Пора, мой друг, пора - Василий Аксенов

– Обмен на Минск? Камин и все такое?

– Немного фантазии. Что в этом плохого?

– А Лилиан?

Кянукук побагровел.

– Как тебе не стыдно, Таня! Не говори так о Лилиан. Я уверен, что вы полюбите друг друга.

– Ну ладно, ладно, – устало отмахнулась она.

«Мне-то какое дело, – подумала она. – Разве он маленький?

Дылда. А если он болен, пусть им занимаются врачи. У меня голова трещит, я устала, мне тошно».

Она стала смотреть в зал, где танцевали фокстрот и среди танцующих то тут, то там мелькала красная львиная маска администратора.

– Я получил письмо от Вали, – осторожно сказал Кянукук.

– Что он пишет? – спросила она холодно, а под столом сжала руки.

– Он собирается на Камчатку.

– Он вечно куда-нибудь собирается.

– Правда, он хороший парень, Таня?

– Все вы хорошие парни, – проговорила она. – Вон еще трое хороших парней. Всю жизнь меня окружают только одни хорошие парни.

Засунув руки в карманы, к их столику пробирались три красавца – Олег, Миша и Эдуард. Олег что-то говорил Мише, а тот горбился, хихикал, насмешливыми глазами скользил по залу. Он был несколько тяжеловат и сутул, у него была короткая мощная шея и лицо восточного типа. Миша считался в их кругу остроумным парнем: он знал все остроты из книг Ильфа и Петрова. Никто не мог так быстро разрешать различные математические парадоксы и разного рода занятные головоломки. Короче говоря, Миша был одним из тех людей, о которых говорят: «Ну уж, он-то что-нибудь придумает».

Они подошли как раз в тот момент, когда официант принес заказанную Кянукуком бутылку шампанского. Эдуард взял бутылку, содрал с горлышка серебряную обертку, открутил немного проволочку, раздался хлопок – пробка осталась в руке у Эдуарда, бутылка слегка дымилась.

Кянукук лихорадочно соображал: бутылка сухого в магазине три рэ ноль семь копеек, а здесь еще наценка пятнадцать процентов, итого – четыре семьдесят пять, целый день таскать цементные мешки. Конечно, он рад угостить друзей, но все-таки, когда рассчитываешь посидеть с девушкой один на один, потягивая «шампанозу», когда планируешь эту бутылочку, собственно говоря, на весь вечер… Дело в том, что из денег, присланных матерью, он замыслил выделить часть на приобретение штиблет. Он давно присмотрел эти штиблеты по девять рублей тридцать копеек.

Черные, узкие, они были хороши тем, что почти ничем не отличались от элегантных вечерних туфель по сорок рэ.

Кожемитовая подметка достаточно прочна, хороший уход обеспечит долгую носку. Кянукук чувствовал приближение осеннего сезона, времени дождей, слякоти и мокрых ветров, когда сандалеты уже окончательно выйдут из моды.

Эдуард мастерски и точно разлил шампанское по фужерам.

Всего-то оказалось на каждого по неполному фужеру. Эдуард и Миша выпили сразу, Олег – половину, а Таня, как ей и полагается, только пригубила. Кянукук тоже чуть-чуть пригубил.

Миша и Эдуард были сегодня в смешливом настроении, они вышучивали танцующих. Олег тоже снисходительно улыбался.

Кянукук хихикал за компанию, только Таня смотрела в одну точку, на черно-голубого контрабасиста, на его летающие вверх-вниз по струнам проворные пальцы и каменное лицо. В самом деле, ведь Валька может отправиться на Камчатку, и тогда сколько еще времени она не увидит его?

Подсел автор, с печалью стал смотреть на смеющихся друзей.

Когда они замолчали, он показал им указательный палец, чем вызвал вспышку уже совершенно нервного смеха.

– Вы что, на мели, что ли, ребята? – спросил он.

– Смотри-ка, что значит писатель! – воскликнул Олег.

– Психолог!

– Инженер человеческих душ, – бабахнул Миша.

Эдуард захохотал.

– Не вздумайте им одалживать, – сказала Таня автору.

– Я и не думаю.

– А мы не нуждаемся. – Олег подмигнул товарищам, и они засмеялись.

– Сегодня нас полковник угощает, – Эдуард хлопнул по плечу Кянукука. – Верно, старик, а? Угощаешь друзей?

– Коньяк для всех! – крикнул Кянукук официанту.

Троица прыснула.

– А завтра? – спросила Таня.

– А завтра приедет генерал, – быстро сказал Миша.

– А потом адмирал, – догадался Эдуард.

Тут уж началось такое веселье, что стулья пошли трещать.

– Хватит дурачиться, ребята, – сказал Олег. – Таня, не волнуйся, завтра у нас будут деньги.

– А я волнуюсь, – встрепенулась Таня, она словно обрадовалась возможности поязвить. – Я так волнуюсь, вы даже себе не представляете. Я ужасно волнуюсь, что будет с вами, бедные крошки. Пропадете ведь вы, малыши, одни в незнакомом городе. Ах, я так волнуюсь за вас…

«Ишь ты, заговорила голосом своего муженька», – подумал Олег.

Он вспомнил о Марвиче, о победе над ним, и волнующий медный голос победы запел в нем, заглушая мелкое раздражение, и обиду, и неловкость.

К столу подошел физик. С полминуты он постоял за спиной у веселящегося Эдуарда, покачиваясь с пятки на носок и разглядывая всех поочередно, словно в первый раз увидел.

– Я попрощаться, – сказал он Тане. – Пошел дождь, и я уезжаю.

– Да что вы, Борис! – воскликнула Таня с досадой.

– Пошел дождь, и я уезжаю, – повторил физик. – Как и говорил. До свидания.

– А ты куда сейчас? – спросил автор.

– Сначала в Москву, а потом в свой ящик.

– В какой еще ящик? – растерянно спросила Таня.

– Разумеется, в почтовый ящик, – поклонился физик.

Он попрощался со всеми за руку. Тане поцеловал руку, а Кянукука потрепал по щеке.

– Подожди, – сказал автор, – я с тобой поеду.

Автор вскочил и тоже стал жать всем руку, а Таню поцеловал.

– По рюмочке коньяка на дорожку, мальчики – воскликнул Кянукук.

Он ничему не удивлялся. Наливая коньяк, он только думал:

«Дождь пошел, а где мои штиблеты за девять тридцать?»

Подняли рюмки.

– Счастливо, друзья, – сказал Олег. – Хорошо мы здесь с вами провели время.

– Главное, без ссор, – добавил Эдуард.

– Тихо-мирно, как в лучших домах Филадельфии, – подхватил Миша.

– Прекрасная у вас память, Миша, – сказал физик, выпил и пошел к выходу.

– Тебе нужны деньги? – шепнул автор на ухо Кянукуку.

– Нет. Лишние деньги только мешают.

– Ну, пока, – сказал автор и поспешил вслед за физиком.

Таня видела, как они вдвоем пробрались через толпу и вышли в вестибюль гостиницы, как физик сел там на свой чемодан и раскрыл газету, а автор побежал наверх, по всей видимости, собирать вещи.

За столом воцарилось молчание. Почему-то все были несколько обескуражены неожиданным отъездом этих двух людей. Дверь в вестибюль долго оставалась открытой, и долго можно было видеть спокойную фигуру физика, сидящего на чемодане и читающего газету.

Вдруг на середине фразы оркестр замолчал. Толпа танцующих прекратила свою работу и выжидательно замерла. В дверях возникло какое-то движение, кто-то вбежал в зал, высоким голосом циркача крикнул: «О-ле, синьоре!», и все увидели Марио Чинечетти.

Итальянец, подняв над головой руки, бежал сквозь расступившуюся толпу к эстраде. Глаза девушек сияли. Итальянец был как с картинки: жесткие черные волосы, расчесанные на пробор, полосатый пиджак с большими блестящими пуговицами, ослепительная белая сорочка, черный галстук, серые брючки – маленький, верткий, очень ладный, стопроцентный итальянец бежал сквозь толпу. Приветствовал всех. Сиял. Был полон энергии.

Прыгнул на эстраду и подлетел к микрофону.

– Буона сера, грацио, синьорес! – крикнул он и столь же легко и свободно перешел на русский язык. – Дорогие друзья, мы приветствуем вас в нашем ресторане! Здесь вы можете получить изысканные блюда, гордость нашей кухни, котлеты «Деваляй», котлеты «Ле Спутник», а также фирменное блюдо – салат «Бристоль» с анчоусами! Чувствуйте себя как дома, но… – Он подмигнул, скорчил очень странную гримасу и закончил с неожиданно сильным иностранным акцентом:

– Но не забывайте, что вы в гостях!

Грянули «черно-голубые», и Марио Чинечетти исполнил перед микрофоном несколько па твиста. «Дорогие друзья», каждый из которых по меньшей мере раз в неделю посещал этот ресторан на протяжении многих лет, замерли с открытыми ртами – такого они еще не видели.

Итальянец обхватил микрофон руками и таинственно зашептал:

– А теперь Марио Чинечетти позабавит вас несколькими песнями из своей интернациональной программы.

Он выпрямился и закричал:

– «Очи черные» так, как их исполняет великий Армстронг, мой друг!

Он запел очень громко и хрипло, подражая своему великому другу. Потом спел твист, потом еще что-то. И все время танцевал вокруг микрофона, он был очень подвижен: сказывалась хорошая тренировка и темперамент, свойственный жителям Апеннинского полуострова.