Проклятые короли: Лилия и лев. Когда король губит Францию - Морис Дрюон

валлийские лучники. А за последним палисадом французов поджидали ратники, вооруженные ножами и крючьями – грозным оружием, наподобие трезубца, которым захватывали всадника за кольчугу, а то и прямо за живое мясо и сбрасывали с седла… острием раздвигали у поверженного воина кольчугу в паху или под мышкой, а серповидным ножом раскраивали шлем… Маршала Клермона убили одним из первых, и почти никому из его отряда не удалось вклиниться в английские позиции. Все полегли на той дороге, идти по которой советовал Эсташ де Рибмон.

Вместо того чтобы поспешить на помощь Клермону, д’Одрегем с умыслом оторвался от него, желая обойти англичан со стороны Миоссона. Но тут он напоролся на войско графа Уорика, лучники которого уготовили ему ту же участь, что ратники Солсбери маршалу Клермону. Вскоре распространилась весть, что д’Одрегем ранен и взят в плен. А о герцоге Афинском вообще не было ни слуху ни духу. Он просто исчез во время рукопашной схватки. За несколько минут на глазах французов погибли трое их военачальников. Начало, что и говорить, малообнадеживающее. Но убито или отброшено назад было всего три сотни человек, а армия Иоанна насчитывала двадцать пять тысяч, и эти двадцать пять шаг за шагом продвигались вперед. Король взгромоздился на своего боевого коня и наподобие статуи возвышался над этим безбрежным морем доспехов, медленно текшим по дороге.

Но тут французам, как ни странно, преградил путь обратный поток. Уцелевшие после штурма рыцари маршала Клермона, откатываясь от смертоносных палисадов, не смогли сдержать лошадей, да и сами тоже от страха потеряли рассудок и врезались прямо в войско герцога Орлеанского, опрокидывая как пешек собственных своих рыцарей, которым и так мучительно давался каждый шаг. О, конечно, они опрокинули не так уж много: человек тридцать – пятьдесят, но те, в свою очередь, падая, увлекали за собой следующих.

Так началась паника среди рыцарей герцога Орлеанского. Первые ряды, стараясь уклониться от напора, беспорядочно теснили задних, а эти задние не знали ни почему передние отступают, ни кто на них напал; и через несколько мгновений около шести тысяч человек обратились в бегство. Им непривычно было биться пешими, разве что на рыцарских потехах, один на один. А здесь, задыхаясь под тяжелыми доспехами, с трудом передвигая ноги, почти ничего не видя из-под спущенных забрал, они вообразили, что уже пришел их конец. И все бросились наутек, хотя враг был еще далеко. Удивительное все-таки дело – французское войско, отступающее под напором своих же французов!

Люди герцога Орлеанского, да и сам герцог, отдали таким образом территорию, на каковую противник вовсе и не покушался. Отступающие укрылись за армией короля, но большинство бежало, если можно было назвать это бегством, прямо к лошадям, которых держали под уздцы их слуги, хотя никто и ничто не гнало этих гордых вояк, кроме страха, а страх они нагнали на себя сами.

Они велели подсадить себя на коней, думая лишь о том, как бы улепетнуть отсюда подобру-поздорову, кое-кто не успел даже как следует усесться в седло и так и скакал, мешком свесившись на один бок. И они исчезли где-то в полях… Скажите, Аршамбо, разве не приходит вам на ум, что все это десница Божия?.. И одни лишь маловеры, услышав эти слова, посмеют насмешливо улыбнуться.

Теперь выступила армия дофина с криком:

– Монжуа Сен-Дени!

И, не встречая откатывавшихся назад рыцарей, без помех продвигалась вперед. Первые ряды, чуть задохнувшиеся от непривычной ходьбы, уже вышли на дорогу меж двух палисадов, столь пагубную для маршала Клермона, то и дело натыкаясь на павших воинов и убитых лошадей. Их встретил тот же град стрел, выпущенных из-за палисада. Раздался стук скрещиваемых мечей, крики ярости и боли. Проход был слишком узок; лишь малая часть рыцарей вступила в бой с неприятелем; задние наседали на передних, но не могли стронуться с места. Жан де Ланда, Вудене, сир Гишар, выполняя королевский приказ, держались поближе к дофину, чем только мешали ему действовать и командовать людьми, как, впрочем, и его младшим братьям, Пуатье и Берийскому. Да кроме того, в прорези забрала пеший видит перед собой лишь сотню кирас и не может объять взглядом все поле боя. С трудом дофин разглядел только где-то впереди свое знамя, которое нес рыцарь Тристан де Меньеле. Когда же рыцари графа Уорика, те самые, что захватили в плен маршала д’Одрегема, обрушились на фланг дофинова войска, было уже поздно перестраиваться и переходить в атаку.

И верх незадачи! Те самые англичане, что так охотно рубились пешими и прославились именно этим, увидев, что враг решил штурмовать их тоже в пешем строю, тут же вскочили на коней. И хотя число их было невелико, они смяли боевой порядок армии дофина, посеяв панику среди его людей, даже большую, чем среди людей герцога Орлеанского, которая, в сущности, началась сама собой без вмешательства англичан.

– Поберегитесь, поберегитесь! – со всех концов кричали троим сыновьям короля Иоанна.

Рыцари Уорика устремились вперед, желая захватить знамя дофина; дофин выронил из рук свое укороченное копьецо и, так как его жали со всех сторон свои, лишь с трудом выхватил меч.

Не знаю уж, кто именно, Вудене или, возможно, Гишар, потянул принца за руку и прокричал ему в самое ухо:

– Следуйте за нами, вы обязаны отойти, ваше высочество!

Но не так-то легко было последовать этому совету. Дофин видел, как бедняга Тристан де Меньеле рухнул наземь, кровь хлестала из-под его латного нашейника, как из треснувшего горшка, на знамя с ткаными гербами Нормандии и Дофине. И боюсь, что именно это зрелище повергло дофина в бегство. Ланда с Вудене проложили ему путь среди его собственных рядов. Оба его брата, которых торопил Сен-Венан, последовали за ним.

Нечего порицать дофина за то, что он выбрался из этого ада, и можно лишь похвалить тех, кто ему помог в этом. Ведь им поручили охранять и сопровождать его. Не могли же они, в самом деле, допустить, чтобы сыновья короля французского, и особенно старший сын, попали в руки неприятеля. Все это весьма похвально.

Похвально и то, что дофин добрался до лошадей, или же ему подвели лошадь, и что помогли ему, равно как и его боевым соратникам, сесть в седло, раз их потеснила английская конница.

Но то, что дофин, даже не оглянувшись назад, понесся на полном галопе, покинув поле брани, как за минуту до того его дядя герцог Орлеанский, – вот это уж трудно будет впоследствии изобразить как поступок, не роняющий рыцарской чести. Для рыцарей Звезды нынешний день был явно неблагоприятным.