Мой внутренний Элвис - Яна Шерер

Может быть, мне все-таки не стоит… но поздно. Я уже сижу в машине, и водитель газует.

Меня подбрасывает на сиденье так высоко, что я наверняка вот-вот разобью головой ветровое стекло, и больше уже не надо будет раздумывать о том, не серийный ли убийца этот мужик.

— Buckle up! — говорит мужчина одним уголком губ.

Buckle up? Это какое-то извращение? Может быть, что-то вроде «раздевайся»? Или еще похуже?

— Buckle up, girl, it’s the law!

It’s the law? Неужели тут такие законы, что водителям разрешается насиловать несовершеннолетних пассажирок?

Он вздыхает. Потом отрывает руку от руля и наклоняется ко мне.

Черт, вот оно, начинается! Что же делать? Я вжимаюсь изо всех сил в сиденье, чтоб его рука не дотронулась до меня.

Ой, кажется, он нагибается к моей правой груди. Я так прижимаюсь к сиденью, что совсем не дышу.

Что же делать, что же делать? Дать ему по яйцам? Из этого положения у меня ничего не получится.

Еще чуть-чуть, и он дотронется до меня.

Я закрываю глаза. И ничего не чувствую.

Снова открываю глаза. И вижу руку, вытягивающую ремень безопасности.

Уф, водитель всего лишь хочет, чтобы я пристегнулась! Я беру ремень из его рук.

— All right, — доволен он, — Держись закона и все будет хорошо!

Это all right что-то мне напоминает. Я откидываюсь и смотрю на водителя в профиль. Ему уже около семидесяти, из-под бейсболки торчат седые волосы. У него лохматые белые брови и настоящий шнобель. И маленький рот, который выглядит даже как-то дружелюбно. Наверное, поэтому я и села к нему в машину.

Я до сих пор не могу опомниться. И как я могла быть такой дурой?

Но пока ведь он не сделал мне ничего плохого — может быть, и пронесет.

А потом я вижу кое-что, и это меня сразу же успокаивает: на ветровом стекле у него висит игрушечный Элвис! Когда машина подпрыгивает на ухабах, Элвис танцует, как чумной.

— Вы фанат Элвиса? — спрашиваю я и показываю на игрушку.

Старик смеется. «Что-то типа того». Хм. В общем, не совсем. Жалко.

— А ты фанат Элвиса? — он мельком смотрит на меня.

— Да, — говорю я. Он смеется.

— Нынче фанатов Элвиса полно.

Не представляю, что он имеет в виду.

— Но лишь пара человек знает, чего Элвис хотел на самом деле.

Ага.

— Знаешь, он был не просто тупой исполнитель шлягеров. Он хотел творить добро. Служить родине.

Гм-гм. Я киваю. А что еще мне остается?

— Но он допустил ошибку.

Я снова киваю, хотя совершенно не понимаю, о чем это водитель толкует. Но с ненормальными надо во всем соглашаться, советует мама.

— Я люблю Элвиса, — говорю я.

— Правда? — Мужчина смотрит на меня и как-то странно улыбается.

Покровительственно? Нет. Скорее, забавляясь. Словно я ребенок, который ничего не смыслит в жизни. Я больше не хочу с ним говорить и смотрю в окно.

Грузовик заворачивает на темную улицу.

Черт, все-таки все идет наперекосяк! Сердце судорожно бьется в горле.

Стараясь, чтоб водитель ничего не заметил, я нащупываю ручку дверцы. Холодный металл под ладонью успокаивает меня. Как только машина замедляет ход на повороте, я рывком раскрываю дверь. Меня со всей силы бросает вправо, и я свешиваюсь над дорогой.

— Что ты творишь, девочка? — орет водитель и тормозит. Я падаю обратно в машину. Он смотрит на меня. — Хорошо, что ты пристегнута.

А потом едет дальше. Через пару минут впереди уже виднеется будочка информации Государственного парка. Грузовик останавливается.

— Приехали.

Никак не могу поверить в то, что я здесь.

— Спасибо, — говорю я и отстегиваюсь. А потом открываю дверь, выкидываю из кабины рюкзак и спускаюсь с гитарой следом. Когда я наконец-то стою на земле и поднимаю рюкзак, водитель перегибается через мое сиденье:

— Береги себя, девочка, и держись закона!

Я киваю. Он захлопывает дверь, приставляет руку к козырьку бейсболки и уезжает.

Я гляжу вслед грузовику, а потом беру гитару и иду к хижине.

Здесь тот же рейнджер, что и три дня назад, он с ходу докладывает:

— Твоя сестра уже тут.

В хижине, куда он привел меня, на кровати сидит Нелли. Увидев меня, она вскакивает, кричит: «Антье!» и обнимает меня так сильно, что мне кажется, я сейчас задохнусь. Я тоже радуюсь — впервые в жизни я правда счастлива видеть Нелли. И тут же хочу сообщить маме, что нашла Нелли и все будет хорошо.

Но как только я порываюсь выйти из хижины, чтобы позвонить маме из бюро рейнджеров, Нелли встает перед дверью:

— Нет.

— Почему? — спрашиваю я и пытаюсь обойти ее.

— Потому что тебе нельзя.

— Мне — точно можно, — говорю я и тяну Нелли в сторону.

Но она хоть и худее меня, однако совсем не слабенькая. Она так вцепилась в дверь, что я наконец сдаюсь и сажусь на кровать.

— Скажи хотя бы, почему ты меня не выпускаешь.

Вместо ответа Нелли начинает рыдать. Сначала тихо, потом всхлипывает уже громко и так судорожно дышит, что я боюсь, как бы она не задохнулась.

Поначалу я просто сижу на кровати и делаю вид, что не замечаю, как Нелли рыдает, но потом не выдерживаю. Встаю, подхожу к Нелли и обнимаю ее.

Она как натянутая струна, наверное, боится, что я убегу, пока дорога к двери свободна. Но когда она замечает, что это вовсе не отвлекающий маневр, то медленно обнимает меня и в конце концов мы стоим, обхватив друг друга.

Я качаю Нелли, совсем как мама раньше качала нас. Нелли постепенно успокаивается, а потом и вовсе отпускает меня, усаживается на кровать и говорит «О’кей».

А я стою посреди комнаты и чувствую себя дурой, будто бы я обняла Нелли, хотя она этого вовсе не хотела. Уже спокойная, Нелли смотрит на меня по-деловому:

— Можно тебя кое о чем спросить?

Я киваю.

— Ты хочешь в Грейсленд?

Что за идиотский вопрос — она же сто раз слышала, как я говорила папе, что непременно хочу попасть в Грейсленд.

— Конечно, — говорю я.

— О’кей, — Нелли кивает. — Тогда поехали!

Я чувствую себя еще большей дурой. А Нелли говорит, что до Грейсленда, наверное, три или четыре дня пути, что надо ехать автостопом, что нас наверняка кто-нибудь прихватит, и мы успеем приехать туда к годовщине смерти Элвиса. Нелли говорит, а у меня в сердце теплеет и светлеет.

— О’кей, — соглашаюсь я, и чудесное ощущение враз пропадает, потому что мне вдруг приходит в голову спросить о важном: — А почему это ты хочешь в Грейсленд?

Нелли отвечает не сразу, мне кажется, она чуть-чуть раздумывает, поверю ли я, если она скажет, что делает это только для того, чтобы порадовать меня. Ответ наверняка отрицательный, потому что я слышу: «Я не хочу в Японию». Ага.

— Ты поэтому сбежала?

Нелли кивает.

— Я специально оставила дверь машины незапертой, чтобы забрать потом свои вещи. Твои родители были слишком заняты и ничего не заметили.

Я вспоминаю, как танцевали мама и папа на стоянке, и ужасно краснею.

— Слушай, — говорит Нелли, — если мы опоздаем в Питтсбург хотя бы на два дня, я пропущу самолет и смогу остаться дома.

— А почему ты просто не скажешь родителям, что не хочешь в Японию? — спрашиваю я.

Нелли смотрит на меня.

— Потому что они этого никогда не поймут, идиотка.

Я размышляю, стоит ли отправляться в Грейсленд с кем-то, кто все время говорит мне, что я жирная идиотка. Ответ — да. Только тут есть еще одна проблемка.

— Что мне сказать родителям?

Нелли пожимает плечами.

— Почему бы тебе не сказать им просто, что мы едем в Грейсленд?

Неужели ей не ясно?

— Потому что они никогда этого не поймут, идиотка.

Нелли пораженно глядит на меня. А потом мы смеемся так, словно сидим на записи какой-нибудь телевизионной программы и перед нашими глазами вывесили табличку «Смех».

Мы никак не можем остановиться и только через пятнадцать минут, когда наконец успокаиваемся, я точно знаю, что поеду с Нелли в Грейсленд. Только вот как держать маму и папу на расстоянии и сделать так, чтобы они не волновались, — загадка.

9

На следующее утро, проснувшись на двухэтажной кровати в деревянной хижине, я поначалу решаю, что время остановилось и мне теперь вечно придется жить с мамой, папой и Кларой в хижине Государственного парка. А потом в памяти медленно всплывает моя вчерашняя поездка на автобусе в поисках Нелли и наше с ней решение ехать в Грейсленд. Потом, еще в полудреме, я понимаю, как сказать маме, что все в порядке, не уточняя, что мы поедем с Нелли в Мемфис автостопом.

Все получится. И за это мне надо поблагодарить папу. И только я собираюсь поздравить себя с гениальной идеей, в хижину врывается Нелли с криками «Надо смываться!» и лихорадочно собирает вещи. Я выбираюсь из спальника, скатываю его, упаковываю в чехол и спрыгиваю с кровати. Потом хватаю рюкзак и гитару и несусь за Нелли прочь из хижины.