Осени не будет никогда - Дмитрий Липскеров

— Записал?

— Так точно! — отозвался Хренин.

— Затем, — продолжил полковник, — вступив в преступный сговор с врачом «скорой помощи»… Как там ее? Пожидаев!

— Так это, — встрепенулся старшина. — Козявка… О, черт!.. Бове Александра… Отчества не помню… Не знаю… В оперативке есть…

— Потом впишем, — кивнул полковник, попав в ритм диктовки. — В сговор с Бове Александрой, которая помогла мне скрыться от заслуженного наказания… С моих слов записано верно, число, месяц, подпись!

— … Месяц, подпись… — закончил Хренин.

— Дай-ка! — попросил бумагу полковник, проглядел ее глазами и поинтересовался. — А почему без запятых?

— А зачем?

— Действительно…

Сам расставил знаки препинания и велел милиционерам снять наручники с лысого.

— Убьет ведь! — похолодел Пожидаев.

— На худой конец, покалечит! — поддержал Хренин.

— Не тронет!

Журов смотрел в глаза безухого, которые источали слабый свет, и был тот свет — светом любви.

— Ты же не тронешь Василия Кузьмича? — улыбнулся навстречу полковник.

— Ва-си-лий Кузь-ми-ич!…

— Ну вот… Расстегивай, — скосился Журов на Пожидаева.

Старшина решился, держа на всякий случай в левой руке ПМ. Правой повернул ключик, тем самым освободив руки-лопаты лысого.

— А теперь, — полковник подтолкнул к лежащему протокол. — Теперь подпиши… — вложил в ладонь ручку и погладил безухого по голове. — Ты — Слизькин, а я Василь Кузьмич…

Безухий проворно лизнул руку Журову, взял пластмассовую ручку в кулак и, покарябав ею по листу, сломал…

— Вот и чудненько! — обрадовался полковник, взяв бумагу. — Теперь застегивай! — приказал он Пожидаеву.

Некоторое время в камере царило потное напряжение. От страха старшина никак не мог завести руку лысого за спину, а когда все же вывернул, еще долго возился с наручниками, пока те спасительно не щелкнули.

Затем, наступила разрядка.

Хренин и Пожидаев били поверженного монстра с особым упоением. Такое обычно бывает, когда слабый вдруг неожиданно побеждает сильного, мучившего его, слабого, долгие времена. Полковник при этом не присутствовал, решив, что не царское это дело…

Били, не разбирая дороги, полчаса. Обозленные тем, что лысый не издал и стона единого, решили посетить камеру соучастницы, без особых намерений, что обычно бывает страшнее всего.

Старую бомжиху Свету выгнали из отдела под зад коленом, при этом она шепеляво верещала, чтобы не трогали девку, а то у нее любовь имеется!

Теперь Пожидаев и Хренин остались наедине с Сашенькой.

Старшина лыбился, прямо-таки лучился от великой власти, содержащейся в нем сейчас. Хренину же было на бабу плевать, ему чрезвычайно хотелось иметь орден Мужества.

Сашенька, глядя на красную рожу Пожидаева, не переставала думать, как же все это, совсем не из ее судьбы, вдруг стало частью жизни. В голове мелькало «от сумы и тюрьмы», но те фразы к мужчинам относятся, никак не к женщинам…

— Ну что, сопля! — разнообразил свой репертуар старшина.

Дальше он реплик не заготовил, а потому скалился и чувствовал половое возбуждение. Сам не понимал, отчего таких шмокодявок не любил, верно, ни единого волоска на теле, всюду подбрита, не то, что его супружница — натуральный продукт!.. Может быть, из-за тщательно уложенной прически, что в камере сделать непросто? Чистое личико с фингалом под глазиком… Вероятно, все это и действовало на подсознание Пожидаева. Желание плеснуть грязи на светлое, попортить породу.. И здесь он вспомнил приемчик капитана-омоновца — пальцы в ноздри всовывать. Вон, какой у нее носик аккуратный…

— Чего надо? — спросила Сашенька, одергивая юбку.

Хренин на время отставил мечты о правительственной награде и поглядел на потную шею Пожидаева. В воздухе почувствовался запах несвежих гормонов, и Сашенька, хоть и держалась смело, тем не менее часто дышала оттого, что сердце билось неистово.

— Вы совершаете ошибку! — проговорила она, сделав шаг назад. Споткнулась о нары и села на них неловко — готовая жертва, что особенно распаляет хищника.

Старшина надвигался на Сашеньку, расстегивая по пути штаны.

— Дверь закрой! — приказал Хренину.

Старший сержант молниеносно подчинился, и на указание «вторым будешь», — кивнул, сглатывая слюну.

— Вы совершаете ошибку! — еще раз предупредила Сашенька, созерцая цветастое белье хряка. — Самую большую ошибку в своей жизни!

— А я в тебя свое семя не пущу! — старшина тяжело дышал, подходя мелкими шагами, так как мешали спущенные брюки. — У меня резинка есть…

Он навалился на нее всем своим жирным и вонючим телом, так что Сашеньке казалось, вот-вот кости треснут. Он шарил рукой у нее в ногах, стараясь сорвать юбку вместе с нижним бельем. Другая пятерня мента тянулась к ее лицу, она не могла сдерживать своими хрупкими пальчиками ее продвижения, задыхаясь, попросила: «Не надо!», — а, когда почувствовала, что ее самого нежного места касается чужая плоть, решилась.

Сашенька расстегнула английскую булавку и молниеносно воткнула ее в налитый кровью глаз. Тот лопнул, как гнилой помидор на жаре, обдав содержимым лицо девушки. Теряя сознание, она слышала издалека звериный крик, страхи отошли, и душа Сашеньки Бове на время переместилась в иное измерение…

Она пришла в себя в какой-то светлой комнате, с решетками на окнах и открытой дверью, в проеме которой мелькали милицейские фигуры. Она полулежала на скрепленных вместе стульях, как обычно бывает в актовых залах, над ней склонилось женское лицо в медицинской шапочке и спросило:

— Лучше?

А ей совсем не было плохо в забытьи, потому она вновь попыталась было отключиться, но рука с алым маникюром прямо-таки воткнула ей в нос ватку с нашатырем. Сашенька закашлялась, в мозгу развиднелось, и она, сев прямо, четко спросила:

— Вы с какой подстанции?

— С тринадцатой.

— У вас там Федякин, я знаю… Я с четвертой… Ручьев у нас…

— Вы — доктор? — недоверчиво спросило женское лицо в медицинской шапочке.

— Бове моя фамилия… Я — психиатр…

— Там решают, что с вами делать, — вдруг заговорщицки зашептала медичка. — Мы сотрудничаем с Тверским отделом… Ну, знаете, как это бывает… Вы там глаз кому-то выкололи! Вытек из глазницы, как яйцо из скорлупы… Я вас минут десять оттирала…

— Спасибо…

— По женской части не трогали?

— Чуть-чуть…

— Ну, чуть-чуть не считается!..

Неожиданно Сашенька услышала громкий голос с ярко выраженным кавказским акцентом.

— Если меня не хотите слушать, — продолжал голос уверенно, — министр вам прикажет!

Сашенька узнала голос Зураба, и тотчас ее тело расслабилось, сразу захотелось спать, но она держалась, слушая разборки, проходящие в коридоре.

— Она нашему сотруднику глаз выколола! — приводил доводы полковник Журов. — Такая маленькая, а садистка!

— А как, товарищ полковник, она вообще оказалась в вашем отделе?

— А так, товарищ полковник, — также громко отвечал Журов. — А так, что она проходит по делу о нападении на сотрудника милиции соучастницей!

Сашенька коротко подумала, что Зураб не только бизнесмен, владелец модельного агентства, но еще и полковник. Как это хорошо! Наверное, фээсбэшник…

Далее разговор двух полковников происходил наедине в кабинете Журова.

— За идиота меня не считайте! — попросил Зураб.

— Не считаю… Давайте компромисс искать!

— Это правильно, — согласился кавказец. — Компромисс — не водка и не вода! Компромисс — это вино! Нет ничего лучше вина!..

Журов, конечно, поспорил бы, что лучше, водка или вино, но высказался дипломатично:

— Да-да…

— Есть предложения?

— Есть, — покачал головой Журов и поглядел с мрачным оттенком на хачика, фээсбэшного полковника. — Вашу, эту, Бове отпустим… Но на лысого не претендуйте! Я буду бороться!

Журов тылом качнул стол, с которого слетел бюстик Президента, заелозил ногой, сгребая под стол черепки, словно собака после туалета гигиену сделала, затем автоматически открыл шкафчик и вытащил новый гипс.

— А мы ни на какого лысого не претендуем! — радостно оповестил Зураб. — Какой такой лысый! Не знаем никаких лысых!.. А одноглазому вашему, Кутузову, так сказать, милицейских дел, фруктики в больницу завезем, шашлычок с зеленью. А потом протезик самый лучший организуем. Доставим из-за границы!..

— Ладно, ладно! — менял гнев на милость Журов, радостный, что лысого с его признательными показаниями не отнимают. — Фиг с вами, — сказал полковник по-простецки. — Забирайте девицу!

В дверях Зураб обернулся на Журова и поинтересовался, кивнув на произведение искусства:

— Сколько их у вас?

— А хрен знает, — честно признался начальник Тверского отдела. — Я здесь давно практикую. У меня даже предыдущий Президент остался. Не нужно?.. Раритет…

Через пять минут Зураб вынес на руках Сашеньку из отдела и бережно усадил ее на заднее сиденье «мерседеса» с затемненными окнами. Выгнал водителя в машину сопровождения и сам сел за руль. По дороге спросил: