Гойда - Джек Гельб

и кувшинов. Ткани – не то одеяния, скинутые в душном пире, не то покрывала, брошенные на пол, дабы уж почивать спьяну не на голом камне. В тех же очертаниях владыка оглядывал фигуры дремлющих подданных своих – рухнули кто где.

Заслышав шевеление, Иоанн опустил взгляд. В шаге от него дремал, вернее, только-только отходил ото сна Басманов. Средь смольно-чёрных прядей поблёскивали серебряные бусины, да где-то и вовсе рубль перезванивал от малейшего шевеления. Алексей был довольно молод, чтобы носить седину, но так уж случилось, что к своим годам – а ему едва перевалило за тридцать – уже затесались белые нити в вороной и грубой гриве. А меж тем седина проступала ещё до сей поры, но всяко не столь приметно.

Басман медленно потянулся, не теряя тёплой улыбки на устах, что не сходила с лика его всю ночь. Иоанн коротко улыбнулся, припоминая повод сего застолья, припоминая безмерную радость друга своего и советника. Алексей полулёжа подозвал жестом к себе бодрствующего юного царя. Воевода подался вперёд, протянувши руку ко владыке.

Иоанн мотнул головою, разминая затёкшую шею. Потёрши затылок, царь было подал руку своему воеводе, да тот и не пытался встать, а лишь завалил Иоанна подле себя, крепко обнявши. Владыка со смехом пал на мягкие одеяла, устланные на полу, задев подле себя кувшин. Медный звон вторил падению на каменный пол, но то нисколь не занимало ни царя, ни его верного воеводу.

– У меня сын родился, – сонно пробормотал Алексей, покуда слабый отзвук ещё стоял в воздухе.

Иоанн вновь усмехнулся, завалившись подле Басманова. Лицо этого бывалого воина, ратное, суровое, сейчас спросонья было полно такого света, коего царь мало где мог видеть.

– Правда, что ли? – молвил царь, будто бы впервые слышал эту весть, будто бы всё гуляние не славило народившегося Алексеича.

Басман-отец преисполнился чувства такой всезанимающей радости, что поцеловал Иоанна в щёки.

– Самому не верится, – протянул воевода, проводя рукой по лицу.

– Ну что ж! – молвил царь, обернувшись к Алексею. – Малость подрастёт, и приводи мне на службу Фёдора Алексеича!

Басманов широко улыбнулся, заслышав имя сына, да притом устами своего владыки. Басманов глядел в высокий сводчатый потолок, расписной премудро да искусно, да не стал сдерживать своего смеха, пущай что голова и гудела с похмела.

* * *

Блеск стали зачаровал юношу. Он вглядывался в изогнутую саблю, примечая, как изящный клинок гнётся. Сведущ юноша был к своим юным летам в оружии и не мог приметить порока ни на клинке, ни на рукояти. Весу шашка была лёгкого и так же прытко поддавалась каждому манёвру. Фёдор взмахнул саблей в воздухе, нанося рубящий удар с такой силой, что поднялся свист. Клинок был полным отражением воли юноши – он покорно исполнял каждое движение, описывая в воздухе короткий рисунок. Фёдор обратился взором, преисполненным ребяческого восторга и вместе с тем преданной благодарности, к отцу.

– Ну всё, полно махаться! – усмехнулся Алексей, похлопав сына по плечу.

Фёдор напоследок полюбовался роскошным подарком, что преподнёс ему отче, да убрал клинок в ножны. Доныне юный Басманов держал в руках клинки, что боле не несли службу свою да покоились в семейной оружейне, али кто из ратных друзей отцовских давал попробовать силы со своим оружием. Но всяко нынче Фёдор преисполнился истинной гордости, будучи отмечен отцом столь значимым даром.

– Ну всё, поди спать, – молвил Алексей, потянувшись.

Былой восторг, и радость, и оживление сошли с лица Фёдора, покуда он услышал наказ отцовский. В столь ранний час едва ли юноша мог бы глаза сомкнуть – чай, он уж не чадо малолетнее. Уж, право – Фёдору не терпелось испытать оружие да столкнуться в дружеском поединке с ратными людьми Алексея, что ныне были в поместье. Да на худой конец – попросту порубить тюки, набитые ветошью, али ещё чего. Наказ отца прервал тот восторг, которым воспылала душа Фёдора. Однако же, поникнув, не мог ничего Фёдор сказать супротив отцовской воли.

– И неча, – добавил Басман-отец, видя перемену на лике Фёдора. – На заре выезжаем, надобно крепко выспаться.

Едва осознание коснулось разума Фёдора, так пуще прежнего сердце его забилось радостною тревогою. Не помня себя от преисполняющего восторга, Фёдор бросился к отцу да прекрепко обнял его. Что нынче и было разговоров последние месяцы, так об том, что будто бы Алексей и впрямь готов сына своего брать на ратные дела, и не так, как раньше – чтобы чадо поглядело, будучи укрытое вдали от рубища.

Нынче же Алексей сим образом признал в сыне своём воина, и радости Фёдора не было предела. Уж по пылкому нраву своему давно порывался юный Басманов прыть, да удаль, да смелость свою казать – да всё противился отец тому, мол, рано.

Не смыкал Фёдор глаз в ту ночь, преисполненный такого чувства, от коего сам пребывал во смятении. Охваченный измышлениями, давними мечтами, отчаянными дерзновениями, никак не мог юноша предаться сну. Как и было обещано, на заре Басмановы отбыли из поместья.

* * *

Ступени деревянного помоста приняли чёрные капли крови. Они скрипели от холода при каждом шаге, покуда юноша восходил по ним, крепче взялся за пряди волос. Отрубленная голова покачивалась, уставившись безумным взглядом. Обезображенный предсмертной агонией, лик вобрал в себя лютый ужас, точно воочию узрел пламенную пасть преисподней.

Взойдя близ царского трона, Фёдор Басманов бросил главу к царским ногам. Принеся свою жертву, он откинул голову назад, ибо на белоснежный лик пали чёрные пряди, слипшиеся от крови.

Владыка, восседая на троне, взирал на то подношение, точно бы в измышлениях – сколь ценна та жизнь, которую оборвали по воле царской. Улыбка невольно озарила уста Иоанна, а во мрачных очах жестокость воспылала новой страстью, точно бы во слабое пламя подлили горючего масла.

Фёдор широко улыбнулся, переводя дух. Пылкая грудь его вздымалась, наполняясь холодным воздухом. Зима лишь не казала лютых снегов, но во всём прочем уж опустилась на Москву, пронизав каждую улочку собачьим холодом. Юноша приблизился к трону, подле которого пребывал и ближний круг опричнины да трое рынд. Мимолётно он поглядывал на продолжение казни, которую чинили Малюта со своими людьми на площади.

Скуратов отбросил свежий шматок кожи, отодранный целостно с плотью. Народ честной, согнанный к сей расправе, разразился страшным криком, глядя на бесовство опричников. Слуги же государевы в одобрении прикрикнули, подзадоривая палачей. Алексей, стоя подле трона царского, потрепал сына своего по плечу.

Басмановы наперебой свистели, вторя предсмертным воплям. Фёдор отошёл от отца к самому краю помоста да прищурился, глядя, как мчится славная вороная Данка. За