьями… По крайней мере, так полагали.

Стоит ли подробно говорить о семейной морали? Кажется, во Флоренции времен Данте она балансирует между непреклонной строгостью и вседозволенностью. Строгость проявляется в принципах: соблюдение девственности, супружеская верность жены (но не мужа…), нерасторжимость брака. Вседозволенность — в повседневной практике. Нужно ли понимать свидетельство Данте буквально:

Сардинская Барбаджа — та скромнаИ женской честью может похвалятьсяПред той Барбаджей, где живет она.

(Чистилище, XXIII, 94–96){7}

Должны ли мы верить свидетельствам «Декамерона», где женщины-флорентийки, замужние и незамужние, всецело и безудержно предаются природным инстинктам? Был ли прав знаменитый проповедник Джордано да Ривальто, громогласно обличавший в 1303–1304 годах с кафедры собора Санта-Мария Новелла рано начинавших половую жизнь флорентийских юношей и девушек: никто из них не сохранял девственности к моменту вступления в брак. Возможно, здесь, как и во многих других областях жизни, проявлялся здравый смысл и скептицизм флорентийцев. Если так, то пренебрежение лицемерными строгостями в отношениях между полами, нетерпимостью, религиозным ханжеством делает Флоренции честь.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПУБЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ

Глава первая

Облик города

Развитие города

Данте довелось стать свидетелем необыкновенного роста своего родного города. Вспоминая о Флоренции первой половины XII века, когда жил его прадед Каччагвида, еще «простой и скромной», умещавшейся в пределах древнего пояса стен (Рай, XV, 97—100), Данте противопоставляет ей большой город, каким он стал на его глазах (Ад, XXIII, 94), — противопоставляет, чтобы посетовать на этот рост, достигнутый за счет новых поселенцев (la gente nuova), приехавших из окрестных деревень, и так изменивший облик города, что старожилы с трудом ориентируются в нем. Однако Данте, этому laudator temporis acti, воздыхателю по ушедшим временам, каким он предстает в «Божественной комедии», возражает его современник хронист Дино Компаньи: во Флоренцию специально приезжают из дальних краев только для того, чтобы полюбоваться «красотой и благоустроенностью города». Другой великий хронист, Джованни Виллани, чуть позднее восхищался строительной лихорадкой, охватившей горожан. Строительство идет как внутри пояса городских стен, так и вне его; благоразумного консерватора страшат непомерные расходы, которые позволяют себе прослывшие сумасшедшими флорентийцы. Если верить ему, то за первую половину XIV века на расстоянии шести миль вне пояса городских укреплений построены две новые Флоренции (Хроника, XI, 94).