Собрание сочинений в 10 томах. Том 5 - Генри Райдер Хаггард

Скиталец продолжал смотреть на ее прекрасное лицо, и страх объял его при виде этой красоты. Как же все это случилось? Что он сделал?

Всюду кругом на стенах боги Кемета, а над ложем изображенные священными знаками — имена Менепты и Мериамон. Значит, не со златокудрой Еленой, а с женой фараона разделил он ложе! Ей и клялся страшной клятвой, она явилась ему в образе Елены, но теперь заговор снят, и перед ним Мериамон в своей гордой красоте. Герой стоял пораженный и не мог отвести глаз. Но вот силы вернулись к нему, и он, схватив свои доспехи, стал снаряжаться, но, когда он взял шлем, тот выскользнул из его рук, со звоном упал на мраморные плиты пола и пробудил спящую. С громким криком вскочила она и встала, величественная и прекрасная в своем ночном одеянии, схваченном вокруг стана золотой змеей, которую она теперь осуждена была носить всегда. Между тем Скиталец схватил свой меч и сбросил с него драгоценные, из слоновой кости ножны.

XX. Мщение Курри

Теперь Скиталец и царица, жена фараона, стояли друг против друга в полусвете царской опочивальни. Оба молчали. Горькая досада, жгучий стыд и гнев светились в глазах Одиссея. Лицо же Мериамон было холодно и мертвенно, а на губах играла загадочная улыбка, как у сфинксов, только грудь ее порывисто вздымалась с каким-то надменным торжеством.

— Зачем смотришь ты на меня такими странными глазами, мой господин и возлюбленный супруг? И к чему ты надел свои боевые доспехи, когда лучезарный Ра только что поднялся со своего ложа, где он отдыхал на груди Нут? — начала она.

Но Одиссей не произнес ни слова. Тогда она протянула к нему свои руки.

— Отойди от меня! — воскликнул наконец тот сдавленным голосом. — Отойди! Не смей касаться меня, ведьма, не то я забуду, что ты женщина, и уложу на месте своим мечом.

— Этого ты не можешь сделать, Одиссей, — спокойно произнесла Мериамон. — Ведь я твоя жена, ты навеки связан со мной своей клятвой.

— Я клялся не тебе, не царице Мериамон, а Елене-аргивянке, которую я люблю так же, как ненавижу тебя.

— Ты клялся мне, клялся словами: «Клянусь тебе, женщина или богиня, в каком бы то ни было образе и каким бы именем ты ни звалась, любить только тебя, тебя одну». И что из того, в каком образе ты видишь меня? Моя бессмертная любовь к тебе все та же, а красота не более как внешняя оболочка! И разве я не прекрасна? Все равно я твоя судьба, и, что бы ты ни делал, мы должны вместе плыть по реке жизни, до берегов смерти. Не отталкивай меня, каким бы колдовством я ни привлекала тебя в свои объятия, все же отныне они — твой дом и твой очаг! — И она снова приблизилась к нему.

Но Скиталец взял стрелу из своего колчана и, натянув лук, направил ее на Мериамон.

— Подойди теперь! — сказал он. — И я заключу тебя в свои объятия. Знай, я люблю одну только Елену и, найду ли я ее вновь или потерял навек из-за твоего колдовства, все равно буду любить ее до скончания века, а тебя ненавижу и буду ненавидеть до конца за то, что ты навлекла на меня величайший позор, сделав бесчестным человеком в глазах фараона и всего народа Кемета. Я созову стражу, вождем и начальником которой сделал меня фараон, и расскажу ей про твой позор и мое несчастье. Я буду кричать об этом на улицах и площадях, объявлю всенародно с кровель храмов, когда фараон вернется, скажу ему, всем и каждому, пока все живущие в Кемете не будут знать, что ты такое на самом деле, и не увидят твоего позора.

С минуту царица стояла как бы в раздумье, затем спросила:

— Это твое последнее решительное слово, Скиталец?

— Да, царица! — сказал он и пошел к двери.

В одно мгновение она опередила его и, разодрав на груди свою одежду и разметав волосы, побежала с диким криком отчаяния мимо него к двери.

Завеса дрогнула. Дверь распахнулась, и в спальню вбежали стража, евнухи и прислужницы.

— Спасите! Спасите! — кричала царица, указывая на Скитальца. — Спасите мою честь от этого скверного человека, которому фараон поручил охранять меня! Вот как он охраняет меня! Он осмелился, как вор, прокрасться ко мне, к царице Кемета, когда я спала на золотом ложе фараона! — И в безумном отчаянии она бросилась на пол и стала рыдать и стонать, точно в предсмертных муках.

Стражи, увидев, что случилось, с криком бешенства со всех сторон накинулись на Одиссея, подобно стае голодных волков. Но тот успел отскочить к краю ложа и с луком в руках стал пускать в них стрелу за стрелой. Ни одна их них не пропадала даром, попадая в цель и неся смерть нападающим. Тогда враги отхлынули назад, и ни один не смел приблизиться к нему. Укрывшись за высокими колоннами или прячась в тени глубоких ниш, они стали осыпать героя копьями и стрелами, но тот стоял горд, и невредим, отражая удары своим щитом.

В числе нападающих был и Курри, негодный сидонец, жизнь которого пощадил Скиталец, подарив его царице, которая сделала его своим ювелиром. Курри, увидев, что Скиталец в беде, задумал, пользуясь этим случаем, отомстить ему за то, что из-за него он из богатого сидонского купца стал теперь не более, как рабом царицы Кемета.

Прокравшись тайком вдоль стены, Курри взобрался на золотое ложе фараона с другой стороны и своим длинным копьем мог свободно пронзить стоявшего к нему спиной Скитальца. Но нет, копье могло скользнуть по его золотым доспехам, не причинив герою вреда, и тогда Скиталец, обернувшись, заколол бы врага своим мечом: лучше дать ему умереть при пытке, а в этом деле Курри был великий мастер и надеялся получить от фараона разрешение приложить к этому свою руку. Поэтому, выждав удобный момент, лукавый сидонец своим длинным копьем с медным наконечником перерезал тетиву у лука Скитальца в тот самый момент, когда тот натянул его, готовясь пустить стрелу.

Стрела беспомощно упала на пол, а Скиталец обернулся, чтобы увидеть, кто это сделал, но в этот момент Курри схватил пурпурную ткань покрывала с фараонова ложа и накинул ее на голову Скитальца. Этим воспользовалась стража, более двадцати человек набросились на него разом, опрокинули и повалили на пол. Один из них спросил царицу: «Смотри, царица, лев запутался в тенетах; теперь он в наших руках, что прикажешь с ним делать?»

Мериамон, следившая все время за Одиссеем сквозь пальцы своих рук, которыми она закрывала лицо, отвечала:

— Заткните его рот, снимите золотые доспехи и свяжите руки и ноги, а затем бросьте в подземелье крепостной башни дворца и прикуйте медными цепями к стене. Там пусть он останется до возвращения фараона, так как он погрешил против его чести и позорно изменил своей клятве ему. Фараону и подобает решить, какою смертью он должен умереть.