Каратель - Иван Тропов

Светя перед собой, протыкая темноту хотя бы на пару шагов, я дошел до ворот, переступил порог и остановился. Нащупал косяк, рукоятку. Вручную опустил ворота.

Втянул полную грудь воздуха, чтобы избавиться от запаха падали… И скривился от отвращения, выдыхая обратно. Запах был и здесь. И куда сильнее, чем внутри. И это вовсе не мышка…

Я светил фонарем вокруг себя, левой рукой вцепившись в косяк ворот. Туман съедал луч фонаря, я видел только белесую муть, и все. Луч истаивал в каких-то паре метров от меня. Ничего не рассмотреть. Если хочу что-то увидеть, надо двигаться.

Стараясь не вдыхать глубоко, я повел носом. Откуда тянет мертвечиной? Кажется, слева. Не решаясь оторвать руку от стены конюшни, ведя по ней кончиками пальцев, я сделал пару шагов, снова принюхался. Да, тянуло с этой стороны.

Ведя рукой по стене, я шел дальше, запах становился все сильнее. А потом стена ушла из-под пальцев. Я вздрогнул и шагнул обратно, жадно нащупывая стену.

Вот она! Я боялся отпустить ее. Туман давил на меня, окутывал со всех сторон. Если я сделаю несколько шагов прочь, я уже не увижу стену, туман проглотит ее… и расступится ли вновь, вернет ли ее, когда попытаюсь вернуться? Или, сколько ни иди, стены не будет… Останется только туман…

Туман и темнота. А за ними есть еще что-то… кто-то…

Не сходи с ума!

Я хотел развернуться и броситься к дому, но я знал, что это будет за чувство, когда я зажгу свет. Запалю камин. Как смешны будут все страхи, что сейчас владеют мной, и как мерзок я буду самому себе. Трус. Маленький, жалкий трус.

Я направил фонарь вниз и поводил вокруг. Вот дорожка, идущая вокруг конюшни, вдоль самой стены. Загибается налево. Все так, как и должно быть.

Я шагнул дальше – и вздрогнул. Что-то мягкое было под ногой…

Мгновенный ужас окатил меня – и пропал так же быстро. Это всего лишь комья прелых листьев. Сбились к коротким прутьям, торчащим из земли, да и застряли здесь. Лежат и гниют. Я всего лишь сошел с дорожки, она здесь очень узкая. А дальше обрубки кустов. Кавказец подрубил их, чтобы не разрастались.

Светя фонарем под ноги, я двинулся дальше.

Трупный запах стал так силен, что меня затошнило. Что это может быть? Дохлая лесная зверюшка? Птица? Но здесь же их нет, Диана их всех вывела отсюда. И уж совсем невероятно, чтобы кто-то забрел-залетел сюда, в эту пустую глушь, только для того, чтобы умереть тут…

Я вдруг понял, куда привел меня этот путь. За дальний угол конюшни, где с краю зарослей кустов рукотворная прогалина, испещренная холмиками.

А потом под ногами, в расплывчатом круге света, среди темной земли, появилось что-то светлое. Почти белесое. Даже на взгляд податливое, как размякшая от воды бумага, но это была не бумага, это была кожа, человеческая кожа, черт знает сколько времени пролежавшая в земле, землистая, синюшная…

Я бы заорал, но воздух комком застрял в моем горле, а ноги сами рванули меня назад.

Лишь когда спина уперлась в стену, я осознал, что именно видел в неверном свете фонаря. Нога. Человеческая нога. Лодыжка и ступня. Фонарь высветил только их, потому что я направлял его вниз. Но дальше, в темноте и тумане…

Меня била дрожь. Все мышцы напряглись, и колючий жар разливался по ним – энергия, не находившая выхода. Тело стало будто чужое, а я лишь гость в нем. Руки, ноги – я их чувствовал, но управлял ими кто-то другой, напуганный до смерти. Я лишь наблюдал за всем этим со стороны. Во сне. Это просто сон.

Я светил фонарем перед собой.

То, что было впереди – до него всего три-четыре шага.

Я выдернул из кармана Курносого, с ужасом понимая, что это не поможет. Мальчишка был без крови, а тем двоим Гош прострелил головы. И если они могут двигаться… если они все еще могут двигаться… что им мои пули?

И тут я понял. Озарение было ярким, как удар. Жаль, слишком поздно. Теперь это меня не спасет…

Вот чем занималась Диана. Вот почему она была выжата так, будто жернова ворочала, – одной силой мысли. В самом деле, почти жернова и почти одной силой мысли.

Я обреченно ждал, направив фонарь и пистолет перед собой, но ничего не происходило. Спереди никто не шел на меня.

Сбоку. Сбоку конечно же!

Я махнул фонарем вправо. Из тумана выступила тень, и я потянул крючок, но не выстрелил. Всего лишь голый куст. Быстрее влево!

Тоже ничего.

Снова прямо перед собой. Но и тут ничего. Лишь клубящаяся темнота тумана. Значит, они делают что-то хитрее… Она заставляет их делать что-то хитрее…

Сердце вырывалось из груди, пульс гудел в ушах, я махал фонарем из стороны в сторону, тыкая в темноту вокруг. Понимая, что это бесполезно. Вот и все…

Вот и все…

Я стискивал пистолет, сжимал фонарь. Только бы не погас, только не сейчас… Хотя и это уже ничего не изменит…

Вот и все… Я потерял счет времени.

Минута? Две? Полчаса? Не знаю, сколько я простоял так, дрожа и задыхаясь, от ужаса почти перестав замечать смрад разлагающихся тел.

Время шло, а вокруг была лишь темнота. И тишина.

Пистолет в руке стал скользким. От осевших капелек тумана или от моего холодного пота? Рукоять выскальзывала из руки.

Наконец я решился. Зажав ствол под мышкой, я быстро отер руку о рубашку под плащом и снова стиснул рукоять.

Но вокруг ни звука, ни движения. Луч фонаря вырывал из темноты только тень справа – обглоданный темнотой куст.

Постепенно мысли перестали носиться обрывками в шквальном ветре. Стали связными. Я снова мог размышлять.

Теперь я знаю, откуда запах. От чего он. Но…

Как же она смогла? Я всегда думал – я всегда знал, потому что так мне объяснил Старик, – что паучихи могут только копаться в головах. А тела – жабья вотчина.

Эти же… Черт с ними, что они были мертвы. Те, в морге, – тоже были мертвы, и все-таки жизнь возвращалась в их тела после того, что те три жабы сделали с ними в пристройке. Но в тех телах жизнь, кажется, угасла. Ушла медленно, сама. Их тела были без повреждений, и, может быть, чтобы жизнь держалась в тех телах, не хватало самой малости – легкого касания силы, черного дара, которым владеют беловолосые чертовы суки.

Но у этих троих… Их жизнь оборвалась, и оборвалась невозвратимо. У двоих прострелены головы. Нервным сигналам, приказывающим мышцам двигаться, было неоткуда выходить. Они просто не могли двигаться. Не могли! А мальчишка был обескровлен. А без крови… без циркуляции крови по всему телу… могла ожить печень, наверно. Но мышцы?.. Как клетки его мышц могли сокращаться без притока кислорода и без притока того, что можно окислить?.. Может быть, каким-то чудом – черным чудом – у него и могли ожить клетки печени, но как он мог двигаться?

И, дьявол побери, как это могла сделать Диана?! Она же паучиха, не жаба!

Я поводил фонарем из стороны в сторону, прислушивался, но вокруг было тихо и пусто. И главное – предчувствие (предчувствие, которому я привык доверять) молчало. Молчало, пока я сидел в машине, почуяв странный запах. Не проявляло себя никак, пока я шел сюда. Безмолвствовало сейчас.

Во рту было сухо, губы пересохли. Я облизнулся, но язык был сухой и шершавый, как наждачная бумага.

Все-таки я заставил себя сделать шаг вперед. Еще один. И еще, светя фонарем себе под ноги.

Я почти уверил себя, что мне просто почудилось.

Туман, напряжение последних дней, воспоминания… Вот и почудилось. Ничего удивительного.

Запах? Запах есть. Но это всего лишь птица или зверь. Потому что есть вещи, которых не бывает. Которых просто не может быть…

Сердце бухнулось в груди и затаилось, а фонарь чуть не вывалился из руки.

Мне не показалось. Нога была здесь. Человеческая. Ступня. А чуть правее – еще одна ступня. Кто-то лежал на земле ногами ко мне.

Я повел фонарем дальше, вырывая из темноты колени, бедра, кисть. Уже понимая, кого я вижу. Слишком маленькие ступни, чтобы это был кто-то из ее слуг.

Свет фонаря таял в тумане, мне пришлось шагнуть почти к самым ногам, чтобы увидеть грудь и голову.

Мальчишка. Глаза закрыты, но это ничего не значит.

Правая рука опять начала ныть. Там, где металл рукояти касался кожи, покалывали маленькие иголочки.

Я пихнул ногу мальчишки носком ботинка. И сморщился. Это не боль, но это было куда более мерзкое ощущение – плоть, прожимающаяся под носком ботинка, распухшая и мягкая, почти рвущаяся, впускающая ботинок в себя… Я отдернул ногу, но потом заставил себя еще раз пнуть его.

Снова никакой реакции.

Но я слишком хорошо помнил, что мы кидали его. Следом за двумя слугами. А потом еще и присыпали землей.

Реакции нет, но как-то же он здесь очутился?

Яма была где-то дальше. Шагах в трех, наверно. Туман съедал луч фонаря, я видел не дальше головы мальчишки.

Или эти два-три шага от ямы – все, на что хватило его мышц без кислорода? Какой-то же кислород там оставался… В последних каплях крови, что остались в его сосудах и мышцах…

Прислушиваясь так напряженно, что в ушах звенела тишина, я медленно водил фонарем по сторонам. Мальчишка не двигается, но их было трое. И из тех двоих кровь никто не выкачивал.