Пора, мой друг, пора - Василий Аксенов

Деля эту ночную внеурочную трапезу с усталой официанткой, он чувствовал себя в безопасности, словно пришел в гости к старшей и умной сестре.

– Все так считают, что я мужняя жена, а я никто, – вздохнув, сказала Нина и вытерла салфеткой рот, смазав помаду и желтый соус.

– Почему же это так, Нина, – проявил участие Виктор.

– А потому, что несчастная я, – равнодушно пояснила Нина, подмазывая губки. – Мужчина мой четвертый год в сельдяную экспедицию ходит к Фарерским островам, а придет с рейсу, переспит пару ночей, шасть и на курорт укатывает, на южный берег Крыма. Плакали и денежки и любовь.

Она положила зеркальце и помаду в сумочку, взбила крашеные локоны, выпрямилась и серьезно посмотрела на Кянукука.

– Вот так получается, молодой человек.

– Не расстраивайтесь, Нина, не тратьте ваши нервы, – посоветовал он.

Официантка улыбнулась ему. Он улыбнулся ей.

В полутемный ресторан с бумагой в руках вошел администратор. Цепким взглядом он окинул Нину и Кянукука и остановился возле них.

– Опять на эту компанию с маслозавода пришлось акт составлять, – сказал он, пряча бумагу в карман. – Оскорбление словом при исполнении служебных обязанностей. Вы идете домой, Баранова?

– Дождик… – растерянно пробормотала официантка.

– Поделюсь плащом, – сказал администратор и вышел из зала.

– Заходите, молодой человек, – сказала Нина. – Вы хороший гость, вежливый и малопьющий.

Они обменялись рукопожатием, и Нина вышла вслед за администратором.

Кянукук выловил последнюю миногу, сунул в карман три ломтя хлеба на завтрак и вышел из гостиницы, отпустив Изотову на прощание девятнадцать копеек медью.

Дождь, как видно, зарядил надолго, хорошо, если только до утра. Вдоль тротуаров в ручьях, светясь под фонарями, лопаясь и вновь возникая, неслись пузыри. Каменная спина площади лоснилась. В средневековых улочках гремела по стокам вода.

«Плохо было стражникам. Доспехи у них ржавели под дождем, – думал Кянукук. – Мои доспехи не поржавеют, чище только будут».

Он шел решительным шагом, но почему-то свернул не в ту улицу, потом метнулся в другую. Не по своей воле, а словно по прихоти дождя он делал круги в пустом и странном городе с чуждым его сердцу рельефом крыш. Дождь крепко взял его в свои тугие, слабо звенящие сети.

«Может быть, уехать с Марвичем на Камчатку? Устроюсь там радистом, там ведь нужны радисты. А может быть, и радиокорреспондентом там устроюсь. Буду интервьюировать этих славных камчатских ребят. И никто не будет звать меня Кянукук, а дадут другое прозвище – скажем, Муссон. Витька Муссон, друг всего побережья. С Марвичем не пропадешь. Поехать, что ли?»

Кубинская рубашка и китайские штаны прилипли к телу, как вторая кожа. Кянукука заносило все дальше и дальше в глубь Старого города.

Под прозрачным плащом двигались администратор и официантка Нина. Дождь хлестал по плащу, образуя в складках маленькие лужицы и ручейки. Плащ прикрывал только плечи и часть спины, брюки администратора быстро намокли и тяжело волочились за ним.

Правой рукой он ощущал теплую и мягкую спину официантки и слегка дурел. Он говорил коротко, отрывисто, пытаясь вызвать необходимое сочувствие.

– Работа тяжелая. Ответственная. А до пенсии еще восемь лет…

Нина сладко зевала.

– Восемь только? Вроде бы больше должно быть. Вы ведь еще молодые.

– На Севере служил, – рубил администратор. – Заполярье, год за два.

– Кому год за два, – говорила, зевая, Нина, – а кому заработки повышенные… Мой мужчина на селедке фантастические суммы зарабатывает.

– Вы, Баранова, в официальном браке состоите?

– В официальном, да толку мало…

– Вам нужна поддержка, Баранова, мы это знаем… Если не ошибаюсь, вот ваш дом.

Они остановились.

– Правильно, – зевнула опять Нина. – До свидания.

– То есть как это до свидания? – опешил администратор.

– Вы уж простите, дочура у меня там спит.

– Насколько я знаю, у вас две комнаты.

– Две, да смежные, – вяло проговорила Нина, выскочила из-под плаща и тяжело побежала к дому.

Администратор смотрел ей вслед, думал побежать за ней, как в былые годы бегал за женщинами на севере и на юге, но только кашлянул растерянно.

– Странная постановка вопроса, – пробормотал он и надел плащ.

«А что сейчас делает Марвич? – думал Кянукук. – Только не спит, конечно. Пишет. Он здорово пишет. А может, шатается где-нибудь с этим Сережей. Кто такой этот Сережа? Тоже, наверное, литератор. Ему сейчас хорошо, Марвичу, он ничего не знает про гостиницу, про Таню и про Олега. Таня у него давно в прошлом, а про Олега он забыл, забыл и про Мишу и про Эдика.

Больно они ему нужны».

Над городом, над шпилем церкви Святого Яна, над мрачным заливом, под лохматыми тучами пролетел пассажирский «ИЛ-14».

Огни на его крыльях были видны отчетливо, и слабо светилось несколько желтых огоньков по борту. Это был ночной самолет на Москву.

«Полетели наши ребятишки, – подумал Кянукук. – Они откинули спинки кресел и сидят рядом, болтают об антимирах или читают стихи. Наверное, они подружатся друг с другом. Возможно, подружатся на всю жизнь».

Он увидел свое отражение в витрине ателье мод. Отчетливое изображение мокрого до нитки мальчишки-переростка. Отражение двигалось перед ним, оно просвечивало, и сквозь него в сухом и теплом сумраке ателье виднелись серые манекены женских фигур.

Манекены без голов и без рук, объемистые бюсты и зады на железных палках. Серые фантомы, беспорядочно расставленные, набитые опилками чучела женских торсов.

Кянукук отвернулся. Снизу на холм тащилось такси с зеленым огоньком. Оно проехало мимо. За рулем сидел молодой, но лысый шофер с маленькими усиками. Кянукук перебежал через улицу и заскочил в телефонную будку.

Он очень волновался, набирая телефон Лилиан. Пока в трубке звучали длинные гудки, он представлял, как звонок разбудил Лилиан, как она отбросила жаркое одеяло и, не найдя ночных туфель, побежала босая по паркету своей большой квартиры. Она предчувствует, что это его звонок.

– Алло, – сказала Лилиан.

– Лилиан, это вы? – прошептал он.

– Виктор! – воскликнула она.

– Я только хотел пожелать вам спокойной ночи.

– И больше ничего? – У нее сорвался голос.

– Спокойной ночи, Лилиан.

Он повесил трубку. Милый образ этой женщины возник перед ним: ночная рубашка, растрепанные волосы, морщинки в углах глаз… Напрасно он с ней жесток. Ведь она сейчас мучается, даже не знает, куда ему позвонить.

Кянукук поднял воротник рубашки, спустил рукава – манжеты оказались сухими. Он вышел из телефонной будки и решительно зашагал вперед и вниз.

Глава 3

Когда Олег вернулся из коридора в номер, Таня сидела на подоконнике и смотрела в окно. Окно было открыто, за Таниной фигурой струился розовый дождь – он был подсвечен неоновой вывеской гостиницы. Таня взглянула на Олега и снова стала смотреть в окно.

Он выключил транзистор. Какая-то скандинавская станция передавала танцевальную музыку. Он снял пиджак и бросил его на диван.

– А не уехать ли мне тоже в Москву на эти десять дней? – проговорила Таня.

– Зачем? – спросил он.

– По маме соскучилась.

«Вот черт», – подумал Олег.

Он что-то очень устал за этот день. С утра они с Мишей поехали на загородную спортбазу к знакомым ребятам и там осваивали новый вид спорта – картинг. Гоняли на этих маленьких ревущих тележках по гаревой дорожке взад и вперед, а управление картом – вещь не такая уж легкая. Сейчас бы принять ванну и лечь спать, но он должен… Надо кончать эту комедию… Ведь чуть ли не стал посмешищем у ребят.

«Как раз комедия только и начинется с этой ночи, – тревожно предположил он, глядя на Танину шею и подбородок. – Я могу попасть в настоящий капкан. Надо взять себя в руки».

Он шагнул к ней, и она оглянулась.

– Фу, какой ты мощный, – сказала она. – Даже неприлично.

Он засмеялся и еще шире развернул плечи.

– Я занимаюсь культуризмом. Еще три года назад я был хилым сморчком.

– Что ты говоришь!

Она спрыгнула с подоконника и с интересом уставилась на Олега.

– А зачем это тебе?

– Разве не красиво? – опять засмеялся он и принял позу «сверхчеловека», сделал свирепое лицо.

Таня обошла вокруг него, как вокруг экспоната, потом села на диван и положила ногу на ногу.

– Правда, Олег, – проговорила она. – Я вот иногда смотрю на тебя – ты такой спортсмен, любой вид спорта тебе по плечу, но мне кажется, что ты занимаешься спортом не ради спорта, а ради чего-то другого…

– Конечно, не ради спорта, – сказал он. – Я должен быть сильным, чтобы меня никто пальцем не смел тронуть. Чтобы любому дать отпор, понимаешь?