Крылатая сотня. Сборник рассказов - Олег Верещагин

— Слева — мама,

Справа — папа,

И я — классный такой! -

Босиком иду по лужам,

Улыбаюсь прохожим!

Мне всего четыре года,

Карамель за щекой —

И я сам на карамельку похожий!

* * *

— Получилось, — Колька вытянулся на сене. — Ой, как спать хочется-а…

Он протянул это совсем по-детски. Я, устраиваясь рядом, сказал:

— Сам не верю.

Но Колька не ответил — он спал. У меня тоже сами собой закрылись глаза — хлоп, и зашторились, и открывать их не было сил, да и желания. Но я всё-таки ещё не спал и слышал, как Тимка поёт — наверное, сидя за большим обеденным столом:

— Сначала было

— слово.

А после было

— дело.

Сначала был приказ,

А следом

— бой.

Сначала было — слово,

И в трубке прохрипело:

"Высотку удержать любой ценой!"

Любой ценой

— и значит

Лишь так

— и не иначе…

Что за цена —

Не нужно

объяснять.

В начале было слово.

И бог теперь назначит,

Кому на смерть за Родину стоять.

Ну вот и танки в поле.

И тут мне стало страшно.

Ведь жизнь кончалась этой высотой…

Но только вдруг я понял,

Что жизнь — не так уж важно,

А важно то, что сзади, за тобой!

А сзади — берег Волги,

Жена и сын Андрейка,

И мать с отцом стояли у крыльца…

…Был бой совсем коротким.

Что танку — трёхлинейка

И семь гранат на двадцать два бойца?

Ах, сколько нас тем летом

Осталось на высотках,

Собой прикрывших родину свою!

Но нам с тобой об этом

Уже не скажут в сводках

Ведь мы погибли в первом же бою…

…Ещё Гастелло Коля

Не поднял самолёта

И пропасть отделяла от весны.

Ещё не лёг Матросов

На жало пулемёта…

…Была среда. Четвёртый день войны. (1.)

__________________________________________________________________________________________________________________

1. Стихи В.Третьякова

Одинский Фенрир Локиевич

БЕЛЫЙ МАРШ

В солнце, в жару ли — в любую погоду

Лучшие — с нами. Лучшие вместе,

Чтоб ваши дети не выбрали водку,

Чтоб ваши внуки не выбрали пепси

Отблески Зигеля пляшут над миром,

Снова начищены деда медали…

Чтобы твой сын не родился "кафиром",

Чтоб твою дочь в гарем не продали

Лица открыты и грудь нараспашку —

Так мы проходим сквозь снег и метели,

Чтобы твой сын не сидел в каталажке,

Чтоб твою дочь не снимали с панели

Слышатся в песне отзвуки стали,

Вскинуты руки в римском салюте,

Чтоб ваши дети не голодали,

Чтоб ваши деды жили в уюте.

Ту ли победу деды добывали,

Чтоб в наркоте захлебнулось их внуки?

Чтобы землей и людьми торговали?

Чтобы родные жили в разлуке?

Флаги России реют над нами

С неба синь Ирия — Правью пречистой.

Да, в 41-м не мы умирали.

Мы — не герои.

Мы — непофигисты.

5. ГОСПОДА КАЗАКИ

…злой чечен ползёт на берег,

Точит свой кинжал.

Но отец твой — славный воин,

Закалён в бою…

М.Ю.Лермонтов. Казачья колыбельная.

— Ложись! — крикнул Витька Фальк, и я буквально нырнул в канаву. Замп, замп — сказало что-то перед моим лицом. Чуть приподняв голову, я увидел торчащие прямо перед носом из земли металлические стрелки — тонкие, длиной в ладонь, с небольшим оперением. — Ник, помоги-и!

Я вскочил и на секунду замер.

Мне показалось, что станица горит сразу вся. Чёрный и жёлтый дым заволакивал её, как жуткое покрывало. Кое-где металось пламя. Четыре штурмовика поспешно разворачивались на юг — с северо-запада мчалась, быстро вырастая в остроклювый силуэт, серебряная точка.

Два штурмовика были турецкие, "дрэгонфлай", мы в последнее время здорово натренировались различать машины… А ещё два — СУ-25.

Грузинские. Но ведь всё равно — наши!!!

— Сволочи! — закричал я, вскидывая кулак. — Какие вы сволочи!

— Ник, да помоги же!

Витька, стоя на колене рядом с Нинкой Пашутиной, девчонкой, которая ехала с нами на телеге, что-то делал. Во все стороны брызгало красное. Подальше лежала сама опрокинутая телега (молоко разлилось) убитая Звёздочка — лошадь, она вся была изорвана в кровавые клочья. Игорь Николаевич, который на этот раз сам ехал с нами, бежал по дороге, тряс своей палкой и что-то кричал, кричал…

…Нинка умерла раньше, чем я подбежал. Одна стрелка разорвала ей шею, ещё две пробили живот, четвёртая вошла точно между ног. Я увидел всё это, увидел мокрое от крови лицо Витьки, его перекошенный рот — и сел на дорогу…

…Упорную бомбили со злости, пришлась под крыло. Это мы поняли только потом. Конечно, наши зентичики не могли отогнать штурмовики. Расчёт счетверенного КПВТ — двое пацанов по шестнадцать лет — погиб на месте. ЗУ-шку обкидало со всех сторон осколками, чудом никто не пострадал. К счастью, и дом-то сгорел всего один, жуткий дымище валил в основном от фосфорных бомб.

Кроме Нинки и ребят-зенитчиков погибли ещё семь человек — три женщины; старик; казак, дядя Сашки Тасоева; двое детей, тоже девочки, игравшие около сгоревшего дома. наверное, были бы ещё убитые — одна из бомб упала рядом с нашим "интернатом", там тоже были дети. Но Тонька — та младшая воспиталка, с которой мы два месяца назад вместе тащили младших — увидев самолёты, успела загнать игравшую малышню в подвал. А сама спуститься не успела — осколки срезали её, когда она закрывала дверь…

В станице тут и там было полно этих металлических стрелок. Я помню, что, вбежав во двор "интерната", увидел под окном комнатки мамы яблоню. В стволе дерева торчали сразу пять штук — вошедшие глубоко, как молоком заколоченные. Я почему-то сразу обессилел и подумал: "Маму убило!" — но оказалось, что нет, именно та яблонька её и спасла, мама была как раз возле окна.

Хватало и неразорвавшихся бомб. Буквально через час после налёта подорвался насмерть десятилетний младший братишка Тезиевых — полез посмотреть, что за цилиндрик валяется возле калитки на огород…

Так я узнал, что такое кассетные и игольчатые бомбы.

Мне объяснили это позже. А тогда, на станичной площади, старшие — по 16–17 лет — мальчишки из иногородних окружили атамана и начали орать на него, что, если он их не запишет в реестр, то они сами уйдут из станицы, сами найдут оружие, сами…

Шевырёв охрип от мата. Потом вытащил какую-то книгу и стал производить запись — по-моему, против всех правил. Было не до этого.

Самое смешное было, что я стоял в толпе и… завидовал парням, которые получали форму, боекомплект и оружие — троим дали "сайги", троим — "вепри", одному достался "егерь". Всё под 7,62 на 39…

Это было правда смешно. Я стоял и завидовал. Я — который вчера поджёг грузинский Т-72, бросив гранату прямо в открытый люк.

Дико. Глупо. Но я завидовал.

Потом атаман куда-то уехал, и к вечеру вернулся вместе с расчётом "шилки", обосновавшимся на задах в рощице. "Шилка" была не казачья, с чёрно-жёлто-белыми значками и буквами РНВ на броне, сами зенитчики — в ярких беретах: белый верх, синие выпушки. Это были алексеевцы. (1.), как нам объяснили. Они же сказали, что МиГ-23 сбил оба турецких "дрэгонфлая", но грузинские "сушки" выпустили кучу противоракетных ловушек и смогли уйти за линию фронта по складкам местности.

Жаль. Я предпочёл бы, чтоб было наоборот… Честное слово.

Мы с Витькой возвращались на двор пешком. Шли и то и дело посматривали на небо. Вспоминать, каким неожиданным и стремительным был тот налёт, не хотелось но глаза сами невольно косили вверх.

— Если бы мне дали — я бы их города и сёла до основания развалил, — вдруг угрюмо сказал Витька. Я удивлённо посмотрел на него — у моего старого друга никогда не было ещё таких ожесточённых глаз. — Жаль, что мы туда долететь не можем. Ну ничего… Дай срок…

— Вить, — тихо сказал я, — но там же тоже женщины и дети…

— А мне поеб…ть, по х…й мне, веришь, нет?! — яростно спросил он. — Развалил бы, пусть они получат, что их папочки и муженьки нам готовили! Пусть покушают, как это! Развалил бы, рука бы не дрогнула! А ты?! — он схватил меня за плечо, мы остановились. — Ты — нет?!

Я отцепил его руку от своего плеча. Сказал раздельно, глядя ему прямо в глаза:

— Я — нет.

— Ну и пошёл ты! — крикнул он и, толкнув меня обеими руками в грудь, почти побежал по дороге.

* * *

Атаман Громов налил себе в литровую кружку дефицитного кофе. Задумчиво помешал (сахара там не было, но привычка осталась) и вытянул половину кружки. Выдохнул, сказал: "Х-р-шо-о".

Полковник Ботушев бесстрастно наблюдал за действиями своего патрона. Больше в кабинете атамана никого не было. Со стены отслеживал происходящее атаман Бакланов. За окнами — остались решётки и открытые металлические ставни — горел бывший магазин "СуперХаус". На него упал сбитый зенитчиками "томогавк". В принципе, было не жалко, так как товары из магазина давно вывезли, а жить там — слава богу — никто заселиться не успел.