Доклад Генпрокурору - Вячеслав Денисов

Действительно, казалось Иннокентию, чем мент не прав? Пища, труд, здоровье, порядком расшатавшееся... Верно говорит. А в чем вопрос-то, собственно? Откуда такая забота о чужом духе и теле?

И потек бред...

– Я в тысячный раз говорю вам, – все тише и тише с каждым разом говорил Кеша. – Я только взял портфель и кошелек. Я не убивал...

– А вот тут ты не прав, – возражал владелец пары голубых глаз. – Кто поверит в эту кашицу, Варанов? Ты хоть понимаешь, кто в джипе был?

Варанов не знал. Или вид такой делал, что не знал.

– Барыга с рынка «Динамо». Получается – кровавый передел собственности. А потому срок получишь малый. Судья тоже человек, у нее дети в школу без конвоя ходят, муж бизнесом занимается. И она понимает, что убит не самый лучший в городе человек. А потому – по минимуму, лет пять. Власть тебе благодарна будет, что укрывателя налога и явно социально опасного элемента из города убрали, а братва на зоне тебя подогреет, потому что барыг сама ненавидит. Такие дела.

– Вы с ума сошли, – шептал Иннокентий Игнатьевич, и на лице его отражался ужас, свойственный депрессивным людям, которые скорее умрут от страха, чем оторвут ножку кузнечику. – Я украл, и сейчас мне стыдно, но я не убивал!

Разговор продолжался долго. Очень долго. Двое суток. На всякий случай, чтобы Варанов о разговоре не забывал, в минуты отдыха его каждые четверть часа будили и спрашивали, не вспомнил ли он чего-то, о чем запамятовал указать во время предыдущего допроса. «Допрос» – так называли этот разговор двое в рубашках. Однако протокола Кеша так ни разу не увидел.

– Ему стыдно, коллега Гариков, – повернувшись к напарнику, сообщил голубоглазый, словно напарник был глух. – Он не знает, куда глаза девать. Ты, урод, ты долго еще целку-находчицу из себя строить будешь? Нашел он портфель, мать его... Что ты нашел – портмоне с баксами на дороге на этой раздолбанной Резниковской?! А шагов через десять вексель валялся, за который эскадрилью МиГов купить можно, да? А контрольного пакета акций фирмы-однодневки «Сони» рядом не валялось? Да ты, парень, на убийство по найму идешь, никак не меньше.

– В смысле? – честно не понял Варанов.

– В том смысле, что тебе заказали барыгу за пять тысяч долларов. Барыгу ты порешил, и у нас есть все подтверждения того, что гонорар ты получил. Свидетелей будет человек пятнадцать, и все с Арбата. Расскажут, как ты «Вдовой Клико» всех опаивал, как от стодолларовой купюры прикуривал, как предлагал проституток купить на ночь! На Сахарную!.. Не помнишь? Но люди-то помнят, Иннокентий... А что касаемо убийства по найму...

Голубоглазый перекинулся взглядом с напарником, который все больше молчал и курил, поглядывая в окно, и объяснил:

– Исполнитель в руках правосудия, но никак не хочет сдавать заказчика этого чудовищного преступления. И, по всей видимости, не сдаст. Нетрудно предсказать действия судьи, который будет выносить по факту этого бесчеловечного злодеяния приговор. Лет пятнадцать гарантировано и печатью заверено, Варанов! Ты понял? «Строгач» в Удмуртии, где первые два года из человека выходит здоровье, за следующие два в освободившееся тело входит туберкулез, и за последующие месяцев пять-десять это тело будет съедено до костей. На смертную казнь у нас мораторий, зато есть другой способ забить зэку дверь в общество. Кто был заказчиком, Варанов? Только честно!

К концу вторых суток Варанов перестал сопротивляться. Да и незачем было. Написал явку с повинной за двадцать минут до собственного освобождения. Истекали сорок восемь часов задержания, к следователю его почему-то не вели, да и откуда Варанову, филологу, читающему де Виньи в первоисточнике, было знать такие тонкости?

А в книге учета доставленных в МУР пометили дату – «16.06.04 г.», и в обед шестнадцатого июня, после двух суток бессонницы и голода, он оказался в Бутырской тюрьме.

Глава седьмая

А в обед четырнадцатого, за два дня до водворения Иннокентия в следственный изолятор, Иван Дмитриевич Кряжин разложил на столе три тонких стопки бумаг, скрепленных степлером и заверенных подписями и печатями.

Три заключения экспертиз лежали перед следователем, и он всерьез задумался над тем, с какого начать.

Казалось, разницы не было никакой, но описываемым событиям предшествовал случай, который заставил Кряжина серьезно задуматься над тем, чего стоит дело, ему предписанное.

Оперативники МУРа во время отъезда Ивана Дмитриевича с места происшествия, продолжали прочесывать окрестности, опрашивать граждан и высматривать в толпе хищные взгляды. И первая же находка оказалась удачной.

В углублении подвального окна под шестым домом по улице Резниковская один из оперов, на секунду остановившись у стены, заметил странный подбор вещей. Было похоже, как будто кто-то вывалил ведро в выемку у стены родного дома, не дойдя до помойки пятнадцати метров. Однако из какой квартиры в одном ведре могли вынести баллончик со стеклоочистителем «Секунда», рваный старый свитер, несколько пар штопаных носков и тряпку, напоминающую ту, коей моют машины?

Опер аккуратно извлек находки на белый свет, опечатал в присутствии понятых, как то велит закон, и направил в экспертно-криминалистическую лабораторию Генеральной прокуратуры Молибоге.

Угадал парень, молодец муровец.

Молибога превзошел самого себя, но единственное, что он смог сделать к началу следующего после убийства дня, это дать четкий ответ: отпечатки пальцев на руле автомобиля «Лэнд Круизер», на его панели и лобовом стекле снаружи и изнутри, и отпечатки пальцев на металлическом баллончике стеклоочистителя совершенно идентичны. Но они не принадлежат депутату Государственной думы Оресьеву, из-за чьего трупа весь сыр-бор, собственно, и начался.

И сейчас перед Кряжиным лежали заключения трех экспертиз: баллистической, химической и биологической.

Странно было бы видеть курьеру из лабораторий, окажись он здесь, как следователь, еще сутки назад по своей неискоренимой привычке трижды напомнивший о необходимости произвести исследования «срочно», вдруг встал из-за стола, закурил и неожиданно стал собираться.

А заключения?!

– Полежите... – стараясь не смотреть на документы, пробормотал Кряжин.

– И никуда не уходите. Тайм-аут, тайм-аут... – продолжал беззвучно бормотать он, запирая снаружи кабинетную дверь. – А то я начинаю маленько теряться из-за этой «заказухи» со стеклоочистителем.

До кабинета Любомирова – рукой подать, стоит лишь наискосок пересечь коридор. Кряжин сделал это быстро, галантно пропустив впереди себя помощника Генерального прокурора из отдела по надзору Марию Галашину.

– Что это вы сегодня, Иван Дмитриевич, такой стремительный? – поинтересовалась она на ходу, скользнув по Кряжину взглядом (развод случился три месяца назад, траур она сняла на следующий после этого события день).

– Жизнь, Маша, уходит, – не поддаваясь на провокацию, посетовал старший следователь. – И, чем медленнее движемся мы, тем быстрее бежит она. Сергей Антонович, не занят?

Последнее относилось уже к Любомирову, распластавшемуся над столом над каким-то пухлым делом. Иван Дмитриевич, не любивший тратить время на беспредметные разговоры, особенно с женщинами, ворвался в кабинет коллеги и быстро притворил за собой дверь. Лучше всего выходить из бесед с дамами, демонстрируя им свою спешку по государственным делам. Женщины, каким бы надзором они ни занимались, субтильны и легковесны, считал он. А их присутствие на ключевых государственных постах – лишь дань моде. Что-то сродни объявлению моратория, введенного лишь для того, чтобы соответствовать европейским меркам. Противоположный мужскому пол всегда рвется вперед, когда рядом есть мужчины. Когда их нет и вокруг раздается лишь шорох юбок, они превращаются в откровенных стерв, считал он. Нет, Кряжин не был женоненавистником, он просто не понимал существ, утром пользующихся «Max Factor» и «L’Oreal», а уже в обед выезжающих ковыряться в зубах у очередного трупа или заниматься, простите, надзором.

Рядом с Любомировым лежали еще три тома, и Кряжин понял, что прозвучавший вопрос глуп. Тем не менее вошел, дверь прикрыл и даже закурил сигарету.

– Ты надолго, да? – явно огорчаясь, проскрипел Любомиров.

– Ерунда, – пообещал, глубоко затянувшись, Иван Дмитриевич. – Пара секунд. Как дела в Мандози?

Кряжину совершенно безразлично, как у Любомирова обстояли дела в Мандози. Более того, он знал, что от командировок тот ускользнул и с ответом в Думу уже опаздывал. Однако скажи он сейчас Любомирову: «Сергей, у меня дело по убийству Оресьева, что ты раскопал в ходе отработки его депутатского запроса?», тот мгновенно сообразит, в чем дело, и быстренько спулит незавершенную проверку Кряжину. Любомиров – умный следователь, а потому, едва почувствует, что Кряжину нужны материалы его проверок, тут же ему отдаст свой, не доведенный до конца материал. И будет прав, потому как убийство имеет приоритет, и вполне возможно, что именно в проверке сведений, изложенных в запросе, кроется ответ о мотивах преступления. Пояснений при этом Любомиров никаких давать не будет и ограничится фразами о том, что «все темно и подозрительно». На просветление у Кряжина уйдет несколько недель, если не месяцев, и, если выяснится, что ничего темного, по сути, нет, получится, что срок расследования он потратил не на конкретную работу, а на глупости. Профессиональный следователь, к коим относился Кряжин, ведет игру не только с оппонентами, пытающимися выстроить профессиональную защиту от уголовного преследования, но и с коллегами. Любой следователь – животное не стадное, он одиночка, чурающийся компаний. Быть может, именно по этой причине Иван Дмитриевич так не любил б р и г а д ы.