Тени сумерек - Берен Белгарион

— Ты что-то хотел сказать, Берен? — спросил Эрвег.

«Нашел!»

— Да, — горец поднялся с лавки, засунув большие пальцы рук за пояс. — Все брехня от первого слова и до последнего.

— Во что же ты веришь? — у Эрвега побелели скулы и кончик носа. — В то, что Учитель был тридцати футов роста, а его щит нависал над Финголфином как грозовая туча? В то, что ваш король бегал у него между ног, как мышь?

— Ты сказал! — Берен ткнул в Эрвега пальцем. — И она сказала. Если бы орел Манвэ полоснул когтями любого человека обычного роста, да хоть бы и нолдо, он оторвал бы голову по самую грудь, с плечами вместе. Здешние орлы гаура перекусывают пополам, вы сами их видели.

— Вот как? — Эрвег поджал губы. — И что же еще ты скажешь?

— Скажу, что если бы меня свалили, сломав меч, и наступили ногой на грудь, я никак бы не мог ударить равного мне по росту противника под коленку, а зацелил бы ему, куда ты и сказал, Эрвег: между ног. Да так оно и вернее всего.

— И больше ничего?

— А еще — правду ли говорят, что Учитель ваш сед?

— Да. Он поседел в одночасье от горя, глядя на смерть своих учеников.

— Эла! А я думал, волосы его белы от того, что Торондор нагадил ему на голову!

Эрвег растерялся. Такая злая и глупая подначка заслуживала вызова на поединок — но Берен, как видно, был неприкосновенен по приказу Гортхауэра, а ответить ему в том же духе остолбеневший от ярости Эрвег не мог.

Вот, на что боги наделили меня злым языком, — подумал горец. Насмешка, вот чего они не терпят.

— Я так много слышал о вашем Учителе, что сложил песнь в его честь, — Послушайте.

У Моргота, владыки Мрака,Ужасно разболелась…Шея.И он, от боли стервенея,Выл как последняя собака.Он лорда Маэдроса, как зайца,Подвесил на скале…За руку.Фингон, придя на помощь другу,Не сразу знал, за что и взяться…

Илльо растерялся. Ответить Берену такой же откровенной похабенью означало уронить достоинство т'айро-ири, а как иначе пресечь поток сквернословия — он не сообразил сразу. Болдог оказался быстрее: одним прыжком оказался рядом и ударил Берена тыльной стороной кисти по губам. Тому случалось получать удары и посильнее, но от этого тоже брызнула кровь, а горец упал задом на скамью и треснулся затылком о стену.

— Вот так, господа рыцари, это делается, — сказал орк. — Если в другой раз вам будет не с руки заткнуть чей-то черный рот, зовите старого Болдога…

Он хотел добавить еще что-то, но не успел, потому что Берен оставался в долгу не дольше, чем брошенная в камин горсть опилок сопротивляется огню. Вскочив со скамьи, он отвесил Болдогу смачную плюху, а потом они покатились по полу, сцепившись в самой безобразной из всех драк, которым Илльо был свидетелем. Трещала одежда, летели брызги крови, но сами противники не издавали ни звука, если не считать, коротких выдохов, сопровождавших каждый нанесенный или полученный удар. В своей внезапно прорвавшейся ярости они друг друга стоили, человек и орк, даже трудно было поверить в то, что перекошенное и разбитое лицо Берена принадлежит сыну человеческому, а не орочьему отродью. Никто не успел вмешаться и, если честно, было страшновато — эти двое раздавили бы любого пожелавшего встать между ними и их счетами. Какое-то время казалось, что горец одолевает: Болдог пропускал все удары подряд, заботясь лишь о том, чтобы ответить на каждый. Берен сумел повалить его и, лежа сверху, прогнувшись в спине сколько мог, обрушился на него, целя лбом в переносицу. Если бы он попал куда метил, он мог бы и убить Болдога, но тот подставил под удар лоб. Казалось, у обоих противников искры брызнули из глаз. Наконец, собрав все силы, Болдог сумел вывернуться из-под человека и отшвырнуть его в сторону. Не давая противнику ни мгновения передышки, он вскочил и с размаху ударил его носком сапога в грудь. Берен попробовал задержать удар или отвести его в сторону, не смог — и повалился на пол. Орк добавил другой ногой, но на обратном движении горец, хоть и задыхался, сумел его подсечь — и Болдог тоже упал.

Илльо, наконец, сумел преодолеть оцепенение и кинулся на Берена, который, нажав коленом орку на промежность, целился вырвать ему глаза. Особенный захват под мышки и за шею, руки в замок на затылке противника — Илльо оттащил дортонионца в сторону. Ни на что больше его не хватило — Берен был очень силен. Он бы вырвался, но Болдог, радуясь неожиданной подмоге, пнул своего врага ногой в пах. Следующий удар достался Эрвегу, вставшему между орком и его соперником. Неизвестно как бы обернулось дальше, но тут с нижнего поверха на вопль Даэйрэт — а она не прекращала вопить с начала драки — примчалась Тхуринэйтель.

Неуловимо быстрая, она пронеслась через всю комнату и всей силой своего веса и своей скорости толкнула Болдога на стену. Ударившись, орк слегка потерял подвижность, а Тхуринэйтель воспользовалась этим, чтобы вывернуть и заломить ему руки. Это казалось невероятным, но было очевидным: пусть и довольно высокая, и довольно крепкая, но все же женщина в одиночку удерживала огромного орка, Балорха Болдога.

— Остыл? — спросила она, когда тот перестал вырываться.

— Да, леди, — процедил орк сквозь зубы.

— Вот и хорошо, — Тхуринэйтель разжала руки. — Оботри с лица кровь и покинь нас. Твой отряд нуждается в присмотре.

— Слушаюсь, — Болдог сплюнул в камин.

Проходя мимо Берена, уже перетащенного в кресло, он задержался, чтобы сказать:

— В другой раз держи язык за зубами, князек.

— Я еще станцую на твоей могиле, — прошипел Берен, изо всех сил стараясь не уткнуться головой в колени. Тхуринэйтель, приобняв его, гладила по плечам.

— Сейчас из тебя плохой танцор, — оскалился орк.

— Кто начал драку? — спросила эльфийка, когда спина Болдога исчезла внизу.

— Болдог, — ответил Эрвег. Орк не попал ему каблуком туда, куда попал Берену, но по бедру ударил очень больно.

— Нет! — вдруг вмешалась Даэйрэт. — Болдог ударил его первым, это правда! Но он… Он заслужил удара! Он… такие мерзости говорил про Учителя!

— Какие, дитя мое? — спросила Тхуринэйтель.

— Могу повторить, — прокряхтел Берен.

— Право же, не стоит, — поежилась Этиль. В руках у нее уже был платок, которым она собрала снег с подоконника, и теперь стирала кровь с лица Берена. — Это было мальчишество самого дурного толка, и все тут были хороши: и ты, и Эрвег, и Болдог… И ты, Илльо.

— Я? — изумился каррант.

— Да, ты. Ты мог прекратить это сразу, когда Эрвег и Берен только начали браниться.

— Не мог, — Берен с видимым удовольствием подставлял лицо под влажный платок. — Потому что я не стал бы молчать, а Болдог не искал бы других способов заткнуть мне рот. Между нами счеты, которые закончатся только тогда, когда один другого убьет. Он лишил меня отца и братьев, я его — сына…